При этом страшном воспоминании, при этой угрозе дорогой тени, превратившейся в Немесиду, Леонардо содрогался. Бессвязная груда странных гипотез, беспокойство и растерянность охватывали его. Что стало с Джокондой в ее Мареммском замке? Вынесла ли она затаенную мстительность своего мужа? До какого предела она дошла? Жива ли она еще или положила конец своему грустному существованию героическим самоубийством? Тщетные вопросы, неразрешимая загадка прекрасных душ в водовороте Вселенной. Между ними отныне проходила непреодолимая бездна, вечное молчание. И холодная змея упреков обвилась вокруг заледеневшего сердца старого мага, сраженного немощью.
Леонардо да Винчи. Этюд головы Леды
Но еще один раз старый раненый лев встрепенулся. Еще один раз художник собрался с силами и попытался победить непереносимую человеческую скорбь. Он вспомнил, что перед разлукой Мона Лиза посоветовала ему написать Леду совершенно иначе, чем имели обыкновение изображать другие живописцы Возрождения, Леду задумчивую и одухотворенную. «Вместо того чтобы прижимать божественную птицу с белыми перьями к груди, переполненной наслаждением, – говорила Мона Лиза, – Леда, которую я видела во сне, стояла перед лебедем в задумчивой позе.
Рафаэль.
Набросок с утраченной картины Леонардо «Леда»
Крылатое животное протягивало к женщине свое трепещущее тело и раскрытый клюв. Она, лаская его шею, придавала ему ритм своего тела и гармонию своего лица, склоненного к нему». С каким чувством Леонардо теперь вспоминал это светящееся видение, описанное подругой в более счастливые времена; с какой силой оно возродилось в его памяти в грядущей ночи старости! Некогда он создал набросок, потом забыл о нем, хотя держал счастье в своей руке, не понимая этого. Убитый запоздалым сожалением и неисполненным желанием, он хотел придать жизнь и цвет этому прекрасному сну, чей удивительный смысл он стал предчувствовать лишь сейчас. И он вновь взялся за кисть и принялся за работу рукой ослабевшей, но внезапно опять ставшей мощной.
Леонардо да Винчи. Вакх. 1513–1516 гг.
Париж, Лувр
На этой картине изображена Леда на берегу черного пруда. Ее гибкое тело сияющей белизны, словно водяная лилия, являет на первом плане свои пышные и легкие формы. Высшее обольщение, нагота, одновременно порочная и целомудренная. В тонком овале лица, обрамленного вьющимися волосами, в меланхолии больших глаз, в бесконечной нежности рта проявляется со сверхъестественной силой улыбка Джоконды. А за ней простирается до бесконечности темное болото. Но поверх заката небо полыхает от пурпурного к оранжевому и от оранжевого до фиолетового. Можно сказать, что женщина и лебедь сочетаются браком в звуке кристалла, чье эхо заставило дрожать призму атмосферы пламенной симфонией. Лебединая песнь проникает в свет, а свет проникает в мелодию [39] .
Леонардо да Винчи. Иоанн Креститель. 1513–1516 гг.
Париж, Лувр
Рисуя эту картину, Леонардо познал новое чувство. Ему показалось, что некая связь установилась между ним и женщиной, которой он некогда был заворожен. Удивительная вещь: в те времена, когда он видел ее так часто, работая над ее портретом, когда он с неослабным вниманием и всегда новым любопытством изучал ее, никогда эта связь не была столь тесной и столь глубокой. Внезапное озарение совершилось в его мозгу. Через эту женщину Вечно-женственное, эта сила, рассеянная по всей Вселенной, пробуждалась, словно в ослепительном центре вогнутого зеркала. Совершенная и мыслящая женщина оказалась точкой пересечения крайних, противоположных сил Природы. Некогда в «Медузе» он ухватил инфернальное проявление силы Зла. Теперь на картине «Леда», навеянной утраченной подругой, он понял в ней божественное проявление силы Добра. Теперь это была не разрушающая и страшная сила женщины, ведомой низменными инстинктами, а вдохновляющий источник, возрождающая сила истинной любви, жертвенного творения. Универсальная связь, гармония противоположностей. Какие лучи сияли направо, налево, вверх и вниз, во все чувства, в отдаленные уголки мира из этой блистающей точки! Так Леонардо получил от своей Джоконды то, что одна наука никогда не могла ему дать.
Из неведомых сфер она еще говорила с ним посредством этой картины. Благодаря ей он получил наконец ключ к великой тайне Добра и Зла и их неизбежной борьбы в мире. С ней и благодаря ей в нем свершилась сияющая победа Добра над Злом. И художник смог сказать себе, что совокупность его трудов, неполная и вызывающая мысли, послужит для передачи этого драгоценного ключа тем, кто сумеет понять его и служить ему.
Когда Леонардо положил кисть на мольберт возле законченной «Леды», великое спокойствие снизошло на него и растворилось в тихой грусти. Разве он не воплотил желание Джоконды? Живая или мертвая, но, несомненно, в этот час она простила его.
Заканчивая этот труд, Леонардо сказал себе: «Вот моя лебединая песнь ». И однако он должен был еще написать «Предтечу», который, вместе с «Ледой» и «Вакхом», представляет завещание художника и мыслителя, драгоценное наследие, которым Франция имеет честь обладать в Лувре.
«Иоанн Креститель», восхищающий и вдохновляющий всех, озадачил критиков, поскольку он одновременно языческий и христианский. Конечно, он не похож на пророка, одетого в верблюжью шерсть, который произносит проповедь на берегу Иордана и провозглашает пришествие Мессии, но он заслуживает имени Предтечи в том, что он проповедует нового Христа, проявляющегося через возрожденного человека. Быть может, мы смогли бы несколько точнее определить его натуру, сказав, что в нем Вечно-мужественное и Вечно-женственное осуществляют свое взаимопроникновение и свое совершенное слияние. С духовной точки зрения, он воистину андрогин! Но сколь огромен труд стать им! Нужно было, чтобы два чудища из бездны, Медуза и Дракон, были повержены. Нужно было, чтобы похоть, эта гордыня тела, и гордыня, эта похоть духа, были побеждены. Он победил их, молодой и легкий атлет. И вот для чего он смог превратиться в это невинное существо, живое и легкое, как огонь, чья невесомая плоть кажется сотканной из преображенного эфира. Его тип напоминает о «Вакхе», но какая разница в позе и выражении, какое превращение души! «Вакх» закален солнцем, полон земной силы, тогда как этот новый Дионис вырисовывается полностью из сумерек своей светотени, словно явление из другого мира. Он отражает свет, который ласкает его бока и грудь и в то же время освещает изнутри его лицо. Этот потусторонний мир, это царство духа, которое он видит, но которое не поддается описанию, его рука очерчивает прелестным и свободным жестом, а его поднятый палец уверенно указывает на это. Его склоненная голова улыбается в небесном упоении. И кто бы не узнал в этой улыбке и в этом лице невыразимую улыбку преображенной Джоконды?* * *
После сильной простуды и короткой болезни Леонардо да Винчи испустил последний вздох 22 мая 1519 года в замке Клу. Он завещал своему верному ученику Франческо Мельци свои рисунки и многочисленные тетради, заключавшие его философские мысли и короткие записи его научных исследований. Тело знаменитого художника было похоронено в капелле Амбуазского замка. Несмотря на все исследования, оказалось невозможным найти его надгробие. С другой стороны, никто никогда не узнал ничего о судьбе Моны Лизы после ее расставания с великим живописцем. Тело одного и жизнь другой исчезли бесследно. Но картины, в которых эти два существа столь интенсивно смешали свои сущность и заключили некий мистический брак, всегда проливают на мрачную тайну человеческой драмы как бы ниспадающие лучи души или как бы отдаленные солнца, чей прерывистый свет проникает сквозь пространства.
Во время своих исследований в Альпах Леонардо некогда совершил опасное восхождение на гору Розе, на эту недосягаемую вершину, которая своей ледяной вершиной возвышается над горой Сервин и всей Ломбардией. Его взгляд блуждал по этим долинам, которые с такой высоты были лишь узкими трещинами или скоплениями облаков. Он окинул одним взглядом этот суровый пейзаж, в котором теперь были видны лишь скала, облако и небо. Он увидел, как лазурь темнела и стала почти черной, по мере того как она поднималась в атмосферу и разрежался воздух. Там он нашел упоение великих творцов, которые упивались одинокой душой Истины, но чувствовали себя столь далекими от людей! Он осуществил свой идеал: равновесие вершин… спокойствие в крайностях… но какой ценой? Можно сказать, что это одиночество на вершине он пронес с собой сквозь толпы, сквозь королевские дворы, меж своих учеников и мимо женщин. Повсюду оно утверждало вокруг него невидимую, но непреодолимую стену. Его лучшие ученики не могли проникнуть в его сокровенные мысли, а его конец подобен обвалу. Ореол меланхолии витает над его трудами.
