До ближайшего соседа было около четырех миль и, кроме как на моторной лодке, туда добраться было крайне трудно. Мы изредка ездили к старому Тому и ловили рыбу. Вернее я ловил рыбу, Кактус ее драл своими когтями, а папа с Томом сидели на берегу, пили пиво и сплетничали о спорте и политике. Том знал несколько десятков способов ловли рыбы, а может и больше, и каждый наш приезд он мне показывал новый способ. Мы тут же начинали его осуществлять, а Том стоял в сторонке и посмеивался над нашей неуклюжестью. Как-то раз я подвергла сомнению его мастерство, и он с одной-то удочкой в руках за час обеспечил нас ведром рыбы. После этого случая я стал верить Тому как самому себе. Он этим, конечно, пользовался и, как я теперь понимаю, рассказывал мне всяческие сказки про то как он дрался с пиратами, как он плавал чуть ли не капитаном, ну и естественно про километровых акул. Я же сидела и впитывала эту лапшу, все принимая за чистую монету. У Тома была старенькая малюсенькая яхта, на которой он нас катал в солнечные дни. Он был тоже очень рад, что наконец-то у него появились соседи и есть кому высказать свое неодобрение по поводу проведения очередных выборов местного шерифа, а так же поведать свою напичканную приключениями жизнь.
Отец никогда ему не рассказывал откуда мы и кто, и поэтому я понял что они уже знакомы давно, а также я узнал что Том хорошо знал мою мать, и, при случае, я решил расспросить его. Я не хотел, чтобы отец знал об этом, а язык жестов был пока плохо понятен Тому и расспросы мои откладывались по чисто техническим причинам, если можно так выразиться. Времени у меня было впереди предостаточно и я стала учить его разговаривать, чтобы общаться напрямую. Тому это было очень интересно, и он с жаром кинулся изучать все мои `приемы` речи. Он же в свою очередь учил меня шипеть по змеиному, объясняя это тем, что если я встречу на пути змею, надо быть вежливым и уметь ей сказать: `Милая, не пошла бы отсюда куда подальше!` А также, после этого, согласно правилам хорошего поведения, пожелать ей приятно провести время в этом `отдаленном месте`. С этими шутками и весельями шел к концу пятый год моей жизни…
Жить вдали от людей оказалось намного легче, чем я думал. Одиночество редко давало о себе знать. Я был все время занят Тори. В частности, изучал его поведение, его реакции на различные раздражители и многое другое, пытаясь выяснить природу его отклонений. Хорошо помня о связи его `исчезновений` с изменениями цвета его зрения, я большое внимание уделял этим скачкам, выявляя когда у него это происходило. За последние полгода его `фокус` повторился еще два раза, и это только те разы, что я сам увидел. Я думаю, что в мое отсутствие их было еще больше. Было видно как у Тори загораются глаза при всех этих экспериментах. Он не меньше моего хотел разобраться, как он это делает и побаловаться как следует.
Однажды он меня этим сильно напугал. Я пошел на берег, чтобы позвать его к ужину. Вечер был теплым и вода была покрыта туманом. Легкий ветер разрывал его пелену у основания гор и заходящее солнце просвечивало все бордовым светом, который весьма смахивал на какой-то магический огонь. В общем обстановка, сами понимаете, мистическая. На пляже дальше восьми-десяти метров было ни черта не видать. Я сложил руки рупором и пошел вдоль прибоя зовя его. Пройдя примерно метров двести я обнаружил песчаный замок, слепленный Тори. Он был довольно внушительных размеров и весьма таинственно вырисовывался на общем фоне тумана и уже багрового солнца. Я прикинул, что Тори мог вполне пойти гулять на аллею. Он очень любил там бывать. К слову сказать, я не очень равнодушно к этому относился, так как существовала весьма неприятная история, которой Тори не знал; его мать внезапно потеряла рассудок прямо перед его рождением, и, хуже всего, что никто не знал как это произошло. Ее нашли именно в этой аллее. Она стояла там, обнимая одно из пожелтевших к осени деревьев, открыв беззвучно рот, и в глазах ее стоял ужас. Больше никто не услышал от нее ни слова…
Я повернулся и зашагал к аллее. Не знаю даже, что заставило меня оглянуться. Волосы у меня на голове, как говорят `зашевелились`. Туман сконденсировался на моих глазах в подобие маленького облака, из которого вытянулись руки и стал дрожать и пульсировать. В этот момент я понял что происходит и побежал к нему. Перед моими глазами воздух полыхнул волной, обдавшей меня горячим паром и… передо мной стоял Тори. Вид у него был крайне испуганный и виноватый. Он объяснил что не хотел меня испугать, а надумал просто попробовать пошутить и очень был огорчен, что меня это напугало. Испугался я, конечно, порядочно, но интерес взял верх, и я попросил мне все объяснить. Каково же было мое удивление, когда я услышал эти объяснения.
Технику `перехода` Тори в точности не знал. Получалось это у него спонтанно (по его словам), но с каждым разом все лучше подчинялось его желанию. Он научился понимать и чувствовать свое `исчезновение`. Он нарисовал мне берег, аллею и горы, но нарисовал все размытым и нечетким, как бы смазанным в перспективе. Потом он объяснил, показав на часы, что это происходит только в момент его `исчезновения` и `появления` и длится не более секунды, и по этим признакам он узнает что `исчез`. Но более всего меня удивило его предположение по поводу его силы. Оказывается, Тори был не единственным, кто обладал подобными возможностями. Когда он был `там`, то по его рассказу, он чувствовал, что кто-то тоже `переходит` границы видимости. Но что самое интересное: `видно` это было только `оттуда` и эти `кто-то` не показывались, а манипулировали этой силой из состояния невидимости. Они были невидимы и для меня и для Тори тоже! У меня появился большой повод бояться за него. И я его настоятельно попросил не делать этого больше в мое отсутствие. Я пообещал более не ругать его за эти `шутки`, но объяснил что в его же интересах эти опыты проводить в моем присутствии. В конце концов, может и я чего увижу и подскажу. Тори был только рад и сразу же согласился со мной.
И вот, через две недели, наступил день, когда мы решились с Тори на опыт. Долгое время мы обсуждали условия эксперимента, а также задачу, которую он должен был там выполнить. Он должен был уйти туда на минуту. Мы сверили часы, сели вокруг стола (так как присутствие ежа тоже оговаривалось, нас было трое) и начали. Бог мой, как я боялся! Я поставил перед Тори три больших листа бумаги, которые были полностью закрашены в различные три цвета, и попросил его сосредоточится. Он сел глубоко в кресло, откинулся на спинку, глубоко вздохнул и взглянул на бумагу…
Прошло десять минут. Мы сидели не двигаясь и ждали. Тори был неподвижен и если бы не открытые глаза, я подумал бы, что он заснул. Пошла четырнадцатая минута и я взглянул на Тори; не пора ли кончить опыт и попробовать в другой раз. Но Тори казался глубоко отрешенным и буквально впился взглядом в лист бумаги. Когда стрелка часов коснулась пятнадцати минут, воздух около него слегка колыхнулся и пахнуло теплом, а потом все стало опять нормальным.
– Ну вот и все! – сказал я.
С последним моим словом он исчез! Это произошло так неожиданно и быстро, что я и не успел ничего заметить. Мгновенная волна теплого ветра и его нет! Еж ощерился иголками и зашипел, а потом и вовсе отскочил подальше и там залег, мигая глазками и недовольно шипя. Секундомер отсчитал минуту и пошел отсчитывать вторую. Я вскочил и закричал: `Тори! Обратно!`
Толчок горячего воздуха был мне ответом и секундой спустя появился он. Он стоял рядом и держал меня за руку! Взяв мою руку он удивленно поводил по ней пальцами, покачал головой и присвистнул. Потом обошел обратно стол и повалился в кресло.
`Разговоров` было до вечера. Тори `говорил` путано и сбивчиво и было видно, что он много попридержал для себя. Единственное, что я хорошо понял, было удивление по поводу моей руки. Он утверждал, что как только почувствовал что `исчез`, он подошел ко мне и взял за руку. Его пальцы схватили воздух! Я был для него недосягаем `оттуда`. Его руки проходили сквозь меня, не встречая никакого сопротивления. Однако все остальное не поменяло своих свойств. Стол был как стол, кресло креслом и даже тепло от кончика моей сигареты было вполне нормальным. Создавалась весьма странная картина. Я его вообще не видел, он же меня видел, но подобно голограмме, не имеющей материальности. Все это нисколько не объяснило ничего, а еще больше запутало и без того непонятную загадку.
Проснувшись утром и позавтракав, мы решили дать себе отдых в наших изысканиях и отправились к Тому. Том был старый мой знакомый еще с тех времен, когда мы жили в этом доме с Пат. На самом деле, он всегда был другом нашей семьи с того момента, как я переехал к ней, и говорил что наконец-то он видит нормального мужчину рядом со своей любимой крошкой. Сообщение о сумасшествии и смерти Пат он воспринял очень тяжело, и мне пришлось его отпаивать неделю прежде чем он поднял глаза выше земли и в них не стояли слезы. Долгое время у него не было никого, кроме нее, с кем бы он мог вообще общаться. Тот факт, что мы собирались здесь жить неопределенно долго, его очень обрадовал и вскоре мы стали лучшими друзьями. Тому было, наверное, за шестьдесят, но его боевой дух с этим мириться не хотел, и он постоянно был как заведенный мальчишка. И уж, естественно, Тори в нем души не чаял. Они, как дети, носились по берегу наперегонки, прыгали `кто дальше`, строили замки из песка и ракушек и чувствовали себя абсолютно на равных. Том нисколько не отставал от Тори в избытке энергии. К тому же Том взялся со своей стороны за `учебу` Тори, и они часами учились загонять крабов на берег, насаживать приманку на хитроумные приспособления, которые Том называл `удочками` и еще много чего в таком роде. Через некоторое время Тори надоело все время `отвечать` ему через меня, и он взялся учить старика своему `языку`. Надо сказать, он делал в этом большие успехи.
