Бутылка указала на очень стеснительного человека, которого мы назовем Джо. Джо, должно быть, был наистеснительнейшей личностью во всем Эсалене. Когда бутылка недвусмысленно указала на него, он заплакал. Его ужасала перспектива выходить на середину и чего-то там делать. “Что я могу? — говорил он. — Я такой стеснительный”.
Арни попросил Джо подняться, и пусть любые движения в его мышцах, суставах и костях укажут нам путь. Джо начал медленно двигать руками, а Арни трепетно следовал за его движениями. Руки Джо начали колебаться вперед и назад, и по мере того, как Арни помогал ему уловить это движение, он постепенно превращался в дирижера с магической палочкой или хореографа, ставящего танец. Арни усилил это движение, и Джо стал направлять Арни, и оба они закружились в танце по всей комнате.
Джо был поражен. “Я и представить себе не мог, что смогу сделать что-либо подобное”, — бормотал он со слезами на глазах. Арни подошел чуть ближе к Джо, осторожно коснулся его и отошел с тем, чтобы позволить танцу развернуться и создать то, что должно было свершиться. Джо кружился еще несколько раз, настраиваясь на свой внутренний ритм, и когда его танец подошел к концу, все приветствовали его одобрительными криками.
Аль Хуан вышел на середину комнату и тепло обнял Джо. Арни наблюдал за ними со стороны, а потом присоединился к ним, завершая тройное объятие. Затем, не произнося ни звука, к ним спонтанно стали присоединяться другие, пока каждый в комнате не оказался внутри аутентичного коллективного объятия, центр которого образовали Джо и Аль.
Дао говорило с нами через Джо. Его чувствительность вызвало мощное переживание, сконцентрированное на сообществе, чувство, которое рвалось наружу с самого начала нашего пребывания здесь.
Вопросы, оставшиеся без ответов
Мы были благодарны за возможность помочь Эсалену, однако и сам Эсален стал для нас великолепным учителем. Мы еще раз имели возможность подтвердить нашу гипотезу о том, что процессуальная работа с напряженностью в группе быстро приводит к созданию сообщества. Кроме того, наделяя нас возможностями помощи, Эсален позволил нам поддержать саму его основу — систему помещений и инфраструктуру, которые позволяют существовать семинарам, подобным тому, что был описан в этой книге. Эсален был для нас тем, чем Биг-Сур является для самого Эсалена — землей, на которой можно расти.
Теперь мы понимаем, что помогать земле, которая поддерживает нас, не только честь, но и обязанность. Если то, что мы делаем, полезно, то мир вокруг нас почувствует это и тоже попросит о помощи, и, таким образом, терапия сможет трансформироваться в некоторую новую форму политики или экологии.
В Эсалене мы также, возможно впервые в жизни, осознали, что организационную работу нельзя преподавать в форме обучающей группы, поскольку здесь все зависит от нашего внутреннего развития. В самом начале мы были лишь неразличимыми частями эсаленовской сумятицы. Мы постоянно сходили с рельсов концепций, барахтаясь в неопределенности и соображая, хорошие мы или плохие. Во время работы мы метались от моментов разочарования до любви к тем группам, с которыми работали.
Помимо прочего, Эсален требовал от нас роста так же, как мы требовали этого от других. Дав нам возможность познакомиться со многими групповыми и индивидуальными терапевтами, политическими и религиозными учителями, он поставил нас перед вопросами, ответ на которые мы так и не нашли: Кто мы такие и каков смысл того, что мы делаем?
Часть V. ДУХОВНЫЕ ИЗМЕРЕНИЯ
В течение нескольких месяцев, после нашего пятинедельного пребывания в Эсалене, мы размышляли над вопросами более широкого контекста, которые возникли при работе над этой книгой. Следующая глава была порождена обсуждениями нашей работы и нашими семинарами в Эсалене.
Наша сегодняшняя работа, наши сомнения и страсти должны каким-то образом пояснить природу терапии. Но каким образом? Каждый из нас, кто сегодня является социальным работником и оказывает помощь, стремится к тому, чтобы изменить подход к идеям, касающимся медицины и психологии. Наш интерес к трансперсональным вопросам побуждает нас осознать замкнутость нашей теперешней работы, но он также и разочаровывает нас, если не приносит результатов в работе с обычными людьми, повседневными проблемами. Каким образом воплотить наши небесные идеалы в современной практике?
Перемены, происходящие в нашей совместной жизни на этой земле, также влекут за собой и перемены в терапии. В Третьем мире племенная жизнь и ее шаманские ритуалы отмирают, и тем не менее здесь, на Западе, мы наблюдаем возрождение интереса к целительству. Это возрождение, возможно, будет способствовать объединению тех аспектов нашей жизни, которые в настоящее время разделены традициями и убеждениями, среди которых искусство, музыка, танец, драма и прежде всего измененные состояния транса, экстаз, изумление и ярость. Древние ритуалы и методы содержат как раз ту смесь политики, духовного исцеления, музыки и искусства, которую мы все так искренне жаждем.
Мы полагаем, что наш интерес к смешиванию и использованию элементов трансперсональной психологии, юнгианства, нео-фрейдизма, гештальта, телесной работы, танца, целительства и шаманических методов подразумевают как раз такую новую терапевтическую форму. Действительно, мы полагаем, что многие уже опередили свое время и уже практикуют новые формы терапии, не дожидаясь, пока они будут названы. Отдельные практики всегда шли впереди теорий, которыми они руководствовались; часто наша работа сама по себе более обширна, чем мы могли бы это сформулировать.
Однако “новая” форма также порождает сомнения в наших умах: не станет ли она еще одной формой старых редукционистских методов? Старые формы, подобные буддизму и даосизму, неотразимо привлекательны, потому что они подчеркивают простоту, осознавание и “пустоту” человеческого бытия. Любая новая или усовершенствованная форма работы должна, по крайней мере, нести в себе обещание объединить нас с этим древним восточным идеалом ради стабильности и глубины и наделить нас свободой при встречах с сегодняшними проблемами перенаселения, терроризма, расизма, войн мафий, наркотиков, СПИДа и насилия.
Новые или старые формы?
Старые или новые формы должны включать даосский принцип у-вэй, или “недеяния”, дабы удовлетворить нашу потребность в расслаблении и приятном времяпрепровождении. Но они также должны включать дзэнское пробуждение, то есть электрическое, энергетическое единение с собой и другими, живущими рядом. Новая форма должна обучать нас быть собой в процессе медитации и учитывать наше стремление к концентрации и внимательности. И все же она не должна делать нас безучастными невротиками и снимать нашу ответственность за работу с происходящими в мире событиями, как-то утечками нефти в море, коматозными пациентами, наркотиками, проблемами улицы, агрессивными экономическими и расистскими конфликтами.
Расширение нашей идеи терапии важно, но участвовать в этом и называть ее “терапией” — все равно что вливать новое вино в старые мехи; это уже не работает. И все же терапия должна оставаться важнейшей частью такой работы, поскольку она требуется множеству людей. Всем нам нужна помощь, по крайней мере, на какое-то время. Терапия уже вышла из моды, потому что немногие терапевты заботятся о том, чтобы быть полезными! Вот почему многие из них просто перегорают, оставляя профессию, надеясь на внутренние перемены.
Наверное, термин “духовность” лучше, чем терапия, поскольку он включает наши самые высшие устремления. При этом “духовность” вызывает отчуждение у тех, кто сжигает себя в религиозных битвах, равно как и возбуждает стремящихся к звездам и наделяет самодовольством стреляющих лишний билетик в нирвану.
Исследуя дхарму
Может быть, это наука. В конце концов, исследования, эксперименты, строгое изучение и обучение важны при работе с другими. Фактически процессуальная работа порождается чем-то вроде научного метода, смесью работы, проверки того, что работает на самом деле и вопрошания: “Что происходит на этой земле?” Давайте рассмотрим свидетельства, зафиксированные на видеокассете, разработаем новые методы, расширим наши теории, исключим из новых подходов то, что отвергается отрицательной обратной связью от наших клиентов и учеников, и, наконец, изменив все, в один прекрасный момент сформируем нечто работающее.
Сможет ли новый метод с уважением относиться к теории информации, с одной стороны, и все же работать с полтергейстом и другими призраками, с другой стороны? Будет ли он включать любознательность ума новичка и рисковать, впутываясь в новые приключения, подобно воину? Сможем ли мы использовать современную медицину и новейшую психофармацевтику и быть при этом отчасти шаманами? И предоставит ли наша работа возможность развлечения? Наслаждаться, любить, дурачиться и пребывать в экстазе не менее важно для нас, в нашей работе, чем быть серьезными. Нам требуется “работа”, которая дала бы нам полный доступ ко всем нашим частям и сущностям. Ни больше ни меньше!
