Последние циркулировали по системе труб, что обеспечивало правильный обмен кислорода и углекислого газа и ликвидировало избыток тепла. В результате взвесь хлореллы попадала в другой сосуд, где создавались такие условия, что её крахмал гидролизировал в мальтозу, которая при лёгком обжаривании приобретала лёгкий привкус мёда. В Библии говорится: «И нарёк дом Израилев [хлебу] тому имя: манна; она была, как кориандровое семя, белая, вкусом же, как лепёшка с мёдом» (Исход, 16:31).
Сэссун и Дэйл предположили, что высушенный продукт разделяли на две равные части — одна для питания в тот же день, а другая — для субботы, дня отдыха, когда машина не функционировала. Именно в субботу аппарат разбирали, чистили и обеспечивали необходимую техническую поддержку, чтобы на следующий день он вновь был готов к работе.
По вычислениям инженеров, машина производила до одного омера (около трёх литров) манны в день на человека. А поскольку народ Израилев во время скитаний по пустыне составлял шестьсот семей, ежедневный выход манны должен был составлять полтора кубометра.
После выхода евреев из пустыни дальнейшая судьба машины для производства манны остаётся покрытой мраком тайны. Однако в книге Иисуса Навина говорится: «…а манна перестала падать на другой день после того, как они стали есть произведения земли, и не было больше манны у сынов Израилевых, но они ели в тот год произведения земли Ханаанской» (Иисус Навин, 5:12). Предполагалось, что после взятия Иерихона она вместе с Ковчегом Завета могла храниться в Силоме (1-я Книга Царств, 4:3). Впоследствии её могли, опять-таки вместе с Ковчегом Завета, поместить в Давидовой скинии в Иерусалиме (1-я Книга Паралипоменон, 15–16), а затем перенести в храм, построенный Соломоном (2-я Книга Паралипоменон, 2–5). Когда же храм был разрушен и разграблен, и машина, и ковчег оказались навеки утрачены.
Но несмотря на все теории Сэссуна и Дэйла, их так называемая машина для производства манны — если она вообще существовала — кажется мне больше похожей на аппарат для осуществления неких алхимических процессов, чем на систему для обеспечения пищей. Обратите внимание на последовательность цветов, упоминающихся в спецификациях: чёрный, красный, жёлтый, белый. Это весьма напоминает алхимическую цветовую прогрессию, о которой мы с вами уже говорили.
В переводе «Малого святого собрания», выполненном Макгрегором Мазерсом, есть такой фргамент:
«53. И с выпуклой поверхности сочленений Белого Черепа каждый день выпадает роса в Микропрозоп, в место, именуемое Небесами; и в этом самом месте в урочный час мёртвые вернутся к жизни.
54. И как сказано в Книге Бытия, 27:28: „Да даст тебе Бог от росы небесной…“.
60. Одна голова есть мудрость запечатанная, что покрыта и не раскрыта.
61. И эта скрытая мудрость есть голова всего сущего и также голова оставшихся мудростей».
Каббала, как мы уже говорили, составляла неотъемлемую часть эзотерического учения испанских школ. Многие теоретики герметизма и практикующие алхимики были хорошо с ней знакомы. Считается, что с незапамятные времён она передавалась в устной традиции и была записана только во втором веке нашей эры знаменитым рабби Шимоном бар Иохаи.[216] Однако даже это подвергается сомнению, и многие комментаторы утверждают, что те части каббалистического учения, о которых мы с вами здесь говорим, обрели письменную форму лишь в тринадцатом веке, и записал их испанский рабби Моше Бен Шем Тов де Леон.[217] Перевод Макгрегора Мазерса выполнен с латинского перевода барона Кнорра фон Розенрота «Kabbalah Denudata», вышедшего в 1677 году, который, в свою очередь, восходил к арамейскому тексту книги «Зогар», изданному в Кремоне в 1558 году.
Зная о связи между каббалистической и герметической традициями, можно с высокой долей вероятности предположить, что тайное учение каббалы содержало и элементы алхимического знания. Это выглядит куда более похожим на правду, чем зашифрованные в «Зогаре» спецификации машины по производству манны, использовавшейся тысячи лет назад. Такую тайну вряд ли стоило хранить столь тщательно, тем более что все эти тысячи лет ей не находилось никакого применения. И тем более, что возникает естественный вопрос: где древние евреи, скитающиеся по пустыне, умудрились раздобыть материалы и технические средства для создания столь продвинутого образца техники?
Хотя каббалистические тексты так до сих пор и не раскрыли своих секретов и, подобно протокибернетике Раймонда Луллия или стеганографии Тритемия, могут применяться к самому широкому спектру тайных знаний, меня не покидает уверенность, что в загадочном и трудном для понимания учении каббалы может отыскаться и алхимическая информация. И опять-таки это куда более вероятно, чем технические решения господ Сэссуна и Дэйла.
Ил. 14. Так называемая «машина для производства манны» Сэссуна и Дэйла (по рисунку Дэйла)
Сравните рисунок Дэйла с изображением «манна-машины» (см. ил. 14) с практически любой из дистилляционных систем, какие можно найти в алхимических источниках, и сходство бросится вам в глаза.
Глава седьмая
Последняя тайна
Великая цель, к которой должна стремиться человеческая раса, есть последовательное восстановление единства полов, которое закончится андрогинностью.
Фридрих фон Шлегель (1772–1829)
Эжен Канселье, человек, который на всём протяжении этой захватывающей истории был ближе всего к Фулканелли, утверждает, что встречался со своим Учителем в Испании в 1954 году. Случилось это двадцать два года спустя после смерти художника Жана-Жюльена Шампаня и через десять лет после освобождения Парижа и «последнего» исчезновения Фулканелли.
Если Фулканелли, когда они в последний раз работали вместе в двадцатых годах во Франции, исполнилось восемьдесят лет, то на момент этой встречи ему должно было быть между ста и ста десятью годами.
У нас нет оснований сомневаться в том, что в указанном году Канселье действительно ездил в Испанию. Покойный Джерард Хейм, которого считают одним из ведущих оккультистов нашего времени, дружил с дочерью Канселье и через неё получил возможность познакомиться с ним самим. Как-то он ухитрился проверить паспорт алхимика и обнаружил там въездную испанскую визу, датированную как раз 1954 годом.
Как Канселье получил указание отправиться в Испанию, остаётся непонятным, но у Хейма создалось впечатление, что это известие было ему доставлено каким-то паранормальным образом, возможно даже посредством ясновидения.
Источники, близкие к Канселье, сообщили мне, что пожилому алхимику случалось затрагивать эту тему в разговоре, и вот какая картина у нас в результате выстраивается.
Услыхав таинственный зов, Канселье собрал чемоданы и отправился в Испанию на поезде. Пунктом назначения была Севилья, где, как ему обещали, его будут встречать.
Встреча действительно состоялась, хотя кто это был, история умалчивает, и Канселье долгим и кружным путём повезли в некий большой замок, расположенный где-то в горах. Там к нему вышел его старый Учитель, Фулканелли, выглядевший примерно лет на пятьдесят.
Канселье показали его комнаты на верхнем ярусе одной из замковых башен. Окна выходили на обширный прямоугольный внутренний двор. Во время пребывания в замке у Канселье создалось впечатление, что он служил убежищем для целой колонии весьма продвинутых алхимиков — возможно, даже адептов, подобно его Учителю, — и принадлежал самому Фулканелли. Вскоре по прибытии ему показали «petit laboratoire»,[218] в которой, по словам обитателей замка, он сможет работать и ставить опыты. Позднее он признался одному другу, что размеры «маленькой лаборатории» привели его в полное замешательство — какова же в таком случае была большая, если, конечно, она и в самом деле существовала?
Вернувшись в отведённые ему покои, Канселье подошёл к окну, чтобы подышать свежим воздухом, и взгляд его скользнул по расстилавшемуся внизу внутреннему двору. Там он увидал группу играющих детей — чьи родители, вероятно, тоже были среди гостей замка. Однако было в этих детях нечто необычное. Внимательно рассмотрев картину, Канселье понял, что странность заключалась в их одежде, которая очень походила на ту, что носили в XVI веке. Дети были поглощены некой игрой, и Канселье решил, что они оделись так для какого-нибудь костюмированного бала или маскарада. Вскоре он отправился спать и больше об этом происшествии не думал.
На следующий день он снова занялся экспериментами в отданной в его распоряжение лаборатории. Фулканелли ненадолго зашёл к нему, чтобы перемолвиться парой слов и проверить, каких успехов он добился.
