Фигуры съежились, стали похожи на два серых теннисных мячика и зигзагами вылетели из кафе. К сожалению, произошло это слишком быстро: я по инерции продолжил свой полет и всей массой тела врезался в Кена, сбив его на пол вместе со стулом, а рядом вдребезги разбилась об стол чашка, обдав нас обоих, барахтающихся на полу брызгами кофе. Хорошо еще, что кофе был холодный!
Как бы я хотел, чтобы в моей жизни было поменьше катаклизмов и катастроф. Но почему-то многие значимые для меня события и знакомства происходят так, словно руководит ими кто-то огромный и плохо соизмеряющий свою энергию с нашим маленьким и хрупким миром.
Выйдя на улицу в мокрой одежде — мы пытались отмыть кофе, обрызгавший нас с головы до ног, — и посмотрев друг на друга, мы неожиданно рассмеялись над забавно-озадаченным выражением наших лиц.
— Спасибо еще раз, Алекс! Благодаря вашему экстравагантному поведению я, похоже, избежал больших неприятностей.
Кен не понял до конца произошедшего. Оказалось, у него это не первая встреча с серыми, но вполне возможно, что она могла оказаться последней. Чуть позже я обучил его необходимым методикам самозащиты и технике безопасности в общении с назойливыми чужаками.
У всех людей правила поведения в этом мире и фильтры, отсекающие необычное, «вшиты» в основную программу на самом низком, базовом уровне. Но бывают и сбои. После Кена я обнаружил еще некоторое количество особей с подобными «дефектами». Эти люди живут сразу в нескольких мирах. Большинство из них серым удается отловить и «вернуть в реальность» еще в детстве. Но не всех.
Кен был программистом, в прошлом — музыкантом. Много занимался и различными духовными традициями — от буддизма до сайентологии и Нью-Эйдж. Такая широта интересов и способностей многое говорит о человеке. Кен явно был тем, кто мог разделить со мной бремя знаний.
Как вы, наверное, догадываетесь, он стал первым членом моей тайной организации.
Долгими вечерами, сидя за чашкой чая или кофе, мы обсуждали, уточняли и исследовали собранные мною материалы вкупе с накопленными им знаниями и наблюдениями. Логическое мышление Кена часто при этом давало сбои, но тогда он извлекал из своего богатого арсенала какую-нибудь экзотическую практику или начинал импровизировать на пианино, а я танцевал особый шаманский танец, пел индейскую песню, которую вспомнил на берегу Священного озера, — и мы двигались дальше. Клянусь, за все это время я не пил ничего крепче слабого зеленого чая, а Кен, соответственно, кофе. И мы не пользовались никакими психоделическими препаратами или наркотиками! У нас и без этого были раскрыты все двери восприятия, и зачастую сама собой «ехала крыша».
Если живую, динамичную, объемно-голографическую картину попытаться вытянуть в нить повествования, найти конец и начало, несущественное вырезать, а фрагменты связать узелками заголовков, то получится примерно следующее.
Как все есть на самом деле
Он
До того, как что-либо появилось, не было ничего. И это не было тем «ничего», которое подразумевает на другом конце своего смысла «что-то». Потому что «было» и «не было», «тогда»-«не тогда», «там»-«не там» еще не появились — были всегда. В общем, говорить об этом нельзя — Витгенштейн запретил[43]. Поэтому скажем о Великом Ничто, или Пустоте, — вот так, с заглавных букв. Ведь это было (есть, будет) Абсолютное Ничто, или Пустота. Однако эта Безначальная Пустота должна была иметь бесконечный потенциал Всего на другом конце своего смысла. А уж это Все (т. е. оборотная сторона Пустоты, или ее нутряная Суть, или Полнота — как вам больше нравится) действительно содержало и содержит в себе все, что когда-либо было, есть, будет, может быть и даже не может быть вовсе. Благодаря этому мы и существуем, благодаря этому наш потенциал безграничен. Поэтому когда мы хотим чего-то нового, оно рано или поздно появляется из недр Великой Пустоты, призванное оттуда нашим желанием и сконструированное нашим восприятием. Но об этом после.
Великая Пустота в силу изобилия своей Полноты извергла из себя и Того, кто мог эту полноту во всем ее многообразии воспринимать, полагая, что Он ее создает, и создавать, полагая, что воспринимает. И не потому, что Он так хотел, а потому, что это, как и все остальное, было возможно. Однако первым, что Он создал и воспринял, было время, а вместе с ним и пространство — пока еще пустое. И сделал Он это бессчетное количество раз за одно мгновение. И оказалось, что всякий раз, когда создавал Он пространство-время, в нем Он и оказывался.
Так Его стало много, но оставался Он один в каждом пространстве-времени.
Материя и энергия, а также любые другие возможные формы, могут существовать лишь совокупно с пространством и временем, поэтому они — вторичные творения. Счет и исчисление предметов возможны лишь при условии существования самих этих предметов, а потому математика и само понятие исчисления — также вторичные творения. Но и Абсолютная Пустота, и первичные пространства-времена, воспринятые-созданные Им, лежат вне понятия исчисления: их не может быть много или мало, они не могут быть приравнены к нулю или к бесконечности — они в буквальном смысле слова неисчислимы.
Он пишется с большой буквы потому что обладает Он абсолютным потенциалом созидания и мышления. С этой точки зрения первая мысль и первое творение представляют собой одно и то же. Таким образом, процесс мышления в своей абсолютной форме есть процесс созидания.
Но мыслить-создавать Он мог только самим собой, пространство же и время имели протяженность, и мерой протяженности был Он сам. Поэтому не только возникло множество пространств, но внутри каждого Он стал разделяться, заполняя их собой.
Они
И увидели они, что их много. Одни дальше, другие ближе, одни раньше, другие позже. Но каждый из них знал, что он — это Он. И поняли они, что есть «я» и «не-я», «я» и «он», «я» и «они», «я» и «другие», а главное — «я» и «я», что стало особенно ценным в этой множественности. И продолжили они создавать, и возникло не только созданное одним, но и созданное другими. И начали они создавать не только самих себя, но и «не-себя». Так из «не-себя» и «себя» творились пространственно-временные структуры.
Игры
И начались Игры. Появились «хорошо-плохо» и другие оценки. Размер и время стали иметь значение. Зародились эмоции. Чтобы игры были интересны, возникли сопротивление и усилие. Были созданы цели и барьеры, выигрыш и проигрыш. И все были рады. Но начали все становиться разными.
Неравенство и незнание
Игры стали сложнее. Появились проигравшие, которые радостно выполняли условия победителей, одухотворяя их структуры, потому что им было интересно ограничить свою безграничную волю и горизонт знания. Победителям тоже было интересно — так как возникло нечто, не созданное ими и не являющееся ими. Нечто со своей волей, нечто, чем они распоряжались, но полного знания о чем у них не было — по их собственному прежнему решению. Так в играх появилась неопределенность.
Первые вселенные
В бесконечном усложнении игр они договорились, что одни из них станут создателями вселенных, другие — материалом для них. А некоторые не захотели создавать вселенные из чего-либо, кроме себя, и разделились в себе, ограничив себя незнанием. И было вариантов миров бесконечное множество, и вселенных было бесконечно много в каждом из бесконечного множества пространств. Но не было во вселенных ничего и никого, кроме Него, Изначального, и вмещалось все их бытие в то первое мгновение, длящееся и сейчас.
* * *
В абстрактном виде все выглядит достаточно забавно. Но когда мы подходим к конкретной ситуации в этой вселенной, в этой галактике, на планете Земля, то оказывается... Нет, тут мы пока прервемся. Сначала я хочу продолжить рассказ о своей жизни.
Новые люди, новые планы...
Третьим в нашем тайном союзе стал Джимми — афро-американец, внешне похожий на Джимми Хендрикса[44]. Непредсказуемый, взбалмошный, участник всевозможных антиглобалистских митингов и акций, Джимми внес в нашу деятельность необходимый элемент безумия.
У него была своеобразная способность, проявлявшаяся в состоянии стресса. Джимми оказался неосознанным пироманом[45]. Когда он на взводе, достаточно небольшой эмоциональной искры, чтобы вспыхнуло самое настоящее пламя. Помните книжку Стивена Кинга «Воспламеняющая взглядом»?.. Стивен пишет бестселлеры, но в большей части его книг описываются реальные события и явления, не проходящие сквозь фильтры восприятия основной массы людей.
Были у Джимми и другие способности. Например, от серых он научился уходить столь же легко, как и от полиции, приводя их в замешательство своими энергетическими фокусами. В его бунтарской душе основным действующим фактором была ненависть к любым навязываемым извне правилам — морали, порядку, закону. И, естественно, к представителям этого закона.
