Отец ответил не сразу, будто он хотел сперва обстоятельно подумать, как следует ответить, и потом сказал:
— Я не люблю госпожу NN. Она очень привлекательна, но я не люблю ее.
— Ты, наверное, не хотел сказать мне о свадьбе, опасаясь, что я опять заболею?
— Нет, нисколько, но я не желал и не желаю считаться с нею.
— Почему же? — спросил Никодим с обидой и возмущением.
Отец вспыхнул до корней волос и ответил резко:
— О чем спрашиваешь? Ты еще, пожалуй, спросишь, почему я не люблю твою мать?
Но Никодиму стало жаль отца: он поглядел на старика с болью в сердце и сказал:
— Я знаю твои несчастья и неудачи. Но по отношению к госпоже NN ты ошибаешься.
— Нет, — настойчиво заявил отец, — она тебя не любит и только сводит с ума на свою потеху. Оставим этот разговор. Ну, не сказал и ладно. Значит, так нужно было.
Старик повернулся и пошел к двери.
— Папа! — сказал Никодим. — Я любил и люблю госпожу NN, какая бы она ни была. И тебе, знаешь ли, сейчас не верю. Или ты никогда не любил маму, и она, покинув тебя, поступила правильно. Тогда ты просто не знаешь чувства любви.
Отец, не отвечая и не оборачиваясь, затворил за собою дверь.
— Папа, папа, — закричал Никодим ему вслед, — я знаю, почему — ты просто влюблен в госпожу NN и ревнуешь ее ко мне.
Дверь приоткрылась, отец показался на минуту на пороге, сказал: "Глупец" — и снова захлопнул дверь.
По звуку отцовского голоса Никодим понял, что предположение его было не так уж безосновательно, но тут же вспомнил о госпоже NN. о том, как она покинула его — неожиданно и обманно, и сердцу стало грустно.
С душою, вдруг почувствовавшей свою пустоту, и с пустым взором Никодим стал собираться в имение. Ему было уже известно через Евлалию, что Евгения Александровна вернулась и снова живет в имении.
Выходя под вечер на платформу, он, как бывало и раньше, увидел на платформе кучера Семена, поджидавшего барина. По выражению глаз слуги Никодим понял, что тому и хочется сказать о возвращении Евгении Александровны, и боязно вместе — как бы Никодим не рассердился.
В воздухе было душно и тревожно — перед грозой. Пыльные столбы пробегали по дороге. Мрачная туча тяжело поднималась из-за леса, а навстречу ей шла другая — мрачнее первой…
Дождь настиг Никодима недалеко от дома. Сначала, как и всегда, он капал крупными каплями — по одной, по одной то на поднятый верх экипажа, то на спину Семена и на руку Никодима и в дорожную пыль, а потом, учащаясь, сразу перешел в ливень. Семен, съежившись, принялся погонять лошадей, чтобы как можно скорее доскакать до дому. В это время мелькнула ослепительная молния и раздался первый потрясающий удар грома.
Коляска проезжала по бугру, по тому самому бугру, на котором когда-то Никодим и Марфушин сидели вместе у камня, и еще раньше Трубадур выслеживал проходившие тени.
Молния зигзагом ударила в бугор у камня — и Никодим и Семен явственно видели, как стрела ее уткнулась в землю. Лошади рванули от испуга и понесли; Семен, вскочив на козлах, изо всех сил старался их успокоить, но тщетно. Только доскакав домой и ударившись с разгону в ворота двора, они сразу остановились и присмирели, дрожа от страха всем телом.
— Ну-ну, будет, — сказал им Семен, гладя коренника по морде, боязливо дергавшейся.
Совсем мокрый Никодим пробежал в комнаты. Его первой встретила мать. Никодим сразу заметил в ней несомненную перемену, и эта перемена ему не понравилась. "Старуха!" — сказал он себе, определяя свою мысль о матери. Мать встретила его просто и радушно, но в своем отношении к ней Никодим почувствовал вдруг необъяснимый холодок, словно он потерял часть уважения к Евгении Александровне.
Как только он прошел к себе наверх, поднялась туда же и она.
— Никодим, — сказала она, — я хочу с тобою поговорить.
И совсем по-старушечьи стала ему рассказывать, что денежные дела их плохи, что она затеяла различные улучшения и нововведения в хозяйстве, начала каменные постройки, но должна все это бросить, так как у нее нет денег, или же придется заложить имение и что об этом следует переговорить с отцом.
— Что вы, мама, беспокоитесь, — усмехнулся Никодим, глядя в сторону, — я дам вам денег сколько угодно — их у меня много. Миллионы.
Мысли его были всецело заняты переменой, происшедшей в Евгении Александровне.
Потом, повернувшись к замолчавшей матери, он спросил:
— Мама! Ты знаешь госпожу NN?
— Как же, — сказала мать возбужденно, — она здесь жила месяц, дожидаясь тебя. А потом ушла к Феоктисту Селиверстовичу Лобачеву.
Последние слова были произнесены так, что Никодим пристально заглянул матери в глаза и подумал: "Что с тобою, голубушка? Почему тебе это так больно?"
Мать поднялась с кресла, в котором сидела, и добавила раздраженно и укоризненно:
— Уходя, она сказала мне, что не может жить без… мужчины.
— Неправда, — спокойно и твердо возразил Никодим, — она не могла так сказать, она иначе сказала — подумайте.
— Да, — виновато поправилась мать, — она сказала "без мужа". Я ошиблась.
— Это совсем другое, — заметил Никодим и добавил Бог с нею. Я никому не судья — тем более госпоже NN.
— Ты, может быть, на улицу пойдешь, сад и хозяйство посмотришь. Дождь, кажется, перестал, — сказала мать, желая переменить разговор.
— Пойду, — ответил ей Никодим и, поцеловав ее руку, сошел вниз.
На выходе его встретил Семен и сказал:
— Барин, а знаете, где тогда молния-то ударила? На Бабьей меже, у круглого камня. Говорят, ключ там открылся — девки с грибами бежали, так видели. Не хотите ли посмотреть сходить?
Бабья межа и была та самая на бугре.
— Хочу, — сказал Никодим.
Но тут снова начался ливень и лил-лил без конца, весь вечер. И весь вечер прошел оттого черным и невеселым и в природе, и в душе Никодима.
Только на утро, когда солнце снова ярко и тепло заблистало, Никодим вышел на двор и встретился с Семеном.
— Пойдем, Семен, на Бабью межу, посмотрим ключ, — предложил ему Никодим.
Повсюду сбегали бесчисленные ручейки от вчерашнего дождя и журчали-журчали. Бежал ручеек и по Бабьей меже, по бороздам, но не от дождя: ключ действительно там пробился — прозрачная вода веселой струйкой выходила из-под камня и бежала вниз, размывая землю, чтобы затем потеряться в кустах.
Никодим и Семен постояли, поглядели. "Как бы назвать этот ключ?" — подумал Никодим, но не подыскал названия, хотя оно и вертелось у него на языке.
Прожив до половины сентября в имении, Никодим захотел повидать Феоктиста Селиверстовича и в один прекрасный день собрался опять в Петербург. Втайне он надеялся встретить и госпожу NN. хотя наружно даже самому себе показывал, что встречаться с нею ему более незачем. "Все, все исчерпано до конца и без возврата!" — говорил он.
Дверь в квартиру Лобачева за Обводным каналом отворил Никодиму старичок в сильно разношенных, но чистых полосатых панталонах, клетчатом легком пиджачке и с шелковым клетчатым же платочком, обмотанным вокруг шеи, может быть, слуга, а по виду словно и нет. Откуда-то по всей квартире разносился шум — говорило сразу несколько человек, но что, нельзя было разобрать.
— Здравствуйте, здравствуйте, — зашамкал старичок (во рту у него не было многих зубов). — Разденьтесь, позвольте, я вам помогу. — И снял с Никодима пальто. — Почитай уж все собрались — вас, должно быть, ждут? — сказал он еще.
— Как меня ждут? — спросил Никодим. — Да ведь я так…
— Ах! Так, — ответил старичок, — ну, тогда извините: обознался я, да и много сегодня народу.
"А, может быть, и в самом деле ждут — кто знает этого Лобачева? Необъяснимый человек", — подумал Никодим.
— К кому же вы изволите? — спросил старичок.
— А я к Феоктисту Селиверстовичу Лобачеву. Что, нет его?
— Батюшки нет еще, нет пока, — ответил старичок, — и не знаю, будет ли. Вам, может быть, сестрицу его повидать?
— А разве у него сестрица есть? Я не знал.
— Как же, как же! Глафирой Селиверстовной величают красавицу нашу, — сказал старичок, берясь за ручку двери, ведущей в следующую комнату.
— Постойте, — удержал его Никодим, — на что мне, собственно, сестрица Феоктиста Селиверстовича? Я его хотел видеть. Вы лучше скажите мне, когда он сегодня может быть. Я еще раз зайду.
— Никак невозможно-с, — ответил старичок, — порядок у нас такой, кому хоть невзначай сказали про Глафиру Селиверстовичу, должен человек ее повидать. Пойду доложу.
И вышел в соседнюю комнату. Шум, ворвавшись в переднюю через растворенную дверь, донес до Никодимовых ушей одну фразу: "Ничего-то вы не знаете, милостивый государь", — и тут же она оборвалась, как только старик дверь захлопнул. Через минуту старичок вернулся и сказал:
