В кратком предисловии невозможно охватить все аспекты и приемы духовно-телесного совершенствования, описываемые в биографии китайского даоса. Эти приемы отличаются крайним разнообразием: кажется, нет такого состояния души, мысли, ощущения или чувства, которые не привлекли бы внимания даосского подвижника и. не были бы осмыслены им как средство самопознания «разумного сердца». Духовный труд многих поколений угадывается за подобной чувствительностью сознания. Потребность же в ней очевидна: полнота бытийствования, присутствующая в Дао, и может быть дана лишь как бесконечное разнообразие опыта; она открывается во всех подробностях жизни. Именно эта полнота опыта служит основанием словно бы хаотической совокупности физических и умственных упражнений, составляющих наследие отдельных даосских школ. Достаточно упустить даже незначительную их часть — и правильный фокус опыта будет утрачен, а следовательно, станет невозможной «передача Дао»,
Даосское «внутреннее делание» — это матрица человеческой практики в ее целостности. По той же причине даосская традиция исключает чрезмерное увлечение отдельными приемами и методиками, чем обычно грешат современные школы психотерапии или физического оздоровления. Поистине, искусство Дао есть полная безыскусностъ, а тайна Дао есть полная откровенность. Даосская практика потому и действенна и притом недоступна косному и ограниченному уму, что носит истинно систематический характер и держится невидным со стороны «трезвением ума», непрестанным усилием само-осознания — единственным дающим нам уверенность в подлинности нашего существования. В даосском подвижничестве нет никакого «тайного знания» и никаких технических «приемов». Его единственный секрет — самообнаружение полноты бытийствования, как нельзя более очевидное и свободное самораскрытие сознания безграничному полю опыта, зиянию Великой Пустоты. Открытие, совершающее чудо творческой метаморфозы жизни. Под стать этому «естественному чуду» пробудившегося сердца и речь даоса — по видимости уклончивая и сдержанная, но предельно последовательная и убедительная по внутреннему замыслу.
Тот, кто говорит о Дао, должен выбирать между невозможностью и необходимостью говорить. Сокровище Дао лежит по ту сторону этой дилеммы — там, где человек свободно и радостно внимает правде сердца в себе и других. Как сказал Чжуан-цзы, «словами пользуются для того, чтобы передать смысл. Постигнув смысл, забывают про слова. Ищите же забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить!»
Услышим ли мы безмолвный зов небес? Доверимся ли ему?
Часть первая. НАЧАЛО ПУТИ
Глава I. Визит учителей из дальних краев
Согласно европейскому летосчислению учитель Ван Липин родился 25 июля 1949 года. По китайскому же календарю то было тридцатое число шестого месяца — стало быть, в точности середина года. Говорят, тому, кто родился в такое время, уготованы великие свершения. Но пока об этом помолчим. Рассказывают, что уже с детских лет Липин выделялся среди своих сверстников разными необыкновенными способностями. К примеру, если мама что-нибудь теряла в доме, она звала на помощь Липина, и тот сразу же находил то, что она искала. А когда Липин играл в прятки с соседскими ребятишками, он тоже без труда отыскивал их, где бы они ни прятались. Это у него получалось как бы само собой.
Родился Ван Липин в Шэньяне — самом большом городе Северо-восточного Китая. Позднее его отец переехал в расположенный неподалеку древний город Фушунь. Рядом с городом высилась гора Чанбошань — самая высокая в Маньчжурии, а стекавшая с гор река Юнь-хэ разрезала город надвое, так что были в Фушуне. как говорится, «и горы, и воды». Прекрасный пейзаж! Да к тому же недра в окрестностях Фушуня богаты черным
золотом. С древних времен Фушунь слыл «угольной столицей» Маньчжурии. Нот в этом древнем и вместе с тем новом городе прошло детство учителя Ван Липина.
Семья будущего даоса была, по местным меркам, весьма почтенной. Многие его предки занимали в свое время видное положение в обществе. Отец Липина карьеры не сделал, но все же окончил Технологический университет, что по тем временам тоже кое-что значило. Матушка Липина, женщина добросердечная и мягкая, родила четырех сыновей и двух дочерей. Дети были как на подбор — здоровые и рослые. Только второй сын — Липин — рос хрупким и слабеньким, как девочка.
Когда Липину исполнился месяц, мать заметила у него на переносице пятнышко. Решив, что это грязь, она попыталась стереть его пальцем, но пятнышко не исчезло, а только слегка покраснело. Оказалось, то была родинка. Когда Липину исполнился год, в доме случился пожар, в суматохе о младенце не сразу вспомнили, и из огня Липина вытащили уже с сильно обожженной головой. С тех пор Ван Липина часто мучили головные боли, а врачи, как ни пытались, ничем не могли ему помочь. Мать очень тяжело переживала это несчастье сына.
Тогда, в конце 50-х и начале 60-х годов, многодетным семьям, подобным семье Ванов, приходилось несладко. Но Липин был мальчиком незлобивым и послушным. Он прямо-таки источал заботу о своих младших братьях и сестрах и о друзьях-мальчишках из соседних домов. Никогда и ничего он для них не жалел.
Однажды осенью 1962 года семья Ванов в полном составе сидела за столом, поглощая свой скудный обед. Внезапно за окном послышался незнакомый голос:
— Подайте на пропитание…
В те годы в стране свирепствовал голод, и множество людей из внутренних областей Китая приехали в
Маньчжурию в поисках работы и еды. Мать Липина всегда сама подавала нищим, заходившим в дом. Но на этот раз Липин сам, вскочив прежде матушки с места, взял блюдо с овощами и выбежал на улицу. Перед ним стояли три старика, одетые в поношенную, латаную одежду, и с виду вроде бы ничем не отличавшиеся от самых обыкновенных нищих. Однако лица стариков светились доброй и ясной улыбкой: по всему было видно, что здоровья и бодрости им было не занимать. Нет, эти старцы, если приглядеться, совсем не были похожи на несчастных оборванцев, измученных голодом и лишениями. Один из них сгреб овощи с блюда, в одно мгновение проглотил их и махнул мальчику рукой, словно говоря: «Дай еще». Недолго думая Липин сбегал в дом и вынес старикам еще одно блюдо с овощами. Старцы все с той же молниеносной быстротой съели очередную порцию, переглянулись меж собой и, ни слова не говоря, пошли прочь. Не успел Липин оглянуться, как их уж и след простыл. Вот так старички!
Липин невольно смутился, и на то были веские причины. Ведь трое удивительных старцев были и в самом деле людьми необыкновенными. То были трое даосов, которые долгие годы жили в горах, совершенствуясь в мудрости Великого Дао. И с гор они спустились не милостыню просить, а для того, чтобы взять себе в ученики человека, которому было предназначено стать их преемником по школе. Этим человеком был не кто иной, как Ван Липин, недавно отпраздновавший свой тринадцатый день рождения.
А вот кто были трое старцев, которые постучались в дом Липина.
Первым был Чжан Хэдао, носивший священническое имя[1] «Дао — человек Беспредельного». Ему шел тогда восемьдесят третий год, и он был учителем в шестнадцатом поколении школы Лунмэнь, относившейся к «Учению Совершенной Подлинности». Когда-то он был лекарем при дворе последнего китайского императора и получил прозвище «Божественный целитель».
Вторым был Ван Цзяомин, носивший священническое имя «Дао — человек Чистого Покоя» и монашеское прозвище Сунлин-цзы. Ван Цзяомин был учеником Чжан Хэдао и учителем школы Лунмэнь в семнадцатом поколении. В молодости он служил инструктором в знаменитой военной школе Вампу[2], прекрасно знал военное дело и, кроме того, обладал хорошими познаниями в математике. Ван Цзяомину было тогда семьдесят два года.
Третьим старцем был Цзя Цзяои по имени «Дао — человек Чистой Пустоты» и по прозвищу Иньлин-цзы, Цзя Цзяои тоже был учеником Чжан Хэдао и преемником школы Лунмэнь в семнадцатом поколении. Поскольку он умел лечить болезни, воздействуя на жизненные точки тела без применения игл, его звали «Игла Беспредельного». Цзя Цзяои был самый молодой из наставников: ему только что исполнилось семьдесят лет.
Само «Учение Совершенной Подлинности»[3] (Цюань-чжэньцзяо) возникло при династиях Цзинь и Юань[4], которые правили Б Китае в XII–XIII веках. Наибольшим почетом в Цюаньчжэньцзяо пользуются «Пять северных патриархов»: Ван Сюаньфу, Чжун Лишу, Люй Дунбинь, Лю Хайчжэнь, Ван Чуньян. У патриарха Ван Чуньяна было семь учеников: Ма Юй, Тань Чудуань, Лю Чусянь, Цюй Чуцзи, Ван Чуй, Хао Датун, Сунь Буэр. Эти семеро получили прозвище: «Семь подлинных учителей Севера». Цюй Чуцзи по прозвищу Чанчунь и стал основателем школы Лунмэнь. Восемь столетий минуло с тех пор, и вот теперь Ван Липину предстояло стать преемником Цюй Чуцзи в восемнадцатом поколении[5].
