Вроде бы вновь напрашивается предположение об оптической иллюзии. Однако Скиапарелли уверен в реальности увиденного. «Я принял все предосторожности, чтобы избежать любой возможности иллюзии, — писал он. — Я абсолютно уверен относительно того, что наблюдал».
Сообщение об этом вызвало новую сенсацию. Удивительнее всего было то, что в большинстве случаев ни одна из новых линий не совпадала со старым «руслом». Если учесть масштабы, то получалась фантастическая картина: в течение нескольких дней с поверхности планеты исчезает громадный пролив, 50 километров в ширину и протяженностью в 1000 километров, а вместо него появляются два таких же пролива: один — в 100 километрах правее, другой — в 100 километрах левее.
Раздвоению подвергались далеко не все каналы. Происходило оно в начале марсианской весны или осени. Раздвоение обычно держалось несколько месяцев и постепенно сходило на нет исчезновением обеих полос. Раздвоению подвергались не только каналы, но и небольшие темные пятна озер.
Несмотря на недоверчивое отношение астрономов к идее каналов, постепенно то один наблюдатель, то другой выступал с подтверждением наблюдений Скиапарелли. Сегодня уже понятно, что статьи и карты авторитетного итальянца оказали определенное воздействие на молодых ученых, которые стали замечать тонкие линии каналов там, где ранее видели только группы размытых пятен.
Их рисунки стали появляться на страницах научных и популярных журналов, внося вклад в теорию каналов. Миланский астроном находил все больше сторонников в самых разных кругах.
Вот что, например, писал Отто фон Струве: «К сожалению, я должен признать, что никогда не видел каналов. Но зная выдающиеся способности Скиапарелли как наблюдателя, я не могу сомневаться, что они там есть».
Некоторые молодые астрономы прямо брали карту Скиапарелли и начинали искать на Марсе обозначенные им каналы. И, разумеется, раньше или позже находили их.
Одним из верных сторонников теории каналов был французский наблюдатель Генри Перротин, работавший в Ницце. Впервые он увидел каналы 15 апреля 1886 года. И с тех пор загорелся мечтой найти и описать новые каналы.
В 1888 году, получив мощный телескоп, Перротин заявил, что обширная область Ливия, размером с Францию, полностью покрылась водами Моря Песочных Часов (Большого Сирта). По этому поводу он восторженно писал: «Планета Марс — не пустыня мертвых камней. Она живет; развитие жизни показано целой системой очень сложных преобразований, которые порой столь масштабны, что могут быть видимыми жителям Земли».
Впрочем, открытие Перротина было вскоре оспорено другими астрономами, пользовавшимися более совершенной оптикой. «Затопленный континент» вновь появился на свет. Но кто, кроме специалистов, читает опровержения?
В связи с шумихой, поднятой вокруг каналов, все с нетерпением ждали Великого противостояния августа 1892 года. Ждал его и Камилл Фламмарион. Этот француз удивительным образом умудрился соединять вроде бы несоединимое: он был ученый и писатель-фантаст, научный популяризатор и эзотерик. На самом деле все просто — он был из поколения людей, которые уже оценили блага научно-технического прогресса, но еще не смели отказаться от метафизической картины мира, доставшейся в наследство от клириков Старой Европы.
В 1892 году Фламмарион заканчивал первый том своего нового фундаментального труда «Планета Марс и условия ее обитаемости». Уже из названия видно, что французский популяризатор чрезвычайно увлекался вопросом обитаемости других миров. И это действительно так — за свою жизнь Фламмарион издал с десяток довольно неплохих книг, в которых всесторонне обсуждалась эта тема. Подробнейшим образом изучил Фламмарион и труды предшественников. И, по-видимому, одна из старых идей, высказанная Пьером Гассенди, оказала на него значительное влияние. Напомню, что речь идет о прямой зависимости облика инопланетян от физических условий мира, в котором им приходится жить.
Основываясь на этом тезисе, Фламмарион попытался реконструировать облик загадочных строителей каналов. Вот, например, что он пишет в обобщающей работе «Популярная астрономия» (1879–1890): «Восходя мысленно ко временам возникновения всей зоологической лестницы существ, мы можем предугадывать, что столь слабое напряжение тяжести должно было оказать там совершенно иное влияние на последовательное развитие живых существ. На Земле большая часть видов животного царства остались пригвожденными к поверхности почвы благодаря могучему действию притяжения, и лишь сравнительно малая часть воспользовалась преимуществами летания, получив крылья; между тем на Марсе вследствие совершенно особенных условий жизни мы с большой вероятностью можем предположить, что развитие и совершенствование зоологических существ совершалось по преимуществу в ряде крылатых созданий. Отсюда естественно заключить, что высшие из животных видов могут быть снабжены там крыльями. В нашем подлунном мире царями воздуха остаются кондоры и орлы, а там этим завидным преимуществом воздушного передвижения могут пользоваться многие виды высших позвоночных и даже самый человеческий род, как последний член в ряду животных существ».
Что касается самого Марса, то в тот период времени Фламмарион принимал как данность представление об этой планете как «водном» мире, то есть считал темные области морями, а красные — континентами. При этом он вступал в полемику с теми, кто называл континенты пустынями, и доказывал: «Вид материков Марса прямо внушает нам простую мысль — расширить несколько наш кругозор в ботаническом отношении и допустить, что растительность не должна быть непременно зеленого цвета во всех мирах, что хлорофилл может проявляться различным образом и что разнообразная и пестрая окраска цветов и листьев у разных видов растений, наблюдаемая нами на Земле, может проявляться во сто крат больше в зависимости от тысячи новых условий. Мы не различаем отсюда форм марсовских растений, но можем заключить, что вся тамошняя растительность в общей совокупности, от гигантских деревьев до микроскопических мхов, отличается преобладанием желтого и оранжевого цветов — потому ли, что там много красных цветов или плодов, или потому, что сами растения, то есть их листья — не зеленого, а желтого цвета. Красное дерево с плодами зеленого цвета, по нашим земным понятиям, кажется нам нелепостью; но на самом деле достаточно, чтоб химическое соединение частиц или даже простое размещение их произошло иначе, чем на Земле, чтобы один цвет переменился на другой».
Фламмарион имел свое собственное суждение и о каналах. Ему самому удалось различить только три из них: Нил Сирта, Ганг и Инд, однако он однозначно высказывался в поддержку того, что это — водные потоки, искусственно выровненные с целью создания мошной транспортной сети.
В 1892 году существование каналов подтвердил известный американский астроном Уильям Генри Пикеринг. Работая в обсерватории Гарварда в Перуанских Андах (высота над уровнем моря — 2,47 километра), он регулярно сообщал о своих наблюдениях, и они были сенсационны. 2 сентября он заявил, что открыл две горные цепи вблизи Южной полярной шапки Марса, 6 октября — что обнаружил свыше сорока небольших озер.
Позднее Пикеринг опубликовал результаты наблюдений в авторитетных научных журналах «Астрономия» и «Астрофизика». Писал он и о каналах: «Множество так называемых каналов действительно существует на планете, как описал профессор Скиапарелли. Некоторые из них имеют ширину всего лишь в несколько миль».
Обнаружив каналы на поверхности не только «континентов», но и «морей», Пикеринг пришел к заключению, что считать темные пятна на Марсе областями, заполненными водой, было ошибкой. 1892 год был не самым удачным годом для изучения Марса из Северного полушария Земли, однако он внес существенный вклад в распространение идеи марсианских каналов. После этого рубежа только самый темный крестьянин не знал, что на красной планете имеется сеть каналов искусственного происхождения.
«Каналы» и «оазисы» Лоуэлла
Противостояние 1894 года ознаменовалось тем, что в астрономию пришел американский любитель Персиваль Лоуэлл. Если у программы поиска внеземного разума SETI определять родоначальника, то это, без сомнения, Лоуэлл. Он попытался не только отыскать каналы и нанести их на карту, но и понять логику марсиан, построивших колоссальную ирригационную сеть.
Лоуэлл имел аристократические корни, получил прекрасное образование и благодаря выдающимся способностям в логике, математике и литературе мог сделать прекрасную карьеру на политическом поприще. Больше того, по мнению современников, он обладал своеобразным «магнетизмом», мог легко увлечь собеседника, зажечь его своими идеями. Как знать, если бы Лоуэлл не бросил все ради мифических каналов, он мог бы когда-нибудь претендовать на пост президента США.
