Елена Блаватская - Разоблаченная Изида. Том II

Человек не может иметь бога, который не был бы ограничен его собственными человеческими представлениями. Чем шире охват его духовного зрения, тем могущественней будет его божество. Но где мы можем найти лучшее проявление Его, как не в самом человеке; в духовных и божественных силах, покоящихся спящими в каждом человеческом существе?

«Способность вообразить возможность существования тауматургических сил уже сама по себе является доказательством, что они существуют», — говорит автор «Пророчеств». — «Критик, так же как и скептик, обычно всегда ниже того лица или явления, которое он обозревает, и поэтому едва ли может быть компетентным свидетелем. Если имеются подделки, то где-нибудь должен быть и настоящий подлинник» [172].

Кровь порождает призраков, и ее эманации снабжают некоторых духов материалом, необходимым им, чтобы создавать себе временные проявления.

«Кровь», — говорит Леви, — «является первым воплощением универсального флюида; это материализованный жизненный свет. Ее рождение есть чудо изо всех природных чудес; она живет только постоянным преображением, ибо она — вселенский Протей. Кровь возникает из принципов, где никакой крови до этого не было, и становится плотью, костями, волосами, ногтями… слезами и потом. Она не может участвовать ни в разложении, ни в смерти; когда жизнь ушла, она начинает разлагаться; если вы знаете, как снова оживить ее, как вдохнуть в нее жизнь посредством новой магнетизации ее шариков, жизнь снова вернется к ней. Универсальная субстанция с ее двойным движением является великой тайной бытия; кровь — великой тайной жизни».

«Кровь», — говорит индусский Раматсариар, — «содержит в себе все сокровенные тайны существования; никакое живое существо не может без нее существовать. Вкушать кровь — это профанация великого создания Творца».

В свою очередь Моисей, следуя всемирному и традиционному закону, запрещает вкушение крови.

Парацельс пишет, что с помощью испарений крови можно вызвать любого духа, какого мы пожелаем увидеть; ибо из ее эманаций он построит себе видимую внешность, видимое тело — только это есть колдовство. Иерофанты Ваала делали глубокие надрезы по всему своему телу и создавали с помощью собственной крови объективных и осязаемых призраков. Последователи некой секты в Персии, из которых много можно найти вокруг русских поселений в Темирхан-Шура и в Дербенте, имеют свои религиозные мистерии, в которых они становятся в большой круг и крутятся в исступленном танце. Их храмы разрушены, и они совершают свой культ в больших временных строениях, надежно огражденных, и с земляным полом, густо покрытым песком. Все они одеты в длинные белые одежды, их головы обнажены и побриты. Вооруженные ножами, они скоро доходят до исступленной экзальтации и наносят раны себе и другим до тех пор, пока их одежды и песок на полу не напитаются кровью. Перед завершением этой «мистерии» у каждого танцующего появляется товарищ, который кружит вместе с ним. Иногда у этих танцоров-призраков бывают на головах волосы, чем они вполне отличаются от своих бессознательных творцов. Так как мы дали торжественное обещание не раскрывать главных деталей этой ужасной церемонии (которую наблюдать нам было разрешено только один раз), — мы должны прекратить повествование о ней.[671]

В древние времена Фессалийские колдуньи к крови черного агнца прибавляли иногда кровь новорожденного младенца и с помощью этого вызывали тени умерших. Жрецов обучали искусству вызывания духов умерших людей, а также стихий, но их приемы вызывания, конечно, были не такие, как у Фессалийских колдуний.

Среди якутов Сибири есть одно племя, обитающее в пределах Забайкалья близ реки Витим (Восточная Сибирь), которое практикует колдовство в таком виде, как оно применялось в дни Фессалийских колдуний. Их религиозные верования представляют любопытную смесь философии и суеверия. Они имеют главного или верховного бога Айы-Тойона, который не сотворил, они говорят, а только властвует над творением всех миров. Он пребывает в девятых небесах, и только начиная с седьмого неба другие меньшие боги — его слуги — способны проявляться перед своими творениями. В этом девятом небе, согласно откровению меньших божеств (мы полагаем — духов), имеются три солнца и три луны, а землю этой обители образуют четыре озера (четыре страны света) из «тонкого воздуха» (эфира) вместо воды. В то время как они не делают никаких жертвоприношений верховному божеству, ибо он не нуждается в них, — они стараются умилостивить как добрых, так и злых божеств, которых они соответственно называют «белыми» и «черными» богами. Они это делают потому, что ни один из этих двух классов богов не является добрым или злым вследствие личных заслуг или прегрешений. Так как все они подчинены Верховному Айы-Тойону, и каждый должен выполнять обязанность, отведенную ему извечно, они не несут ответственности ни за добро, ни за зло, творимые ими в этом мире. Объяснение, даваемое якутами по поводу таких жертвоприношений, весьма любопытно. Они говорят, что жертвоприношения помогают обоим классам богов лучше выполнять свои обязанности, и таким образом угождать Верховному; и каждый смертный, кто помогает любому из них в выполнении его долга, этим также угождает Верховному, ибо он помог совершиться справедливости. Так как назначение «черных» богов заключается в причинении болезней, вреда и всякого рода бед человечеству, каждое из которых является наказанием за определенное прегрешение, то якуты приносят им «кровавые» животные жертвы; тогда как «белым» они приносят чистые жертвы, состоящие обычно из одного животного, посвященного какому-либо особому богу, жертвуемого с большой церемонией, как ставшего священным. По их представлениям, души умерших становятся «тенями» и обречены скитаться по земле до тех пор, пока не совершится некая перемена к лучшему или худшему, на объяснение которой якуты не претендуют. Светлые тени, т. е. тени добрых людей, становятся хранителями и защитниками тех, кого они любили на земле; «темные» тени (злых людей), наоборот, всегда стремятся причинить вред тем, кого они знали, подстрекая их к преступлениям, злодеяниям, а также по другому нанося вред смертным. Кроме этих, подобно древним халдеям, они насчитывают семь божественных шайтанов (демонов), или меньших богов. Именно во время жертвоприношений крови, совершаемых ночью, якуты вызывают злобные или темные тени, чтобы осведомиться у них, что можно сделать, чтобы приостановить их злодеяния; следовательно, кровь необходима, ибо без ее испарении духи не смогут стать ясно видимыми и, по представлениям якутов, станут еще опаснее, так как начнут сосать ее из людей, пользуясь их потением.[672] Что же касается благих светлых теней, то нет надобности их вызывать; кроме того, такое вызывание беспокоит их; они могут дать почувствовать свое присутствие, когда это необходимо, без всяких приготовлений и церемоний.

Вызывания с помощью крови применяются, хотя и с другими целями, в некоторых местах Болгарии и Молдавии, особенно в районах, прилегающих к мусульманам. Страшное угнетение и рабство, которым эти несчастные христиане подвергалась веками, сделали их в тысячу раз впечатлительнее и в то же самое время суевернее жителей цивилизованных стран. Каждого седьмого мая обитатели всех городов и селений Молдаво-Валахии и Болгарии справляют то, что они называют «пиром мертвых». После захода солнца огромные толпы женщин и мужчин, все с зажженными восковыми свечами в руках, идут на кладбища и молятся у могил своих усопших друзей. Эта древняя и торжественная церемония, называемая «Тризна» везде является отзвуком первоначальных христианских обрядов, но она стала намного торжественнее за время их пребывания в мусульманской неволе. Каждая могила снабжена чем-то вроде шкафа высотою с полметра, составленного из четырех камней с двойными дверями на петлях. Эти шкафчики содержат в себе то, что называется хозяйством покойника, а именно: несколько восковых свечей, немного масла и глиняную лампу, которая в тот день зажигается и горит двадцать четыре часа. Богатые люди имеют серебряные лампы, богато инкрустированные, и образы, украшенные драгоценными камнями, которых воры не трогают, хотя в кладбищах эти хранилища даже оставляются открытыми. Настолько велик страх населения (христианского и мусульманского) перед местью умерших, что бандит, готовый совершить любое убийство, ни за что не осмелится тронуть имущество мертвеца. У болгар существует поверье, что каждую субботу, а в особенности в канун пасхального воскресенья, и до Троицына дня (около семи недель) души умерших сходят на землю, некоторые, чтобы просить прощения у тех, кого обидели при жизни, другие же — помогать и общаться с теми, кого любили. Крепко придерживаясь традиционных обрядов своих прадедов, местные жители каждую субботу в течение этих семи недель держат лампы или восковые свечи зажженными. В добавление к этому седьмого мая они обливают могилы виноградным вином и жгут ароматные курения у могил с солнечного заката до восхода. У обитателей городов церемонии этим и ограничиваются. У деревенских же жителей в некоторых местах этот обряд принимает характер теургического вызывания. В канун праздника Вознесения болгарские женщины зажигают множество ламп и свечей; котлы ставятся на треножники, и воскуривания наполняют воздух ароматом на мили кругом; и облака дыма окутывают каждую могилу и как бы вуалью отделяют от других. В течение вечера и почти до полночи в память покойного его знакомые и определенное количество нищих угощаются вином и ракией (виноградная водка); и в соответствии с имущественным положением живых родственников умершего деньги распределяются среди бедных. Когда пир закончен, гости подходят к могиле и, обращаясь к умершему по имени, благодарят его или ее за полученные дары. Когда все, кроме самых близких родных, ушли, женщина, обычно самая старая, остается одна с умершим, и, как рассказывают некоторые, приступает к церемонии вызывания.