«Ощущения, ученики, не суть «Я»«. (И дальше следует относительно ощущений то, что сказано было раньше о теле. Затем такие же точно выводы делаются относительно остальных трех групп элементов, составляющих совместно с телесностью и ощущениями телесно-духовное существование человека: относительно представлений, форм и распознавания.) Далее Будда продолжает: «Как думаете вы теперь, ученики, постоянна или непостоянна телесность?»
«Непостоянна, господин».
«А что непостоянно — страдание или радость?»
«Страдание, господин».
«Могут ли, следовательно, смотря на это непостоянное, исполненное страданий, подверженное изменению, говорить: это мое, это «Я», — это моя сущность?»
«Нет, господин, не могут».
(Следуют те же умозаключения относительно ощущений, представлений, форм и распознавания.) Далее Будда продолжает свою речь:
«Поэтому, ученики, какая бы телесность (ощущения, представления и т. д.) ни была дана во внешнем мире, одинаково сильна ли она или слаба, или ничтожна, или высока, или далека, или близка — всякая телесность не моя, не «Я», не моя сущность. Так должен поистине полагать тог, кто обладает познаниями. Кто полагает так, ученики, благородный слушатель слова, гот отречется от телесности, отречется от ощущения и представления, от формы и познания. Отрекшись от этого, он освободится от желания: уничтожив желание, достигнет он искупления; в искуплении он получит сознание своего искупления: уничтожено возрождение, закончено святое дело, исполнен долг, нет более возвращения к этому миру, — это познает оп»«.
Но что же такое «Я» Будды? Прямо на этот вопрос Будда не отвечает, вероятно, потому что его цель была не философское познание, а освобождение от страданий. Однако, отвечая на «неудобные» вопросы о загробном существовании, Будда косвенно все же дает ответ (если, конечно, это можно считать ответом).
Вот, например, что он ответил Малункиапутте:
«Как я говорил тебе прежде, Малункиапутта? Говорил ли я: иди ко мне, Малункиапутта, и будь моим учеником; я научу тебя, вечен ли или не вечен мир, ограничен ли мир или неограничен, тождественно ли живое существо с телом или отлично от него, продолжает ли или не продолжает жить Совершенный после смерти, или Совершенный после смерти в одно и то же время и продолжает и не продолжает жить, или он ни продолжает, ни не продолжает жить?
— Этого ты не говорил, господин.
— Или ты, — продолжает Будда, — говорил мне: я буду твоим учеником, по открой мне, вечен ли мир или не вечен…
Один человек, — говорит дальше Будда, — был поражен ядовитой стрелой. Тогда его друзья и родственники зовут искусного врача. Что если бы этот больной сказал: «Я не позволю лечить мою рану, пока не узнаю, кто тот человек, который ранил меня, дворянин он или браман, Bайшна он или судра», — или если бы он сказал: «Я не позволю лечить мою рану, пока не узнаю, как имя того человека, который меня ранил и из какой семьи он происходит, высок ли он или низок или среднего роста, и какой вид имеет его оружие, которым он поразил меня», — чем бы кончилось это дело? Человек этот умер бы от своей раны…»
«Поэтому, Малункиапутта, что не открыто мною, то оставь неоткрытым, а что открыто, то оставь открытым».
В другом месте, объясняя, что есть Нирвана, Будда говорит:
«Есть, ученики, место, где пег пи земли, ни воды, ни света, ни воздуха, ни бесконечного пространства, ни бесконечного разума, ни неопределенности, ни уничтожения представлений и непредставлении, ни этого мира, ни того мира, ни солнца, ни луны. Это, ученики, не называю я ни возникновением, ни процессом, ни состоянием, ни смертью, ни рождением. Оно без основы, без продолжения, без остановки — это конец страдания». «Есть, ученики, неожиданное, невозникшее, несделанное, несоставленное. Если бы, ученики, не было этого нерожденного, невозникшего, несделанного, несоставленного, не было бы никакого исхода для рожденного, возникшего, сделанного, составленного».
Итак, судя по всему, «Я» — это чистый Атман, а Атман, действительно, не имеет никаких определений. Поэтому если быть последовательным, а Будда им был, то нельзя вообще ответить на вопрос, что есть «Я». В лучшем случае можно сказать, что «Я» или Нирвана — цель искупления, окончание страданий. Если для брахманов Атман безусловно идеал — вечный Покой, Единое, Блаженство, то Будда предпочитал не отвечать на вопросы о природе Атмана. Иногда лишь он слегка намекает на Тайну и Продолжение Бытия, однако нигде прямо не подтверждает их. Оставив обе возможности открытыми (Атман есть Ничто или, напротив, Блаженство), Будда как бы предоставляет своим ученикам выбрать и развить то, что им нравится и отвечает их жизненной доктрине. Сам же он последовательно говорил лишь одно: Нирвана — конец страдания, исчезновение телесности, представлений и ощущений. Когда один из его учеников перешел в Нирвану, Будда сказал: «Распалось тело; погасло представление, исчезли все ощущения. Формы нашли свой покой». Впрочем, Нирваны достигали не обязательно с концом жизни. Другое дело, что, достигнув Нирваны, человек как бы исчерпывал, завершал жизнь, поскольку основная цель жизни была достигнута и, значит, исчезла. По этому поводу Ольденберг пишет:
«В том, что Нирваною называется не только тот мир, ожидающий искупленного святого, но и то совершенство, которого достигает он в этом мире, нет никакого противоречия: напротив, это — точное выражение догматической мысли. Что должно было угаснуть, угасло: огонь желания, ненависти, ослепления.
В бесконечной дали остались как страхи, так и надежды, желания, тяготение ко лжи; понятие «Я» преодолено, подобно тому, как муж отбрасывает от себя нелепые желания детства. Что за важность, продлить ли бренное существование, корни которого подрублены, свою безразличную призрачную жизнь еще на несколько мгновений или на целое поколение? Если святой хочет тотчас же положить конец этому существованию, он может сделать это, но большинство ждет, пока не достигнет своей цели природа. К ним относятся слова, приписываемые Сарипутте:
«Я не желаю смерти, я не желаю жизни; я жду, пока придет час, как раб, ждущий своей награды. Я не желаю смерти, я не желаю жизни; я жду, пока придет час, уверенно и с бодрым духом».
Для буддиста цель достигается не в тот момент, когда, умирая, он входит в вечную обитель (будет ли это вечное бытие или вечное ничто), а в то мгновение его земной жизни, когда он переходит в состояние безгрешности и бесстрастности — Нирвану. Если по верованию буддистов бытие святого переходит в ничто, то цель перехода заключается не в стремлении к этому «ничто», но, мы должны снова повторить это, исключительно в освобождении от несовершенного мира возникновения и гибели. И если это освобождение приводило к «ничто», то это лишь констатация, холодный вывод метафизических размышлений, препятствующих, может быть, признанию возможности вечно неподвижного блаженного существования. В религиозной жизни, в настроении, господствовавшем в древней буддийской общине, мысль об этом «ничто» не имела никакого значения. «Как великое море, ученики, пропитано только одним вкусом, вкусом соли, так же, ученики, и это учение, и эта община пропитаны только одним вкусом, вкусом искупления».
Конечно, для европейского сознания невыносима та неопределенность посмертного бытия, на которой настаивает Будда. Западный человек, обращаясь к Богу, ожидает разрешения, причем вполне человеческим путем, тех проблем, которые его мучили при жизни. Он как бы продолжает жизнь в бесконечность, оставляя открытым лишь вопрос о форме и характере ее. Восточный ум, отождествляя в значительной мере Бога с природой (космосом) или собственным «Я», спокойно воспринимает неизбежное растворение личности в Космосе и Природе, совпадение ее с Атманом. Его не беспокоит момент смерти, не волнует смена формы бытия, предстоящее испытание для него связано со страстным желанием избавиться от желаний, которые одновременно весьма желанны.
«В момент смерти, — читаем мы в «Четках из Драгоценных Самоцветов», — необходима неукротимая вера в сочетании е высшей ясностью и действием сознания» («Двенадцать необходимых вещей, без которых нельзя обойтись»), «Бесполезно прослушать и глубоко обдумать учение, если не практиковать его и не добиваться духовных сил, чтобы помочь себе в момент смерти» («Десять бесполезных вещей»), «С самого начала (своего духовного продвижения) нужно иметь настолько глубокое отвращение к непрерывному чередованию смертей и рождений, чтобы проявлялось постоянное желание спастись от этого, точно так же, как олень стремится избежать пленения. Следующее, что нужно помнить, это стойкость, настолько большая, чтобы не сожалеть о потерянной жизни (в поисках Просветленности), подобно упорству землепашца, который возделывает свои поля и не сожалеет о вспаханном, даже если он умрет утром». («Десять нужных вещей»).
