— У некоторых из вас болит голова, так? — поинтересовался у нас Акерман, возвращаясь на середину сцены. — Я не говорю сейчас о мигрени, от которой вы часто страдаете и которая развивалась у вас годами. С ними можно поработать посредством наших процессов, однако к ним нужен особый подход. Я думал о той головной боли, что началась у меня здесь, пару часов назад, и мешала мне пристально следить за развитием тренинга. Есть желающие? Джед, поднимайся на сцену.
Джедом оказался лысый толстый пятидесятилетний человек с красным лицом и большими баками такого же цвета. На нем были светлая разноцветная рубашка, на которой красовались пальмы, на ногах — ковбойские сапоги на высоких каблуках и джинсы, над которыми свисал большой живот.
— Сколько у вас уже болит голова?
— Где-то с час.
— Ты хочешь ощущать головную боль перед всей этой группой и отпустить ее, если она начнет уходить, или оставить ее, если она не уйдет?
— Да.
— Хорошо, Джед, закрой глаза и опиши свою головную боль. Нам не нужны твои убеждения, точки зрения, о чем ты там думаешь, и прочая херня нас не интересует. Опиши свое ощущение головной боли.
— Это… как сказать-то… какое-то неприятное давление в голове.
Держа микрофон близко у рта Джеда, Акерман обвел взглядом участников.
— Где в голове? Скажи нам, где именно?
— Здесь, позади глаз.
— Очень хорошо, Джед. Это полезная информация о твоем ощущении. Какого размера твоя головная боль?
Участники полностью успокоились, так что в зале было слышно только глубокое дыхание. Джед поразмыслил некоторое время, прежде чем дать ответ:
— Она размером с банку из-под кока-колы, которая перекатывается от одного виска к другому.
— Отлично. Какого она цвета?
— Похоже на пурпурный.
— Очень хорошо. Какой она формы?
— Цилиндрическая, с очень острыми краями.
— Отлично, цилиндрическая, с очень острыми краями. Как глубоко она позади глаз?
— Где-то около полутора сантиметров. Начинается отсюда и уходит вглубь на восемь сантиметров.
— Очень хорошо. — Акерман, явно довольный ответами, начал расспрашиватьДжеда быстрее, так как тот отвечал без колебаний. — Какого размера у тебя головная боль?
— Я же уже сказал, размером с банку из-под кока-колы или из-под пива.
— Какого цвета?
— Голубоватого.
— Хорошо, а форма?
— Похоже на мяч.
— Какой размер?
— С яйцо.
— Превосходно. Какого цвета?
Комната разрывалась от молчания. Я отчетливо слышал, как часто дышал мой сосед, как проглатывала слюну одна стройная женщина.
— Голубоватый, как туман.
— Какой формы?
Джед нахмурил свои красные, блестящие от пота брови и, сдвинув их к центру лба, образовал на нем две глубокие морщины.
— Все стало, как в тумане… Округлая форма… как шарик для мороженого, но форма какая-то нечеткая.
— Хорошо, какой размер?
— С шарик для пинг-понга.
— Какого цвета?
— Туманного. То есть белый с малым оттенком голубого.
— Отлично. Какой размер?
Двадцать секунд от Джеда не было слышно и слова. Дыхание соседа участилось.
— Почти все пропало.
— Понимаю. Почти, значит оно все еще там. Скажи, какого оно размера?
— С арахис, оно начало исчезать.
— Превосходно. Какого цвета?
Наступили очередные десять секунд молчания, после которых Джед, пожав плечами, произнес:
— Его больше нет. Все исчезло.
— Болит голова? — наклонив голову в одну сторону, невозмутимо спросил Акерман, производя впечатление человека, который многократно проводил такие операции.
— Нет, вообще не болит. — Джед, с выражением пустоты на лице, открыл глаза, а затем снова закрыл их на какое-то время, после чего опять открыл и, разглядывая зал, уверенно сказал: — Все исчезло. Исчезло!
— Спасибо, Джед. Ты прекрасно поработал над процессом воспроизведения ощущения.
На этот раз разразились более громкие и более длительные аплодисменты.
— Есть всегда причина или повод, почему вы поступаете так, а не иначе. Этому нас учат еще в школе. Не так ли? — По залу прокатился шумок сомнения, но ни одна рука так и не поднялась в воздух. — Я спрашиваю вас, это так? Франсис, возьмешь микрофон?
Это была стройная женщина с короткими золотисто-каштановыми волосами и большими сережками. Держа микрофон близко у рта и наклонив голову в одну сторону, она была похожа на ученицу средней школы, которая отвечает учителю:
— Конечно, всегда есть причина, почему мы поступаем так, а не иначе.
— Чушь! — внезапно выкрикнул Акерман. — Для всех ваших поступков есть всего одна причина: вы что-то сделали, потому что вы это сделали. Это и есть единственная причина!
— Вы так думаете? — вытянув шею и наклонив голову в другую сторону, спросила Франсис. — Я уверена в том, что я пришла на семинар АСТ, чтобы убедиться в том, что мой муж оказался прав, когда говорил мне, что это ценный семинар.
— Глупая женщина! Ты пришла на этот семинар, потому что ты пришла на этот семинар. Не веришь? — Акерман быстро окинул взглядом аудиторию слева направо. — Давай-ка посмотрим. — Подойдя к краю подиума, он приблизился к Франсис и, встав напротив нее, протянул ей обе руки, как будто он что-то держал в них. — Вот, Франсис, представь, что в левой руке у меня ванильное мороженое, а в правой — шоколадное. Выбери то, что тебе больше нравится.
Франсис, наклонив голову вправо и сжав губы, произнесла:
— Ванильное.
— Хорошо, Франсис, почему ты выбрала ванильное?
— Потому что мне нравится ванильное.
— Очень хорошо. Скажи сейчас громко, чтобы все слышали, почему ты предпочитаешь ванильное мороженое?
Франсис пожала плечами.
— Потому что оно вкуснее.
— Хорошо. Почему ванильное мороженое вкуснее?
— Не знаю, никогда не задумывалась над этим.
— Как я вижу, интеллектуальная деятельность не для тебя, ты ее переложила на плечи мужа. Но подумай сейчас и скажи нам, почему ванильное мороженое тебе кажется вкуснее?
— Потому что у него приятный нежный вкус.
— Ясно. Теперь объясни нам, почему у ванильного мороженого приятный нежный вкус?
Франсис потрясла головой:
— Я хотела сказать, что именно я ощущаю этот вкус таковым. Любой другой, возможно, будет ощущать этот вкус по-своему.
— Конечно, Франсис. Но почему ты ощущаешь этот вкус именно так?
— Ну, я не знаю. Мне с детства нравился вкус ванили.
— Скажи нам, почему тебе нравился с детства вкус ванили?
Она нахмурила брови.
— Дурацкий вопрос. Скорее всего, тут дело в моих вкусовых рецепторах.
— И так далее, и тому подобное — мы можем продолжать в том же духе до следующего утра, — громко произнес Акерман, обращаясь к группе. — На одном семинаре один человек на протяжении получаса находил все новые и новые причины предпочтения определенного вкуса, так что мы ушли далеко от реальной причины его выбора в пользу этого вкуса. — Он сделал паузу, а потом, акцентируя каждое произнесенное им слово, сказал: — Франсис выбрала ванильное мороженое, потому что она ВЫБРАЛА ВАНИЛЬНОЕ! Больше нет иного объяснения или причины. Я стою здесь и говорю, потому что я стою здесь и говорю. Вы сидите и слушаете, потому что вы сидите и слушаете. Другой причины нет, вы, тупицы и болваны. Запомните раз и навсегда: вы — единственная причина ваших переживаний. И поэтому только вы несете ответственность за них — ни ваш отец, ни ваша мать, ни коррумпированное государство, ни уличные бандюки или политики. Только вы, и больше никто.
После хорошо проделанной работы Акерман правой рукой поднял термос со стола и неспешно сделал несколько глотков.
— Перекладывая ответственность на других, вы становитесь следствием, результатом, но никак не причиной, — продолжал Акерман, показывая указательным пальцем на зрителей, словно пытаясь проколоть им глаза. — До тех пор, пока вы перекладываете ответственность на других, вы будете продолжать погружаться в дерьмо и ничего не сможете с этим поделать. Вы будете следствием, следствием, СЛЕДСТВИЕМ! Вы никогда не будете причиной, причиной, ПРИЧИНОЙ! На свете нет ничего, за что бы вы не отвечали!
С заднего ряда показалась рука.
— Хорошо, Джордж, возьми микрофон.
Джорджем оказался седой седобородый коротышка, который, нетерпеливо выхватив микрофон, задыхался от желания высказаться:
— Хотите сказать, что я ответствен за мигрень, от которой страдаю с раннего детства?
— Ну да, кто же еще?
— Глупость. Моя мать всю жизнь страдала от мигрени, как и вся ее семья. Включая мою бабушку. Если это наследственная болезнь, то я за нее не несу ни малейшей ответственности. Это не моя вина.
— Речь идет не о вине, речь идет об ответственности.
— Ну, мистер ходячая энциклопедия, я не несу ответственность за мигрени. Как я сказал, это наследственное в нашей семье.
