Мне хочется говорить с душой — и со своей, и с вашей. Я хочу, чтобы говорили наши души — друг с другом, друг о друге, друг для друга. Я хочу дать им голос, а потому мы входим в пространство потаенного. На поверхности — события жизни. Внутри — истина души, которая переживает и мучается, как всякая растущая или… разрушающаяся душа. Душа не может умереть, но она может или идти бесконечно вверх, или идти бесконечно вниз. Это и есть Ад и Рай.
Ошибаются те, кто думает, что Ад и Рай ждут нас после смерти; они с нами в каждый момент этой жизни, только по ту ее сторону, с изнанки.
«И видел я другого Ангела сильного, сходящего с неба, облеченного облаком; над головою его была радуга, и в лице его как солнце, и ноги его как столпы огненные;
В руке у него была книжка раскрытая. И поставил он правую ногу на море, а левую на землю,
И воскликнул громким голосом, как рыкает лев; и когда он воскликнул, тогда семь громов проговорили голосами своими.
И когда семь громов проговорили голосами своими, я хотел было писать; но услышал голос с неба, говорящий мне: скрой, что говорили семь громов, и не пиши сего.
И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу
И клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет;
Но в те дни, когда возгласит седьмой Ангел, когда он вострубит, совершится тайна Божия, как Он благовествовал рабам Своим пророкам.
И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мною и сказал: пойди, возьми раскрытую книжку из руки Ангела, стоящего на море и на земле.
И я пошел к Ангелу и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед.
И взял я книжку из руки Ангела и съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем.
И сказал он мне: тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах и языках и царях многих».
Откровение святого Иоанна Богослова, 10:1-11
Однажды ты проснешься и поймешь, что все в твоей жизни до этого самого дня было неправильно. Чудовищно неправильно. Бессмысленно, бесцветно, пусто… И ты захочешь сбежать из своей собственной жизни.
Сорваться и сбежать! Бежать куда глаза глядят! Прочь. Прочь. Прочь… Только бы не видеть ничего этого больше. Себя-прежнего не видеть! Никогда… И ты побежишь, бросив все. Бросив то, что было для тебя дорого и важно. И на миг почувствуешь облегчение. Облегчение, которое дает только… смерть. Убить свою жизнь, чтобы остаться в живых. Ты сделаешь это. Обязательно сделаешь! А потом опомнишься… Но дороги назад уже не будет.
В свете сумрачного утра похожая на саван простынь. Мокрая от слез подушка. Бездыханная, почти звенящая тишина. И рядом — это, такое любимое, такое желанное и такое чужое, бесчувственное, почти мертвое тело. Рядом с ним — с этим телом — Ева проплакала всю ночь. Словно с покойником… Она прощалась.
— Глеб, пожалуйста… Пожалуйста… — слезы душили Еву, все ее тело сотрясалось от судороги, душа выворачивалась наизнанку. Почти теряя сознание, Ева вновь и вновь пыталась найти в себе силы, чтобы сказать ему это, чтобы вымолвить, прошептать: — Все, Глебушка… Пожалуйста… Отпусти меня… Прошу. Просто отпусти…
Глеб всегда думал только о себе. Так часто случается — красота портит мужчин. Женская любовь дается им в долг, ссужается без всякой меры, без всяких гарантий на возврат вложенных чувств и душевных сил. И потому они не знают ей цены. Они как бездонная пропасть — разверзаются, чтобы забрать и уничтожить. Взамен — только минута полета над бездной. Упоительного, сладостного, завораживающего полета. За секунду до смерти…
Природа, кажется, специально награждает таких мужчин всем, чем только возможно, — красотой, силой, умом, удивительной, соблазняющей чувственностью. Экономит только на одном — на сердечности. При таком количестве достоинств без этой «безделушки» вполне можно обойтись. Влюбленной, любящей женщине много, в конце концов, не надо. Она согласится и на малое — быть бы рядом с тем, кого она любит, и чтобы он… Нет, не любил. Хотя бы просто немного ценил. Может быть, понимал. Чуть-чуть, самую малость. Был добрым…
Но зачем тебе быть добрым, если у тебя есть все, чего ты хочешь? Ты улыбаешься, и окружающие уже не могут тебе ни в чем отказать. Они счастливы с тобой общаться, предлагают тебе свои услуги, открывают для тебя новые возможности, помогают. А ты просто принимаешь это с улыбкой, которая так для них дорога. Зачем быть добрым?.. В крайнем случае, можно просто изображать доброту, и этого будет вполне достаточно. Больше, чем достаточно! Красота, находящаяся рядом, учит быть непритязательным и сговорчивым.
Глеб, абсолютно голый, лежал на кровати, заложив руки за голову, и бесстрастно смотрел в потолок. Во всем его облике читалась вселенская скука. Он словно бы говорил Еве: «Боже мой, сколько можно, девочка?.. Я слышал это уже тысячу раз… Это так скучно и неоригинально. Все равно ты никуда не денешься. Так что, давай обойдемся без драмы. Лишнее, право». Ева все понимала. Она понимала Глеба лучше его самого. И от этого ей становилось еще больнее, еще нестерпимее, еще горше. Она могла читать его мысли. Но он в это никогда не верил. А зря.
— Послушай, Ева… — устало протянул Глеб, поднимаясь с кровати. — Давай обойдемся без драмы. Лишнее, право.
Он сел на кровать, повернувшись к Еве спиной. Своей большой, сильной, внушающей благоговейный, восторженный трепет спиной. Спиной, за которой ей всегда так хотелось спрятаться, глядя на которую раньше, она чувствовала себя маленьким, счастливым ребенком. Даже сейчас она инстинктивно потянулась к ней, потянулась к этой его спине, чтобы притронуться, прижаться, обнять… Когда мужчина удаляется, женщина испытывает потребность следовать за ним. Тихо, неслышно, шаг в шаг.
Но сейчас, сделав над собой немыслимое усилие, Ева сдержала себя. Она сдержала свой невольный порыв, свою слабость. Впилась руками в подушку, словно ухватилась за какой-то пожухлый куст на самом краю обрыва, и в который уже раз за эту ночь омылась слезами. Они брызнули из ее глаз сами, словно ее тело — это один большой баллон с водой, сжатый тысячью атмосфер. Ева понимала, что не должна позволить слабости одержать над собой верх. Они с Глебом должны расстаться. Она должна прекратить это. Глеб не любит ее и никогда не любил. Он игрался, пользовался, ему было удобно. А любить — нет, он даже не знает, что это.
Глеб встречается с другими. Всегда встречался. Они знакомы уже четыре года, и все эти четыре года… У него есть специальная записная книжка — потертая, в обложке из зеленой кожи. Убористым, твердым мужским почерком, страница за страницей, в нее бесстрастно вписаны сотни женских телефонов. И все девушки, которые значатся в этом списке, знают о том, что их место в его «книге судеб». Глеб вправе не скрываться, он вправе быть честным. Он может себе это позволить. Он называет эту книжку — «мой маленький зеленый друг», а еще, также в шутку, «службой спасения».
Когда Глебу скучно, а скучно ему бывает часто, он берет своего «маленького зеленого друга» и набирает наугад первый попавшийся номер. Алла, Света, Таня, Лора, Ксения… И ему никогда не отказывают. Никогда. Девушки бросают все свои дела, занятия, оставляют свою компанию. Время и место не имеют значения. Они бегут к нему опрометью, переполненные восторгом. Даже не бегут. Летят. Счастливые, довольные и бесконечно глупые. Все женщины в присутствии Глеба магическим образом глупеют. Это еще одно его загадочное свойство.
Магия этого оглупления не действовала только на Еву. Не действовала никогда. И именно поэтому ее не было в этом списке. Она была — «Избранной».
— Все, я ухожу, — прошептала Ева, поднимаясь с кровати. — Это давно надо было сделать. Глеб, мы просто очень разные люди. Это была ошибка. Не звони мне больше. Никогда.
С каждым словом ее, до этого обреченный, еле слышный, бессильный голос становился все пронзительнее и тверже. Она начала быстро собираться.
— Не валяй дурака, — раздраженно кинул Глеб. Резким движением встал, взял пачку Win-ston, ударил тыльной стороной ладони по донышку, достал губами сигарету, тут же чиркнул зажигалкой и закурил.
— Прощай.
Душа не знает ни пространства, ни времени. А потому она не рождается и не умирает. Она лишь уходит из своего дома и возвращается в свой дом. И ее дом — не мир, который мы знаем, и не человеческое тело, в котором она оказывается, покинув свою обитель. Ее мир — Красота.
