Он также давал мне деньги, пять фунтов, как и всем другим свами. Впервые у меня было пять фунтов – «Что же делать с ними?» Я потерял чувство ценности денег, потому что у меня их долго не было. Когдато я мог выписать чек на сто тысяч рупий; спустя некоторое время у меня не было ни пайсы в кармане; теперь есть пять фунтов. «Что же делать с ними?» – и я решил на эти деньги посмотреть все фильмы, которые шли в Лондоне. Я оставался в миссии и с утра выполнял работу, обедал в час дня и отправлялся в кино. Пришло время, когда я не мог больше найти ни одного фильма. На окраине Лондона показывали три фильма за один шиллинг или чтото вроде того, и вот запас фильмов истощился, а деньги кончились.
Сидя в комнате для медитации, я каждый раз думал об этих людях, что медитировали вокруг: «Зачем они занимаются всеми этими глупостями?» К этому времени все это вышло из моей системы. Но в этом центре медитации у меня были очень странные переживания: что бы это ни было – будь то мое собственное воображение – факт остается фактом: впервые я чувствовал какоето особенное… Я сидел, ничего не делая, смотрел на этих медитирующих людей и жалел их: «Эти люди медитируют. Почему они хотят достичь самадхи? Они ничего не получат – я прошел через все это – они дурачат себя. Что я могу сделать, чтобы спасти их от растраты их жизни на это? Это ни к чему их не приведет». Я сидел там – ничего, пустота – когда почуял нечто очень странное: внутри моего тела было какоето движение: некая энергия выходила от пениса и через это (голову), как будто там была дыра. Она двигалась вот так (кругами) по часовой стрелке, а потом против часовой стрелки. Это походило на рекламу сигарет «Уиллз» в аэропорту. Это было так странно для меня, но я совершенно ни с чем не связал это. Я был конченый человек. Ктото кормил меня, ктото заботился обо мне, не было ни одной мысли о завтрашнем дне, и все же внутри меня чтото было: «Это извращающий образ жизни. Это извращенность, доведенная до крайности. В этом нет ничего». Но голова отсутствовала – что я мог сделать? Это продолжалось и продолжалось. Через три месяца я сказал: «Я ухожу. Я не могу этим заниматься». Ближе к концу свами дал мне сколькото денег, сорок или пятьдесят фунтов. Тогда я решил…
Видите ли, у меня все еще был билет на самолет в Индию, и я отправился в Париж, сдал билет и заработал на этом какието деньги, потому что его оплатили долларами. Вместе с этими тридцатью пятью долларами у меня было около ста пятидесяти фунтов. Три месяца я жил в какомто парижском отеле, блуждая по улицам, как и прежде. Разница была лишь в том, что теперь у меня были деньги. Но постепенно эти деньги исчезли. Три месяца спустя я решил, что пора ехать, но я противился возвращению в Индию. Почемуто я не хотел отправляться в Индию. Изза своей семьи, детей я боялся возвращаться в Индию – это бы еще усложнило положение – все они приехали бы ко мне. Я совсем не хотел ехать; я противился этому. В конце концов… У меня когдато был банковский счет в Швейцарии на протяжении многих лет – я думал, у меня все еще оставалось там сколькото денег. Последнее, что можно было сделать, это поехать в Швейцарию, взять деньги и посмотреть, что будет дальше. И вот я вышел из отеля, сел в такси и сказал: «Отвезите меня в Га р де Лион (Лионский вокзал)». Но поезда из Парижа в Цюрих (где был мой счет) отправляются из Гар де ль Эст (Восточный вокзал), так что я не знаю, почему я сказал ему отвезти меня в Га р де Лион. И вот он высадил меня у Га р де Лион, и я сел в поезд до Женевы.
Я оказался в Женеве со ста пятьюдесятью франками или около того. Я продолжал жить в отеле, хотя у меня не было денег, чтобы оплатить счет. Через две недели мне выставили счет: «Ну же, деньги! Как же счет?» У меня не было денег. Я опустил руки. Единственное, что мне оставалось делать, это пойти в индийское консульство и сказать: «Отправьте меня в Индию. Со мною все кончено, видите». Итак, мое сопротивление возвращению в Индию иссякло, и я отправился в консульство и вытащил этот альбом с газетными вырезками: «Один из самых великолепных ораторов, когдалибо рожденных Индией», с отзывами о моих талантах, от кузенов Норманов и Радхакришнана. Вицеконсул сказал: «Мы не можем отправить такого человека в Индию за счет правительства Индии. Этот номер не пройдет. Попытайся получить деньги из Индии, а пока оставайся здесь». И это все продолжалось и продолжалось. Там я познакомился с этой швейцарской леди (Валентина де Кервен). Она была переводчиком при индийском консульстве, но в тот день оказалась за стойкой администратора, потому что его не было на месте. Мы стали разговаривать, а позднее стали близкими друзьями. Она сказала: «Если хочешь остаться, я могу устроить, чтобы ты остался в Швейцарии. Если не хочешь уезжать в Индию, не уезжай». Через месяц консульство высылало меня, но у нас получилось – она устроила мне дом в Швейцарии. Она бросила свою работу. Она не богата; у нее есть немного денег, ее пенсия, но мы можем жить на эти деньги.
Итак, мы отправились в Саанен. Это место обладает какойто особой значимостью для меня. До этого я был там в 53м, проездом, и когда я увидел это место, Саанен, чтото во мне сказало: «Сойди с поезда и побудь здесь», и я прожил там неделю. Я сказал себе: «Вот место, где я должен прожить всю оставшуюся жизнь». Тогда у меня было много денег, но моя жена не захотела оставаться в Швейцарии изза климата и еще много всего произошло, и мы отправились в Америку. И вот эта несбывшаяся мечта материализовалась. Мы поехали в Саанен, потому что я всегда хотел жить там, и я до сих пор там живу. Потом Дж. Кришнамурти почемуто избрал Саанен для того, чтобы каждое лето проводить там свои встречи – и вот этот малый стал наезжать в Саанен. Я там жил – меня совсем не интересовал Кришнамурти. Меня ничто не интересовало. Например, Валентина жила со мной несколько лет до моего сорок девятого года. Она может подтвердить, что я вообще никогда не говорил с ней об этом – о моем интересе к истине, реальности – ничего такого. Я никогда не обсуждал эти темы ни с ней, ни с кемто другим. Во мне не было поиска, не было стремления к чемуто, но происходило нечто странное.
В этот период (я называю его «инкубацией») внутри меня происходили всевозможные вещи – головные боли, постоянные головные боли, ужасающие боли здесь, в мозгу. Я проглотил не знаю сколько десятков тысяч таблеток аспирина. Ничто не приносило мне облегчения. Это была не мигрень и не один из известных видов головной боли, но это были жуткие боли. Каждый день все эти таблетки аспирина и пятнадцатьдвадцать чашек кофе, чтобы освободиться! Однажды Валентина сказала: «Что это! Ты пьешь пятнадцать чашек кофе каждый день. Ты знаешь, сколько это в деньгах? Это триста или четыреста франков в месяц. Что же это?» В любом случае это было так ужасно.
Со мною случались всякие странные штуки. Я помню, когда я вот так тер свое тело, по нему шли искры, вроде фосфорического свечения. Она выбегала из своей спальни посмотреть – думала, что это машина едет к нам посреди ночи. Каждый раз как я переворачивался в своей кровати, шли вспышки света, (смеется) и мне это было так странно – «Что это?» Это было электричество – поэтому я говорю, что это электромагнитное поле. Сначала я думал, что это изза моей нейлоновой одежды и статического электричества; но потом я перестал использовать нейлон. Я был очень скептическим еретиком, до кончиков пальцев; я никогда ни во что не верил; даже если видел какоето чудо перед собой, я не принимал его – так был устроен этот человек. Мне никогда и в голову не приходило, что нечто такого рода готовится для меня.
Со мною происходили очень странные штуки, но я никогда не связывал их с освобождением, или свободой, или мокшей, потому что к тому времени все это полностью покинуло мою систему. Я давно пришел к тому, что сказал себе: «Будда вводил в заблуждение себя и других. Все эти учителя и спасители человечества были чертовы дураки – они дурачили себя – и меня эти вещи больше не интересуют» – так что все это полностью вышло из моей системы. Так все и продолжалось – необычные вещи, – но я никогда не говорил себе: «Ну вот, (смеется) я попаду туда, я приближаюсь к этому». Не существует ни близости к этому, ни отдаленности от этого. Никто не ближе к этому, потому что он типа особый, он подготовлен. Не существует готовности к этому; это просто прибивает тебя, как тонна кирпичей.
Потом (в апреле 1967 г.) я оказался в Париже, когда Дж. Кришнамурти тоже был там. Ктото из моих друзей предложил: «Почему бы тебе не пойти и не послушать своего старого друга? Он тут проводит беседу». «Ладно, я столько лет его не слышал – почти двадцать лет – пойдука послушаю его». Когда я туда пришел, с меня потребовали два франка. Я сказал: «Я не готов платить два франка за то, чтобы послушать Дж. Кришнамурти. Нет, пойдемте лучше в стриптиз, в „Фоли Бержере“ или „Казино де Пари“. Давайте пойдем туда за двадцать франков». И вот мы все в «Казино де Пари», смотрим шоу. В этот момент у меня было очень странное ощущение: я не знал, танцую ли это я на сцене, или это танцует ктото другой. Очень странный опыт: своеобразное движение здесь, внутри меня. (Сейчас это для меня совершенно естественно.) Не было разделения: не было никого, кто смотрит на танцующего. Вопрос, был ли я тем, кто танцует, или там на сцене есть танцующий, поставил меня в тупик. Меня озадачило это своеобразное переживание отсутствия различия между мной и танцующим и некоторое время продолжало беспокоить – а потом мы вышли.
