В последнее время, как раз после опытов у Посвянского, я много думаю о моих провидческих талантах. Откуда я беру эти образы, которые каждый раз сбываются? Не знаю… Если телепатию можно хоть как-то объяснить, как биосвязь, скажем, то понять, откуда берутся пророчества, – невозможно!
Как сказал мне профессор Металин, проскопия[55] может быть объяснена с двух позиций. Или это способность прогнозировать будущие события, просчитывая различные варианты, или же «ясновидящий» действительно заглядывает в будущее.
Честно говоря, обе позиции фантастичны. Просчитать, вычислить будущее человек, на мой взгляд, неспособен, ибо для точного расчета необходимо учесть неисчислимое количество факторов, проследить взаимодействие массы случайностей, возрастающей в какой-то там прогрессии. И это при условии, что человек-ясновидящий будет иметь в своем распоряжении информацию обо всех этих факторах, но где же ее взять? Да и как удержать в памяти миллионы и миллиарды случайных и закономерных событий, которые все время воздействуют друг на друга, усиливаясь или ослабевая?
Заглянуть же в будущее… Если это возможно, ученым стоит пересмотреть само понятие времени, ибо выходит, что будущее уже существует наряду с настоящим. Стало быть, и прошлое сосуществует с грядущим? Тогда вырисовывается не река времени, текущая из прошлого в будущее, а нечто стационарное, бытующее всегда, протянутое на миллионы лет в обоих направлениях, застывшее и неизменное.
Наш опыт противоречит подобной установке, убеждая нас, что все движется от причины к следствию, но мало ли в науке парадоксов?
В Одессе оказалось не так уж и скучно. Началось все с того, что я решил не брать такси до гостиницы, а прогулялся пешком.
Погоды стояли теплые, я шел и наслаждался: каштаны цветут, пичуги поют, люди улыбаются. И мысли у всех какие-то добрые, радостные.
А вот подходя к нашей гостинице я уловил совершенно иные думки – панические, полные горя и отчаяния. И беспомощность чувствовалась, и глухая злоба.
Это было настолько неожиданно, я был так ошарашен после каштаново-пичужной неги, что остановился посреди тротуара и застыл как столб.
Разобравшись, сам подошел к троице, топтавшейся на углу: грузной женщине с седой косой, затейливо уложенной на голове, в простеньком ситцевом платьице (она словно задержалась в 30-х), молодом мужчине в гимнастерке и мятых парусиновых штанах, выгоревших добела, и крепком старикане-усаче в тельняшке и боцманской фуражке. Кряжистый, он стоял прочно, словно в шторм у штурвала, широко расставив ноги в широких флотских штанах.
Я представился и спросил, что у них за беда приключилась.
Мужчина в гимнастерке глянул на меня с раздражением, исподлобья, «боцман» и вовсе отвернулся, а вот женщина расплакалась по новой и между причитаниями, рассказала о том, что пропал ее сын. Ушел вчера вечером гулять и не вернулся. Они с дядей Сеней и Михалычем отправились искать Федьку. Зашли домой к его друзьям, те уже давно вернулись.
Мальчишки и рассказали, что днем к Федору подходил какой-то мужчина в форме военного моряка. Федя успел похвастаться, что «дядя Коля» обещал ему подарить настоящий морской кортик.
И все на этом. Родные обегали все улицы и дворы в округе, но повезло им только этим утром – продавщица мороженого рассказала, что, возвращаясь вечером домой, видела военного моряка, кажется, с погонами капитана третьего ранга. Капитан шел с мальчиком в клетчатой рубашке и в штанах на лямках – именно так был одет Федька. Однако поиски парочки ничего не дали.
«Видали мы таких мариманов, – хрипло сказал Михалыч. – Плавали – знаем».
«Найду эту гниду, – сдавленным голосом сказал «дядя Сеня», – своими руками задушу, к такой-то матери!»
Я попросил их успокоиться и спросил, обращались ли они в милицию.
«Обращались, – пожал плечами Сеня, – а толку? И двух дней еще не прошло. Займемся, говорят, если пацан не объявится!»
Не спрашивая разрешения, я «взял» их мысли, стараясь отделаться от эмоций. Образ малолетнего Феди был ярок, теперь я бы сразу узнал этого мальчика, если бы встретил.
«Вот что, – сказал я, – оставить вас в беде я уже не могу, сам теперь не засну. Меня зовут Вольф Мессинг, я читаю мысли. Шпионов, бывало, находил, попробую и морячка этого сыскать».
Было и недоверие ко мне – со стороны мужчин, и страстная надежда – со стороны «тети Фени».
«Мне нужно увидеть друзей Феди, – сказал я. – Раз они видели того моряка, то и я узнаю, как он выглядит».
Это предложение вдохновило мужчин, и мы поспешили, следуя дворами. Мальчишки были очень возбуждены, когда узнали, что участвуют в настоящем расследовании, и столпились вокруг.
Наказав им всем усиленно думать о «капитане», я погрузился в маленький мирок проказ, ребячьих тайн и того веселого бездумья, свойственному всем нам в детстве.
Образы мужчины в моряцкой форме заполонили мою голову, я видел его анфас и в профиль, со всех сторон.
Высокий, худощавый, слегка сутулый, он, в моем восприятии, не походил на моряка. Лицо у него было бледное и какое-то стертое – брови и ресницы белесые, что выглядело неприятно. Глаза маленькие, близко посаженные – две яркие синие бусинки по сторонам хрящеватого носа с горбинкой. Именно нос и тонкие, плотно сжатые губы придавали лицу «капитана» хищное, какое-то плотоядное выражение.
Тут инициативу проявил дядя Сеня – он разослал мальчишек, чтобы те оглядели все улицы и переулки, искали «моряка» и спрашивали прохожих, не видали ли они этого типа.
Пацанва разбежалась, а взрослые стали думать.
«Далеко бы он не ушел, – размышлял я вслух. – Слишком долгий путь заронил бы подозрения у Феди, как и поездка на машине. Этого варианта событий исключать нельзя, но им мы займемся потом. Сначала… Вот вы, местные жители, скажите, где тут есть места для убежища? Там, где можно скрыться и никто ничего не увидит и не услышит? Брошенные дома, мастерские…»
«Дальние склады», – прохрипел Михалыч.
Дядя Сеня покивал, а тетя Феня запричитала.
И мы отправились к Дальним складам. Они и впрямь оказались дальними, к ним уводила кривоколенная улочка с редкими домишками «частного сектора».
Это были приземистые сооружения, сложенные из камня, еще дореволюционной постройки, чаще всего без крыш или с остатками битой черепицы.
Обыскав строения, мы убедились, что здесь практически никто не бывает.
«Остается одно», – пробурчал Михалыч.
«Катакомбы», – обронил дядя Сеня.
И тут примчались трое мальчишек. Отдышавшись, хапая ртами воздух, они кое-как выговорили, что мужчину в форме с мальчиком видели на Пустоши.
Что это за Пустошь, я не знал, но дядя Сеня побледнел.
«Точно!» – выдохнул он.
А я уловил в его мыслях образ сумрачных пещер, ветвистых ходов и подъемов – дядя Сеня вспоминал катакомбы.
Эти подземелья тянутся по всей Одессе: бывшие каменоломни, где добывали ракушечник, переходы, естественные пещеры, подвалы, дренажные туннели, вообще какие-то непонятные пустоты. Настоящий подземный лабиринт!
Пустошь выглядела именно пустырем, заросшим бурьяном. На нем вразброс стояли полуразвалившиеся строения. Мы подошли к одному из них и спустились в обычный с виду подвал, куда вела выщербленная лестница из того самого «ракушняка».
Ступени вели в катакомбы.
Я боялся, что там будет ничего не видно, но пацаны были предусмотрительны, захватили с собой пару фонарей, заправленных керосином.
И мы гуськом спустились вниз.
Шли тихо, я шагал вторым, стараясь взять постороннюю мысль.
Отстроиться от моих попутчиков было непросто, но опыт был.
Было темно, в гулкой тишине был слышен шорох одежды и шагов, даже дыхание доносилось.
Звонко падали капли, неровные своды нависали сверху, давяще, угнетая рассудок.
Кто-то из мальчишек ойкнул, на него зашикали, и в это самое время я уловил чью-то мысль.
«Ти-хо!» – сказал я, и все замерли.
Пройдя вслед за Сеней немного вперед, я разобрал более четкую «передачу». Кто-то размышлял о кратких минутах удовольствия и долгих усилиях по заметанию следов.
«Он здесь!» – шепнул я и едва удержал рванувшегося Сеню.
Заслонившись рукой от фонарей, я различил слабый отсвет впереди и двинулся туда.
Вскоре мы вышли к своеобразному помещению – кубической комнате, вырубленной в желтой породе. Сюда вела узкая тропка по карнизу, наискосок, выше основного прохода.
Кабы не свет, то можно было и мимо пройти.
Сеня двинулся вперед, я за ним, а замыкал наше шествие Михалыч. На входе мы застыли все.
В «комнате» горела керосиновая лампа, освещая большой топчан, на котором лежал Федя, голый и связанный, с кляпом во рту. Увидев нас, он вытаращил глаза, а «морячок» сидел спиной к нам и точил большой нож – огромные лопатки шевелились у него под тельняшкой, а на лысой голове блестел блик.
«Встать, мр-разь!» – гаркнул Сеня.
