В первой половине XV века искусство суми-э развивалось благодаря усилиям Сюбуна из храма Сёкокудзи в Киото. Сёгун назначил этого художника главой государственного департамента живописи (э-докоро). Он был не только живописцем, но и скульптором. Рисунки тушью большей частью были подражанием картинам эпох Сун и Юань, завезенным в Японию из Китая. Творчество Сюбуна повлияло на стиль многих известных художников, таких, как Сётан, Нёами, Сёкэё (Кэё Соки), Дасо-ку и других. Однако более всех остальных прославился ученик Сюбуна Сэссю (1421–1506).
Как в Японии, так и в Европе Сэссю считается «величайшим художником или, по крайней мере, величайшим из японских пейзажистов». И действительно, его по праву назвали «самым великим японским художником». Его жизнь и искусство сформировались под воздействием дзэн. Родившись в провинции Битсю, округ Окаяма, в возрасте двенадцати лет он стал послушником местного буддийского храма. Сэссю изучал дзэн в храме Сёкокудзи в Киото, а позднее некоторое время провел в Китае, культура которого оказала существенное влияние на его творчество. Китайцы оценили его талант по достоинству. Тем не менее он не подчинил свое творчество влиянию современной китайской живописи, но лишь искал вдохновения в произведениях великих мастеров эпохи Сун, и прежде всего в полотнах Ma-юаня и Сиа-куэя.
Вернувшись на родину, он поселился в Ункокуане, в Ямагучи. Именно там его талант достиг творческой зрелости. Поздний период его творчества характеризуют истинные произведения искусства, исполненные дзэн-ского духа. Сама техника суми-э не позволяла вносить последующие изменения и требовала от художника высокой степени сосредоточенности, которую дзэнские адепты оттачивали в процессе религиозной практики. Каждый мазок кисти был филигранен и уникален. Точность и дерзость кисти Сэссю остались непревзойденными. Его питаемая дзэн религиозность говорит сама за себя одухотворенным языком живописного изображения природы. Коль скоро природа представляет собой тело Будды, последнее находится в постоянном состоянии становления. И тот, кто изображает природу, должен внутренне постигать бесконечность ее становления и обновления. Именно этот мотив стал основным в произведения Сэссю, который, как никто из других художников, прочувствовал смену времен года и постиг великолепие растительного мира.
К последователям Сэссю можно отнести Сюгэцу и Сэс-сона, принадлежавших к школе, носившей имя последнего пристанища мастера — «Ункоку». Дзэнская живопись все еще оставалась популярной, но художественные вкусы изменились в сторону большей декоративности и светскости. Во второй половине периода Муромачи особой популярностью пользовались работы известных художников из семьи Кано. Основатель этой школы Масанубу (1454–1550) был учеником Сюбуна и Сотана. Его творчество также испытало на себе влияние дзэнского духа. Тем не менее в картинах этого художника отчетливо ощущается уход от духовности в сторону светскости. Его сын Мотонобу (1476–1559) работал как тушью, так и акварелью. Его приверженность дзэн ощущается в картине, на которой изображены три образца просветления — Шакьямуни, Бодхид-харма и Линь-цзи. Но в целом его работы носят более легкомысленный характер и по стилю напоминают раннюю японскую живопись (ямато-э).
Дальнейшее развитие живописного искусства в период Муромачи свидетельствует о последовательном отходе от позиций дзэн в пользу светской проблематики. Монастыри, которые ранее служили источниками культурного развития, пришли в упадок и испытывали период духовного застоя и нравственной деградации. Такова была безрадостная картина времени, когда начинается современная эра японского дзэн.
Глава 12 ПЕРВЫЕ КОНТАКТЫ МЕЖДУ ДЗЭН И ХРИСТИАНСТВОМ
Первое знакомство европейцев с дзэн-буддизмом и их впечатление об учении выходят за рамки исключительно исторического интереса. Краткий период приобщения японцев к христианству, продолжавшийся с середины XVI по начало XVII столетия, оставил в наследство многочисленные материалы, изучение которых значительно обогащает наши знания о дзэн. В течение этого времени европейские миссионеры высоко оценили дзэн, ибо это учение было широко распространено в Японии и оказывало огромное влияние на умы населения. Христианские проповедники проявляли и чисто религиозный интерес к дзэн. Однако, будучи детьми своего столетия и несмотря на то, что жили в эпоху Возрождения и декларативного гуманизма, они были далеки от идеалов терпимости: «Шестнадцатое столетие стало для Европы эрой воинственных конкистадоров, религиозных войн и нетерпимости к чужой вере». Импульсивные сыны Иберийского полуострова, составлявшие большинство направленных в Японию миссионеров, не готовы были поступиться религиозными догмами в своем намерении обратить язычников в христианство. Однако благодаря их записям мы обладаем многочисленными документами, свидетельствующими о мудрости и добродетели буддийских монахов, и особенно нескольких известных дзэнских наставников.
Встреча христианства и дзэн была омрачена двумя обстоятельствами. Во-первых, к концу периода Мурома-чи дзэнское движение находилось в состоянии застоя, который обусловливался не столько религиозными причинами, сколько политическими и социальными потрясениями, которые, в свою очередь, определили падение монастырской дисциплины и нравов. Общая картина представлялась весьма мрачной, что предопределило предвзятое отношение к учению в целом. Последователи дзэн предстали в глазах миссионеров как атеисты и нигилисты. Кроме того, христиане были шокированы гомосексуализмом, процветавшим в монастырях.
Во-вторых, период беспрепятственного распространения учения Христа был весьма непродолжительным, что не позволило христианству прижиться на японской земле. В целом наши знания об этом историческом отрезке весьма скудны. Основными источниками сведений служат письма и отчеты миссионеров. С другой стороны, мы практически не можем судить о том, как восприняли новую религию сами японцы. Жестокое преследование христиан похоронило надежду найти адекватные японские источники, свидетельствующие о реакции народа на попытки популяризации христианства, которое в период Токугава стало рассматриваться как внешняя политическая угроза. Представляется маловероятным, что первое знакомство с западным мировоззрением и культурой было обусловлено стремлением адептов дзэн к внутреннему обновлению.
Дружелюбие и враждебность
5 ноября 1549 года Франсис Хавьер в своем первом обстоятельном послании к собратьям сообщает:
«Я имел продолжительные беседы с несколькими учеными бонзами, особенно с одним из них, который пользовался всеобщим уважением за свою ученость, благочестие, высокое положение и почтенный восьмидесятилетний возраст. Его имя — Нинсицу, что по-японски означает «Сердце истины». Остальные почитают его как епископа, и если он соответствует своему имени, то воистину отмечен благодатью. Во время наших многочисленных бесед я заметил, что он испытывает сомнения по поводу бессмертия нашей души. Иногда он отвечал «да», а иногда — «нет». Боюсь, что другие ученые монахи похожи на него. Отрадно лишь то, что этот человек стал мне близким другом».
Нинсицу, настоятель дзэнского храма Фукусайдзи, основанного близ Кагосимы в 1394 году, был одним из наиболее уважаемых людей в своей секте. Его близкая дружба с первым христианским миссионером свидетельствует о его искренности и человечности. После его смерти ученики настоятеля унаследовали многие из присущих ему качеств. Два друга нередко прогуливались по монастырским покоям среди монахов, восседавших в медитации. Пораженный сосредоточенностью, умиротворенностью и смирением монахов, Хавьер спросил настоятеля: «Чем занимаются эти люди?» И тот со смехом ответил: «Одни из них подсчитывают доход, полученный от последователей; другие думают о том, как получить новую одежду; есть и такие, кто мечтает об отпуске и приятном времяпрепровождении. В действительности никто не думает о чем-то важном».
В другом случае Хавьер спрашивает: «Какой период жизни вы считаете лучшим — юность или преклонные годы, когда вы поняли собственную душу?» После недолгого колебания настоятель отвечает: «Юность».
На вопрос о том, почему он сделал такой выбор, настоятель поясняет, что в юные годы тело свободно от болезней и немощей и человек волен поступать сообразно собственным желаниям. Хавьер пытается развить его мысль и задает очередной вопрос: «Если вы видите корабль, который вышел под парусами из гавани и неизбежно должен приплыть в другую, какой момент будет самым приятным для пассажиров: когда они находятся в открытом море, отданные во власть ветра, волн и бури, или когда они приблизились к тихой заводи и уже пересекли черту, за которой их ждет отдых от штормов и ненастья?» На это Нинсицу отвечает следующее: «Святой отец, я вас прекрасно понимаю. Конечно, я знаю, что вид тихой гавани более приятен для тех, кто к ней приближается. Однако если я до сих пор не решил, который из портов является наилучшим, я не знаю, где и как мне следует выйти на берег». Образный язык Хавье-ра по своему стилю очень напоминает буддийскую форму изложения. Без труда европейский проповедник находит путь к сердцу своего восточного друга, хотя и не может убедить последнего принять крещение.
