- Может, они просто слишком много курят марихуаны?
- Скорее наоборот - потому они столько ее и курят... а вообще я даже думать не хочу, почему тут вся эта чертовщина происходит, я здесь очень редко бываю, и всегда пробегаю мимо как можно скорее.
Мы вошли в деревню. Вдоль разбитой тропы, по которой сочится ручей, стоят деревянные двухэтажные дома с балконами без перил, на которых, свесив ноги, сидят женщины с суровыми лицами и тяжелыми взглядами. Все они заняты одним делом - производством гашиша, который потом расходится по всей Индии и за ее пределами. Интенсивное перетирание кустов марихуаны между ладоней приводит к тому, что через некоторое время на коже рук остается толстый масляный слой конопляной массы. Эту массу снимают с ладоней и делают из нее пластинки для продажи. Местные дети всех возрастов заняты тем же самым, - некоторые стоят прямо около дороги и перетирают своими маленькими ладошками свисающие над тропой ветки марихуаны, а некоторые выбегают навстречу, предлагая на выбор разные сорта гашиша, убеждая меня в том, что здесь я могу это купить по самой низкой цене. Я попросила Раджа отогнать от меня сопливых наркоторговцев и указала на небольшой храм вдалеке деревни.
- Это храм?
- Да, но туда нельзя ходить, и даже фотографировать его нельзя. Я еще забыл сказать, чтобы ты не трогала никакие камни. Местные жители верят в то, что в некоторых камнях живут духи, которым они поклоняются, и если ты дотронешься до такого камня, у тебя будут неприятности, - придется платить, и может быть даже немало, - зависит от настроения обитателей Маланы.
- Ну а посмотреть на такой камень я могу?
- Если бы я знал, я бы показал, но я не знаю.
Захотелось пить, и мы как раз проходили мимо магазина - полутемного окна в раздолбанном деревянном сарае, в котором сверкали сникерсы и кока-кола. От тропы до магазина было всего два шага, и я уже почти сделала их, как Радж спас меня, крепко схватив за плечо.
- Даже туда нельзя! Я же тебе говорил - с тропы не сходи. Давай деньги.
Я сунула ему бумажки, он передал их местному жителю, стоявшему неподалеку, тот сунул их в кривое окно, из которого смуглая грязная рука протянула бутылку воды.
Вскоре мы подошли к концу деревни, а я кроме марихуаны и мрачных людей так ничего и не увидела. Вот тебе и загадочная Малана...
...Ветер сбивает с ног. Дальше идти невозможно. Нет ни сил, ни времени. Уже шесть часов мы движемся по гладкому, натечному льду, за который зубья кошек цепляют едва-едва. Каждый шаг - это акцентированный удар кошкой в лед. Такая ходьба изнуряет, ноги дрожат от напряжения, усталость шепчет на ухо "не надо уж так стараться, ты выбьешься из сил", страх диктует: "любой неверный шаг - и смерть, вбивай кошки сильнее". Зацепило, держит? Ок, переношу вес тела на эту ногу, следующий шаг. После нескольких часов работы на леднике с провешиванием веревок и вкручиванием ледобуров мы все мокрые насквозь, ведь солнце топит лед, вода ровной пленкой покрывает весь ледник, и когда ты без сил лежишь на льду, страхуя впереди идущего, то пропитываешься водой, и сначала это даже приятно в такую жару, а сейчас под ураганным ветром вся одежда превратилась в ледяной панцирь, мы движемся из последних сил. Позавчера мимо нас вниз чуть не бегом пробежала группа из 7 человек - у трех из них не было лиц - отморозили. Не знаю, как они будут жить дальше, если выживут. Почему я не объявила забастовку и не потребовала возвращения? Ведь было ясно, что наверху ураган, побоялась презрительной усмешки Олега? Теперь поздно думать, теперь надо выживать. Андрей как танк прет вперед -все надеется найти хоть какой-то камень, хоть какую-то трещину, в которую можно вжаться, забиться, спастись от этого убийственного ветра, вынимающего самую душу. Очередная цель оказалась ложной - трещина, которую он приметил, оказалась очень узкой, да еще и открытой - пробуя найти в ней укромное местечко, куда мы могли бы завалиться, закрыться от урагана, он чуть не провалился в нее с концами, вот тогда совсем было бы весело... Кажется, даже он близок к отчаянию, хоть и тщательно скрывает это - паника в горах - верная смерть. Делать нечего - надо ставить палатку прямо тут, больше идти некуда, солнце уже садится, и если мы до темноты не заляжем в палатку - это смерть, тут уж не до комфорта. Олег так измучен, что, кажется, вообще не понимает, что делает - просто его руки и ноги делают привычную работу без него самого. Акклиматизация на разных высотах протекает у каждого по-своему, и, кажется, у него сейчас как раз острый приступ горной болезни. Решено - встаем прямо тут - прямо посреди огромного ледяного поля, крутизной градусов в 30. Падение по такому склону - все равно что свободный полет. Может оно и лучше? Отдохну... С ужасом отгоняю эти мысли, но как же хочется закрыть глаза и забыться... Надо втянуться в конвейер - у ребят все движения отработаны, я повторяю за ними. Вкручиваем ледобуры - эти для самостраховки. Лучше два. В пуховых варежках ничего не выходит, где мои перчатки - не знаю, придется голыми руками... отмерзают, ничего, засуну в пуховку, подышу, отогрею. Ледобур на две трети вошел в лед. Хватит. Нет, мало. Да хватит... так хочется поскорее все сделать... Нет, все-таки нельзя поддаваться, закручивать надо на совесть. Готово - по самую шляпку. Залепляю сверху снегом, чтобы с утра солнце не раскалило ледобур, растопив вокруг него лед. Еще по одному ледобуру на каждого - эти для подвешивания рюкзаков. Наконец-то сбрасываю рюкзак... эх... репшнур слишком длинный, рюкзак теперь болтается в метре ниже меня, как его доставать... ладно, потом... сейчас нужно вырубать ступеньки во льду. Рублю. Мало, надо глубже. Пот заливает глаза, а тело покрыто ледяной коркой. Как я вообще могу что-то делать? Страх смерти? По-моему, его уже нет, мне уже все равно, но громкие команды Андрея я выполняю. Олег тоже работает молча, ожесточенно. Помогает вырубить ступеньку. Теперь можно стоять, полувыпрямившись, глядя в эту взмывающую вверх бесконечность повсюду вокруг. Ветер пронизывает все - пуховку, ветровку сверху, пуховый жилет под пуховкой, полартек под пуховым жилетом - это кажется невозможным, но для этого чудовищного ветра попросту нет препятствий. На него даже можно лечь и полежать, что я и делаю - потрясающее ощущение - я лежу на ветру! Если бы не самостраховка, меня бы просто сдуло с горы, когда я сняла рюкзак. Теперь распаковка рюкзака - будем ставить палатку. Отстегиваю клапан - сверху примус, достаю, передаю в руки Олегу - "принял?" - "принял", отпускаю руки, вытаскиваю тент - "принял?" - "принял". Каждая вещь передается из рук в руки, любая ошибка - и все унесет к чертям, а это - смерть. Еще чуть-чуть, и солнце сядет.
Каждый раз, когда возникает желание все бросить и послать к черту, возникает понимание, что я не дома, что я не занимаюсь чем-то таким, что можно отложить или поручить другому, нет никакой возможности уйти от ответственности за свои действия, так что раз за разом возникающее отчаяние придется преодолевать. Олег пытается уже в пятый или в шестой раз растянуть палатку на каркасе, может сейчас... нет, снова ветер выворачивает все наизнанку. Андрей делает то же самое с другого конца, также безуспешно. Уже час мы пытаемся поставить палатку, копошась на полувертикальной ледовой стене. Солнце окончательно село, а у нас еще ничего не готово... без солнца мгновенно накрыл жуткий холод, ведь мы ко всему прочему еще и мокрые насквозь! Принимаем решение - палатку не ставить, это невозможно, ее парусность такова, что нас сейчас, кажется, всех троих сорвет с наших страховок. Как только не рвется палатка? Удивительно. Закрепляем углы палатки ледобурами и просто бросаем ее на лед - залезем внутрь как в большой чехол. Закручиваем еще несколько ледобуров перед входом в палатку, цепляем к ним самостраховку - теперь можно сползти внутрь и повиснуть на своей обвязке. Обвязка удушает, надо бы под ноги подвесить рюкзаки, чтобы упираться в них ногами, но на это нет сил. У Андрея и Олега они, оказывается, еще есть! А я уже ничего не могу - зависла в полубреду, ребята что-то непрерывно делают, но мне уже все равно. Нащупываю под ногами опору - ага, рюкзак таки подвешен под ноги, можно в него упереться и уже не так удушает обвязка. Все равно сдохнем. Развести примус невозможно, а как же пить? Обезвоживание - верная смерть. Мы не сможем прожить эту ночь без воды - мы сдохнем от жажды, я хочу пить, я ничего больше не хочу - только пить, иначе я встану и прыгну вниз, я больше не могу... вода... сколько воды, целое озеро, я нагибаюсь, плескаюсь - какое счастье - сколько воды! Это бред, бред... я вздрагиваю, очнувшись от забытья, ребята что-то делают, кажется, кто-то вылез наружу, набрал снега в трещине и притащил внутрь, уже полная темень, все на ощупь, батарейки в фонариках на таком морозе садятся моментально, светить можно только фонариком, который работает от встроенной динамо-машины в виде ручного эспандера. Греем снег в чашках на своих животах, постепенно набирается вода глоток за глотком. Прошел еще час... или два?... удалось немного утолить жажду. Затягиваем вход в палатку, но отверстие все равно огромное - диаметром сантиметров 20-30 - в это отверстие проходят веревки, на которых каждый из нас висит. Ветер с неистовой силой врывается внутрь, стягиваем веревки карабином, нет... отверстие все равно слишком велико, и в него заносит снег - мельчайшие крупинки снега, но как их много... продержаться до рассвета... Через два часа вся палатка внутри забита снегом - полностью! Лежим, укутанные сугробом. Ближайшие слои снега подтаивают от тепла тела и превращаются в лед. Ледяной гроб... Расталкиваем сугроб в стороны, он уплотняется, а снег снова наносит и наносит, и в конце концов мы замурованы - не сдвинуться никуда, даже почти не пошевелиться - хорошо лишь, что стало тепло - снег защитил от мороза. Времени нет - есть только непрерывный бред, он вечен, как вечны эти горы, я не знаю - где реальность, я не знаю - где я.
