…Не сразу я сообразил, что музыка мне вовсе и не снится. Я действительно слышал какую-то странную, зудящую музыку. Вроде бы только что музыка была далеко, на пределе слышимости; а вот раз! она зазвучала так, словно музыканты расселись на дороге метрах в трехстах от нас в сторону Берегтаскиной. Я начал прислушиваться, еще не уверенный, что мне это все не мерещится, но Ира тоже повернула голову.
Минут пятнадцать, не меньше, слушали мы этот концерт. Сначала все играли это зудящее, повторяющееся, вызывавшее смутную ассоциацию с Центральной Азией, со Средней Азией, с минаретами, барханами и караванами. Потом звучал как будто Бах. Потом что-то танцевальное, но в стиле строгого танго. Потом надрывалась балканско-еврейская скрипочка, от которой ноги сами пошли в пляс. В общем, это был совершенно удивительный, и уж конечно, очень разный концерт, в котором соединились самые несоединимые вещи.
Не хотелось думать, кто играет, откуда взялась тут музыка… Может, это доносилось из деревни? Или это туристы приехали со стороны деревни (потому не слышно было двигателя), поставили палатку и танцуют. Что-то подсказывало, что это не запись, это играют настоящие инструменты, странным образом занесенные в глухое место, так неподходящее для концертов. Знать бы еще, кто приводит их в движение, смычки и струны инструментов.
Постепенно мы начали получать от музыки даже некоторое удовольствие. Ирина окончательно забыла, что я ее коварно заманил в опасное место, где теперь не смогу защитить, лишенный чудных качеств Славика. Она задремала на моей груди, а я ее уже почти простил… И тут кто-то опять сошел с дороги на высокую росистую траву. Тело Ирины сразу напряглось, рука судорожно вцепилась в мое плечо. На этот раз кто-то двигался на двух ногах, но странно протягивая по траве то одну, то другую конечность; люди так не передвигаются… да и был идущий, судя по звукам, ростом метра в два с половиной.
Я снова вцепился в тесак, двинулся было к выходу; Ирина вцепилась в меня, изо всей силы замотала головой. Я сделал страшное лицо, опять вышел из палатки, даже не надевая сапог. Почему-то я был уверен, что все равно ничего не увижу… И не увидел. Луна стояла в зените, все было залито светом, но на лугу ничего не было, по лугу никто не ходил.
Но это был не конец, куда там! Не успел я сунуться под одеяло, как снаружи понеслись звуки, уже и вовсе ни в какие ворота не лезущие. Такое впечатление, что кто-то пополз вокруг палатки. Натурально пополз, плюхаясь время от времени об землю; земля гудела, потому что был этот «кто-то» куда как увесистым…
– Корова ползает по-пластунски! – у Ирины пробудилось чувство юмора.
Снова я вылез из палатки… Конечно же, ни одна капелька росы на всем лугу не покинула подобающего ей места на стеблях и на листьях травы. Зато снова послышалась музыка.
Так мы и лежали без сна, слушали музыку… Репертуар у музыкантов оказался просто необъятный, а слышалось то очень плохо, отдаленно, то как будто играли в ста метрах, в стороне деревни. Время от времени опять что-то тяжелое ползло; уже не корова, а не иначе бегемот.
Уже после трех часов кто-то маленький, юркий шустро промчался мимо палатки; в пойме Дружинихи, под ивами, явственно раздалось эдакое кокетливое:
– Ко-о… Ко-о…
Но звучало «ко-о… ко-о…» с такой силой, как если бы раскудахтался страус, да еще и отдалось несколько раз эхом.
Ирина время от времени принимала привычные меры, чтобы ее, упаси боже, не сделали бы счастливее, чем есть. Я ведь, получись у нас прочный роман, мог бы и затмить чудо-Славика. С одной стороны, это было бы как избавление от морока. С другой – исчезновение лучезарного солнышка-Славика заставило бы Ирину переоценить, пересмотреть уже придуманную жизнь. Да еще и пришлось бы задуматься о том, почему у нее ничего толком в жизни не получается. Пока во всем виновата джульеттовская любовь к Славику, тут все понятно. Вот если ее не будет, а получится вовсе даже успешный роман, придется ведь и призадуматься…
Во избежание таких ужасов Ирина всячески демонстрирует, как она ужасно не выспалась (можно подумать, я выспался!) и стонет что-то типа:
– Чтоб я еще когда-нибудь провела с тобой ночь!!!
(Роман продолжался еще полтора года после этого, до случайного появления в городе Славика. Тут уж даже я не выдержал.)
Временами я переставал понимать, что же меня больше бесит – разгул нечистой силы вокруг палатки или разгул неврастении под тем же одеялом слева.
Только с первыми лучами света, часов в пять, стало можно немного поспать, но, конечно же, новая напасть. Я бы охотно спал бы себе и спал, пока в десять часов ребята придут на раскоп. Но ведь и мой сын, и дочь Ирины сейчас находились в лагере! Необходимо было тут же мчаться, задрав штаны, в лагерь.
– Моя птичка! Моя рыбка! – выстанывает Ира в адрес своей Диночки. Она кидает на меня такие взгляды, как будто я похищал каждый половой акт ценой стакана крови ее доченьки.
Я понимал, что еще две-три минуты, и опять начнутся молитвословия Славику; теперь, наверное, как воплощению отцовства. Приходилось, стиснув зубы, одеваться и вылезать из палатки. Серый холодный рассвет, очень много росы; тихая капель по всему лесу. Выходим в лагерь, где окажемся спустя полчаса и где наши дети будут продолжать себе спать, абсолютно не нуждаясь ни в родителях, ни вообще в ком бы то ни было.
Единственной хорошей стороной этой сверхранней явки станет то, что я смогу задать один вопрос дежурному. Дежурный ведь встает раньше других, готовит завтрак на весь лагерь.
Я жду, пока Женя раскочегарит костер и присядет около меня.
– Жень… Что там, на раскопе, за музыка? Не знаешь, кто это играет?
Женька явно застигнут врасплох. Сидит, чешет затылок, думает.
– А что, мешает?
Вопрос настолько идиотский, что мы оба начинаем хохотать.
– А то вид у вас такой… Уставший.
– Я почти и не спал, Женя. Так что за музыка, не знаешь?
Женька молчит с полминуты.
– Не знаю… Но музыку все слышали. Граф даже ходил… мы все ходили, музыку ловили.
Та-ак… Они, значит, шатались по ночам, ловили нечисть! Начальнику вообще надо понимать, что он всегда знает не все о своем коллективе, и относиться философски к этому. Но есть же пределы всему!
– Женя… вы это во время дежурства на раскопе или как?
– Не… Мы тут собрались и ночью сходили, послушали. Знаете, откуда музыка уже слышна?
Я мотаю головой.
– Ага… – Женька удовлетворен. Он знает что-то, чего не знает начальник. Все-то я его просвещал, а теперь он меня просветит.
– Вот как выйдешь из лесу в поле, тогда слышно… Если одни в поле, другие в лесу – то которым в лесу, тем не слышно. А в поле – хоть танцуй.
Значит, музыку слышно с того самого места, где у нас с Ириной вчера начались проблемы. Молча киваю.
– Там не только музыка, – продолжает Женя, – там еще много чего… И вообще погано.
– Я слышал шаги, Женя. Как будто кто-то огромный вокруг палатки ползал.
– А выйдешь – нет никого? – понимающе смеется Женя. Я опять ему киваю.
– Огоньки видели?
– Нет… Огоньков я не видел. Какие они, огоньки?
– Они возле реки, огоньки. По двое, зеленые и красные. Надо спуститься и подождать, тогда они спускаются.
– Откуда спускаются?!
– По Дружинихе спускаются, из ущелья между холмом и останцом террасы… Надо стоять, и тогда они приходят.
– Попарно, говоришь?! Так может быть, это глаза?!
– Нет, наверно, не глаза, очень низко. Бывает, огоньки высоко по склону поднимаются и там в разные стороны расходятся… Вот красные огоньки, бывает, идут высоко. Костя видел даже вот так…
Женя показывает, что «красные огоньки» могут двигаться на уровне плеч и даже головы человека.
– Так вы что, их поджидали, огоньки?
– Изучали, – строго поправляет меня Женя, – смотрели, в контакт не вступали.
Тут только до меня доходит, что с «огоньками» я не имел дело совершенно случайно – вовремя, оказывается, тогда заорала Ирина. Впрочем, уверен: с «огоньками» я бы тоже ни в какие контакты вступать бы не стал.
– Да вы не думайте, – Женя понимающе улыбается, ласково касается моего плеча, – мы же осторожно…
Разговор с остальными ребятами шел вечером в идиллической обстановке лагеря, костра и чая. Этот разговор лишний раз показал: я все узнал последним в экспедиции. Все всё давно знают: музыка, шаги невидимок, напряжение, огоньки… нелегкая их побери.
– Ребята… Вы хоть понимаете, с чем дело имеем?!
– Догадываемся…
– Парни, вы того… Не очень бы лезли, а?! Вам, надеюсь, в призраки пока не захотелось? Так сказать, в привидения археологов с Дружинихи?
Впрочем, я уже знаю: говорить об опасности, риске с моими парнями бессмысленно. В этом месте у них сразу же делается совершенно пустой взгляд, в том числе у самых умных, и начинаются детские разговоры из серии: «Да все равно же ничего не будет»…
Так и есть:
– Да что там… Интересно же… Только ночевать там все равно погано…
