— Я — ваш тренер, — заявил он пронзительно-громким неестественным голосом, — а вы — участники АСТ. Я здесь потому, что у меня все в порядке с жизнью, а вы здесь потому, что ваша жизнь и куска дерьма не стоит.
Он стоял посередине подиума и говорил в микрофон, так что на его лице, да и на всем теле не двигался ни один мускул. Одни только глаза бегали по слушателям, перемещаясь по сторонам.
— Ваша жизнь — грязное дерьмо. У вас, возможно, есть теории о жизни, огромные идеи или целые системы верований. Вы пытаетесь быть благоразумными, и что еще хуже, вы и есть благоразумные! Вы заплатили за тренинг сто семьдесят пять фунтов в надежде улучшить свою жизнь. И в следующие четыре дня тренинга вы будете прилагать все усилия для того, чтобы помешать себе улучшить эту самую жизнь. Вы заплатили деньги за то, чтобы улучшить свою жизнь, а в итоге вы получите НИЧЕГО, это говорю вам я!
Тишина. Акерман довольствовался впечатлением, которое ему удалось произвести на публику. Он выглядел как человек, наслаждающийся своим собственным голосом.
— Вы думаете, что здесь вы познаете тайну успешной или счастливой жизни, или что-то в таком духе. Это все херня! Жизнь — игра. Для наличия игры что-то должно стремиться стать важнее всего прочего. Если же что-то уже важнее всего прочего, игры не будет, игра закончена. Вбейте себе в пустые головы то, что я вам сейчас скажу: жизнь — это игра, в которой несуществующее важнее того, что существует. Жизнь есть игра, проживание не есть игра. Проживание — ощущение переживания в здесь и сейчас, любой вид переживания. В этом нет ничего мистического, если только для дураков.
Темнокожий и темноволосый человек с высокими скулами и в черном элегантном блестящем костюме внезапно вскочил с кресла.
— Вот что я вам скажу...
— Сядь, Чато! — грозным голосом остановил его Акерман. — Подними руку и попроси микрофон, ты знаешь правила.
Чато, выглядевший как южноамериканский бизнесмен, сел на место и поднял руку, после чего к нему подбежал ассистент и протянул в руку микрофон. Явно сдерживая себя, он посмотрел искоса на Акермана:
— Если это так, то почему бездельник не встает с кровати по утрам? И не остается там навсегда? Он бы получил переживание, не так ли?
— Конечно же, он бы его не получил! Лодыри и неудачники остаются в постели из-за прошлых жизненных неудач, давления и страха посмотреть жизни в глаза и пережить ее. Если лодырь испытывает страх, он перестает быть лодырем! Он может встать или не встать с постели, но он все равно в ней остается, то есть избегает переживания.
Резким движением руки Акерман велел Чато присесть и, быстро оглядев зал, продолжил:
— Я должен сказать вам прямо: АСТ — ничто! Вы получаете от АСТ то, что получаете. Вы уже кое-что получаете от него, но вы настолько глупые индюки, что даже не замечаете этого. Если бы у вас были мозги, вы бы встали, взяли свои сто семьдесят пять фунтов и ушли. И вы бы получили свои деньги обратно. Но вы — тупые, ваша тупость обходится вам в сто семьдесят пять фунтов и четыре дня тяжелой волокиты. Есть кому что сказать?
Слева от меня, на втором ряду, поднялась вверх рука.
— Бен, — наклонившись влево, чтобы прочитать имя, произнес Акерман. — Вставай, бери микрофон и говори, что желаешь сказать.
Беном оказался тощий длинноволосый бородатый молодой человек в толстых очках. На нем было шелковое разноцветное платье, закрывавшее его коленки, столь типичное для сторонников восточной традиции и людей, живущих на Востоке.
— Друзья, рекомендовавшие мне АСТ, говорили, что семинар представляет собой сжатое и эффективное обучение по дзен. Вместо этого я слушаю вас, простите за откровенность, грубияна, поливающего всех грязью и делающего нелепые обобщения. Может, некоторые и недовольны своей жизнью, но говорить, что их жизни ничего не стоят, полная ложь.
— Я понимаю тебя, Бен, — держа микрофон у рта, Акерман спустился со сцены и подошел к первому ряду, встав напротив него. — У тебя приятная теория о том, что АСТ должен быть похож на сжатое обучение по дзен, и ты решил избавиться от всего, что не укладывается в твою теорию. Просто представь, какой у тебя была бы жизнь с такой теорией? Представь, что ты вот таким образом живешь долго.
Бен попытался сохранить спокойствие.
— Я уверен в одном, Дзен-Роши никогда бы так никого не оскорблял.
— Я не был столь уверенным. Насколько я знаю, многие Дзен-Роши били своих учеников, а когда не били, то орали на них.
— Но через оскорбления нельзя преподнести людям ценные знания о жизни.
— Конечно, поэтому я и сказал, что вы получите большое жирное ничто. Вы заплатили за это, это вы и получите. И, Бен, заткни рот и сядь на место, тупой задрот!
— Кому-то плохо! Здесь дама плохо себя чувствует! — послышался голос с задних рядов.
— Заткнись, придурок! — угрожающе рявкнул Акерман и перевел взгляд на другой конец зала. — Ты знаешь правило: хочешь говорить — подними руку. Я дам микрофон, в который ты и будешь говорить. Усек, болван?
— Мне плохо, — дрожащим голосом пробормотала женщина, закрывая горло рукой.
— Дай ей микрофон, — сказал Акерман ассистенту. — Говори, чего надо, старая сука.
Тишина. Голос женщины ослаб:
— Меня сейчас вырвет, меня тошнит от этого зрелища.
— Понимаю тебя, плачущая сука. Дайте пакет для рвоты. Держи пакет, ну, давай, выстреливай.
— Я не могу дышать, меня тошнит, я задыхаюсь, — едва слышались ее слова. На ней было элегантное шанелевое платье бледного серого цвета; светлые волосы были убраны в пучок, оголяя длинную тонкую шею. Ее лицо побледнело, и на напудренном лбу выступили капли пота.
— Слушай, Джейн, на АСТ нужно ясно выражаться. Ты хочешь дышать, блевать или задыхаться? Хочешь дышать — дыши. Хочешь блевать — вот пакет. И хватит устраивать тут цирк перед сотнями людей!
В воздух поднялась еще одна рука.
— Да, я вижу тебя, Майкл, — произнес Акерман. — Возьми микрофон и выскажись.
— Как человека, меня оскорбляет ваше поведение, то, как вы унижаете эту даму. Вы могли бы дать ей пакет и без всяких грязных оскорблений.
— Я понимаю тебя, Майкл, — мягко ответил Акерман. Он пошел обратно к самой дальней стороне подиума и, сев на кресло-качалку, расслабился. Закрепив микрофон на жилете и скрестив пальцы на груди, он продолжал покачиваться и говорить: — Давайте взглянем на то, что только что произошло. Джейн захотела блевать — мы дали ей пакет. Ты хочешь защитить леди — мы дали тебе микрофон. Мы относимся к вам одинаково. Понимаете?
— Как человек, ты мог бы ей помочь.
— Да и я мог бы, конечно. В эту игру Джейн, скорее всего, играет часто в своем окружении. Бедная Джейн, маленькая бедняжка Джейн. Она заставляет нас всех смотреть на то, как будет блевать. Мы должны проявлять к ней заботу. Я помог ей по-своему, ты — по-своему. Как мне кажется, мой способ лучше, так как, и тут внимание, Майкл, ее не вырвало. Хорошо, Майкл, садись!
Акерман с легкостью встал со стула и прошелся до доски, что стояла в центре подиума.
— Люди, слушайте внимательно. Вы действуете так же, как и лабораторные крысы. Если поместить крысу в лабиринт, в котором будет три выхода, и положить кусочек сыра перед третьим, то крыса быстро научится прибегать к третьему выходу. — Он быстро провел линию, которую впоследствии разделил на три, пометив крестиком третью. — Люди учатся точно так же — в этом и сходство между человеком и крысой. И когда на следующий день ему захочется сыра, он придет к третьему выходу и получит его. Тем не менее, разница между человеком и крысой не в пользу человека. Если в следующий раз убрать с третьего выхода сыр, то крыса только дважды либо трижды вернется туда, а затем остановится. Затем она будет искать сыр в другом месте. А человек? Он будет вечно приходить в одно и то же место. Вечно, говорю я вам, хотя там уже нет сыра и никогда больше не будет... Почему, почему вы, индюки и кретины, почему вы так поступаете? Потому что вы зародили в себе убеждение, что у третьего выхода вас ждет сыр. И вы будете ходить туда до конца своей жизни, невзирая на то, что говорят вам умные люди. Вы будете отстаивать это убеждение зубами и ногтями. Но там уже нет сыра, запомните это раз и навсегда, вы, куча дерьма, там нет сыра! К вашему же сожалению, вы — не умные крысы, вы — люди. Вы — кишки, забитые дерьмом, целые книги пишут о вашей системе убеждений, у вас есть какая-то философия, и даже у некоторых есть дипломы в этой области. Но у вас нет сыра!
Поднялась еще одна рука.
— Джек, начинай.
Пятидесятилетний человек с седеющими волосами и в полосатом костюме взял микрофон у ассистента и, сделав глубокий вдох, сказал:
— Знаете что, господин Акерман, человеку нужно во что-то верить.
— Это еще одно из ваших дурацких убеждений, Джек.
Джек посмотрел на все эти лица, что были обращены к нему, и продолжил:
— Человек уже перестает считаться человеком, если не верит в справедливость, правду... Бога.
