Я думаю, что придворные насмешники и богатые дамы, увешанные драгоценностями, которые сновали по дворцу Лодовико, словно рой скарабеев и сверкающих мушек, напрасно задавались этими вопросами. Нам предстоит разрешить загадку, попытавшись читать в душе того, кто даже равным ему представлялся загадочным Протеем.
Да, эта официальная роль скрывала другого человека. Его надо искать в мастерской. Леонардо был вынужден построить мастерскую в углу монастыря Сан-Амброджо и избрал ее своим жилищем. Только близкие ученики имели право ее посещать. Ее странное убранство выдавало любимые занятия и навязчивые тайны мастера. Внутренняя дверь открывалась на галерею одинокого монастыря. Горы папок, рукописей и рисунков громоздились на огромном столе, вытесняя небольшое количество макетов из воска и глины. В углу зала античная статуя Венеры, помещенная в раковину, расчесывала волосы, в которых, казалось, сверкали капли воды, когда их трогал солнечный луч. Напротив нее, в другом углу, стройный Меркурий с лукавой улыбкой вызволял ее из морских глубин и протягивал ей свой кадуцей. Еще можно было заметить картонный шар меж четырех деревянных колонн, изображавший звездное небо со знаками Зодиака.
Леонардо да Винчи. Механизм с коленным рычагом для махов крыла. Милан, Библиотека Амбросиана,
Codex Atlanticus
Неподалеку было большое чучело орла на взлете. Но особенно поражают в этом убежище интенсивной мысли и творческой мечты два рисованных витража, выполненных по рисункам Леонардо одним из его учеников. Они украшают сводчатые окна по бокам от входной двери. На левом изображен желтый крылатый дракон, сверкающий на пурпурном фоне. Другой представляет бичевание Христа, увенчанного терновым венцом и покрытого кровавыми слезами. Между допотопным чудовищем и воплощенным Богом, ставшим королем страдания, был жестокий контраст и внутренняя связь, которая предчувствовалась, хотя и не постигалась. Наконец, на маленькой двери, ведущей в лабораторию, где художник растирал краски, чеканил медали и проводил опыты из естественной истории, можно было видеть выпуклую доску в форме щита, на котором была изображена огромная голова Медузы с устрашающим взглядом и вздыбленными змеями вместо волос.
Вот в этом строгом святилище, в этом религиозном полумраке, под знаками гениев, наводящими на размышления, Леонардо проводил целые дни, склонясь над своими набросками и рукописями, вдали от мирского карнавала, который он сам порой приводил в движение, как кукольный театр. Там собирались его любимые ученики. Большей частью это были молодые знатные миланцы, которые стали известными художниками и основали школу Леонардо: Джованни Батиста, Марко Уджони, Антонио Больтраффио и Франческо Мельци, юноша с прекрасными волосами, который был привязан к мастеру и оказался последним хранителем его старости. Все обожали его за его гений и несравненную доброту. Он открывал им секреты перспективы, человеческих пропорций, светотени, рельефа, а также внутренних связей, которые объединяли цветовую гамму, игры тени и света с выражением чувств и страстей в живописи. Но это была лишь дневная работа. Другой труд начинался ночью. Только тогда Леонардо оставался наедине со своими тайными мыслями, мог беседовать со своими гениями, проникнуть в тайны Природы, которую он хотел исследовать.
Из рукописей Леонардо [29] следует, что он был одновременно одним из наиболее знающих натуралистов своего времени и философом, желающим создать единую концепцию Вселенной. Известен лишь один законченный его трактат, «Трактат о живописи», но он планировал создать множество других – из них мы располагаем лишь разрозненными заметками с его бесчисленными рисунками. Трактаты по механике, геологии, гидравлике, ботанике, анатомии, физиологии и так далее. Это был тонкий наблюдатель, вдумчивый экспериментатор. Он предполагал, предвосхищая современных ученых, сходство световых и звуковых волн. Он открыл камеру-обскуру, изучал в малейших деталях движение воды, волн, жидких и воздушных тел. Он догадался о механизме полета птиц с помощью движения крыльев и перемещения воздуха. «Чтобы летать, – говорил он, – мне недостает лишь души птицы». Леонардо опередил Галилея и Бэкона на сто лет. В своих трудах по естественной истории, как и в философских размышлениях, он строго основывался на почве экспериментальной науки, не зная других правил, кроме неизменных законов Природы, и другого проводника, кроме разума, повелевающего человеком и миром.
Так Леонардо удалось создать грандиозную схему той Природы, наука о которой обещала ему сказать ему последнее слово, явившись ему в первом величественном видении в молодости. Он видел, как на земле, созданной центральным огнем, субстанцией и ферментом великого Целого, воздвигаются царства жизни, последовательные слои Вселенной в течение тысячелетий. Ибо он догадался о древности Земли по панцирям моллюсков, найденных в горах. Он видел, как потом расцветал во всем великолепии растительный мир с кишащими животными, каждый вид которых – это как бы новая мысль Творца. Над этой удивительной толпой, наконец, возвышался человек, единственный среди всех живых существ, кто обращал свой взор к звездам, человек, ставший, в свою очередь, творцом, подобно Гермесу из мастерской, вызывающему из морских глубин форму сияющей красоты, Женщину. Помещенный своим внутренним зрением как бы в центр творения, Леонардо записывает в своей тетради: «Если строение этого тела кажется тебе чудесным, подумай о том, что это чудо – ничто в сравнении с душой, которая помещается в таком строении. Какова бы она ни была, это воистину божественная вещь!» И художник дополняет в заключение: «Наше тело подчинено небу, а небо подчинено Духу» [30] .
Словно волну мощного звука, он слышит, как отголосок этой мысли теряется в пространстве и поднимается к Богу. Однажды он был готов воскликнуть: «Природа, я познал тебя! Вот твоя тайна!» Но он сдержался. Сомнение пронзило его мозг, подобно стреле. «Перводвигателя», этого Бога, присутствующего повсюду, действующего во всех существах, было достаточно в крайнем случае для объяснения земли и ее трех царств как действующего в них универсального импульса, непосредственного и постоянного. Но достаточно ли его, чтобы объяснить человеческую душу? Леонардо верил в далекого Бога, как верят в вечную необходимость, несгибаемый закон вещей. Но он не верил в душу, отделенную от тела, не допуская, чтобы она проявлялась без органов. Короче говоря, как человеческая душа, с ее сознанием и ее свободой, с ее бунтами и ее чувством бесконечного, исходит из Бога, чтобы войти в тленное тело, и что с ней будет после смерти? Между моральным миром, который освещает наше сознание, и материальным миром, который нас несет и окружает, мыслитель узрел трещину, которая разверзлась у его ног, словно черная бездна, и он погрузился в бездонные глубины. Увы! В мгновение ока Вселенная преобразилась. Что может быть великолепнее, чем звездное небо, увиденное с Земли, это небо, объятия и обладание которого ему обещала гордая наука? Но земная природа, увиденная с небес Духа, природа, увиденная в ее внутренностях и ее мастерской, – что за устрашающая пропасть и что за ад! Леонардо обнаружил там теперь в их изначальных формах нечистые силы, чью игру он наблюдал на всех ступенях общества, с которыми он соприкасался на всемирном карнавале, но от которых всегда отворачивался в погоне за своей мечтой о красоте.
Погруженный из величия небес вновь в одиночество души, он оказался лицом к лицу с тайной Зла , прилепившейся, словно язва и словно ненасытное чудовище, к Природе и человеку. Его тетради содержат следы этого трепета. Там написано: «Человек и животные – проход и проведение пищи, прибежище смерти, зерна тления, делающие жизнь из смерти других». Он ищет в этой идее объяснение того, что Природа изобрела смерть, чтобы увеличить жизнь. «…Земля ищет прекращения своей жизни, желая непрестанного умножения».
Леонардо да Винчи. Штудии
выражений лиц и карикатуры.
Венеция, Академия
Щедрая в отношении видов, она также является для огромного количества людей жесточайшей мачехой. Леонардо не уклоняется от этой проблемы. Он берет быка за рога и сражается с ним лицом к лицу. Он пишет: «Препятствие не остановило меня. Каждое препятствие преодолевается твердостью. Не сворачивает тот, кто смотрит на звезду». Он понимает все же, что опыта и разума недостаточно, чтобы решить эту проблему, и что только интуиция может проникнуть в тайны Природы. Вот почему он прибегает к помощи искусства, чтобы раскрыть эту тайну. Наука может манипулировать с материальными опытами и разумом, она проникнет всегда лишь во вторичные причины Природы, тогда как искусство, если это великое искусство, может коснуться первопричин и дать им выражение, одновременно символическое и живое. Да Винчи, к несчастью, уделил больше времени науке, чем искусству, пренебрегая, таким образом, своим истинным призванием, и от этого мы много потеряли. Живопись играла лишь вспомогательную и побочную роль в его многообразной деятельности. Надо ли еще добавить, что изрядное количество его шедевров было потеряно или разрушено, словно Природа, раздраженная тем, что ее застигают в ее секретах, ожесточенно разрушала разоблачающие образы того, кто так хорошо умел ее разоблачать. Но картины и рисунки, которые остались нам, стали оттого еще драгоценнее. Они представляют в его труде окошки, пробитые его божественным гением в тайнах Природы и души. Таинственно, но непобедимо они приводят нас в мир первопричин и нас там завораживают. Такова уникальная и высшая прелесть Леонардо.
Тайна Зла уже ему являлась, он в этом не сомневался, когда подростком он нарисовал на щите ужасное чудовище, состоявшее из наиболее уродливых животных. Это было открытое Зло Природы. Позже, в возрасте размышлений, он был призван изучать искажение человеческой мимики под действием дурных страстей. Отсюда многочисленные карикатуры голов стариков, которые находятся в его коллекции рисунков. [31] Это было Зло, изучаемое в человеке. Теперь, после длительных раздумий в своей мастерской монастыря Сан-Амброджо, его взгляд внезапно обратился к допотопному прошлому человечества, к мистической и религиозной традиции. Спускаясь в темный лимб, он почувствовал, что уловил опасные силы в темной пещере, где они скрывались. Так, некое синтетическое видение явило ему тайну Зла в тройной форме Змеи, Дракона и Медузы . Эти существа, фантастические и в то же время реальные, полные жизни, преследовали его до дрожи, до ужаса. Но он считал, что победит их, поняв до конца и выразив их с помощью искусства.
