«Для всех, обладающих космически широким кругозором, — завершает свои рассуждения Лоуэлл, — не может не быть глубоко поучительным созерцание жизни вне нашего мира и сознание, что обитаемость Марса можно считать доказанной».
Впрочем, далеко не все были готовы признать широко разрекламированные выводы Лоуэлла.
Собственно критика идеи каналов началась еще во времена открытий Скиапарелли. Так, создатель одной из первых карт Марса Ричард Проктор был прям и груб: «Никто, кто когда-либо видел Марс через хороший телескоп, не примет прямые и неестественные конфигурации, изображенные Скиапарелли».
Уильям Ф. Деннинг, наблюдавший Марс в 1886 году, тоже отрицал существование каналов, утверждая, что на самом деле они представляют собой не линии, а группы пятен, которые выглядят как штрихпунктирные линии.
Отрицался и феномен раздвоения каналов. Уильям Пикеринг, соратник Лоуэлла, считал, что никакого феномена нет, а есть обычная оптическая иллюзия, вызванная колебаниями земной и марсианской атмосфер. «Вообще, — писал он, — тот, кто привык считать каналы Марса тонкими прямыми линиями, будет удивлен, когда узнает, что большинство каналов представляет собой широкие, туманные и искривленные полоски».
Американский астроном Чарльз Юнг, специализировавшийся на изучении Солнца и обративший свое внимание на Марс в 1892 году, сообщил, что видит каналы только в слабый телескоп, а при взгляде в сильный — они исчезают.
Те, кто не отрицал существование каналов, пытались найти им естественное объяснение. Астроном Пенард предположил, что это трещины в коре Марса, появившиеся в результате катастрофического охлаждения планеты. Физик Физэ считал их огромными разломами в ледяном панцире, покрывающем всю планету.
Понятно, что карта Лоуэлла и его теория происхождения и назначения каналов вызвали еще более ожесточенную критику. Зато публика была в полном восторге, ведь бывший дипломат тонко чувствовал, что она жаждет чуда, и он давал его, искренне веруя в то, что пишет и говорит.
Известный астроном Джеймс Килер, работавший в то время в обсерватории Питтсбурга, жаловался коллегам: «Я ненавижу стиль Лоуэлла. Он догматический и дилетантский. Можно подумать, что он первый человек, увидевший Марс в телескоп».
Килер был соредактором влиятельного научного «Астрофизического журнала» и после шумихи, поднятой вокруг теории Лоуэлла, раз и навсегда отказался не только публиковать, но и рассматривать его статьи.
А Лоуэлл купался в лучах славы. В течение зимы он при участии молодого нью-йоркского издателя подготовил свою первую книгу о красной планете, которая называлась просто «Марс» (1895), но которой был обеспечен коммерческий успех благодаря все возрастающей популярности Лоуэлла.
В декабре 1895 года, собрав изрядное число отзывов прессы на свою книгу, Персиваль Лоуэлл двинулся в путешествие по Европе, навестив людей, которыми искренне восхищался: Камилла Фламмариона и Джованни Скиапарелли. Его ждал теплый прием, и Скиапарелли впоследствии высказался о его визите так: «Уверен, что Лоуэлл — один из самых выдающихся исследователей Марса на сегодняшний день. Если настойчивость и энтузиазм не покинут его, он внесет значительный вклад в ареографию; с другой стороны, он нуждается в накоплении опыта и должен обуздать свое воображение».
Но вот что удивительно. Мы давно знаем, что каналы на Марсе — это оптическая иллюзия, помноженная на неотъемлемое свойство человеческого мозга упорядочивать видимый хаос. Более того, ученые всего мира признали свою грубую ошибку, назвав ее «самым позорным казусом» в истории астрономии. А значит, противники существования каналов были правы, и их имена следует изучать в школах. Но почему-то не изучают, забыли. А вот Джованни Скиапарелли и Персиваля Лоуэлла с их каналами помнят.
Наверное, потому, что открытие огромных ирригационных сооружений мифических марсиан в малой степени повлияло на науку, но в огромной — на человеческую культуру, которая одной только наукой не ограничивается.
Работы Скиапарелли, спекуляции Фламмариона и Лоуэлла имели широкое хождение в последнем десятилетии XIX века. Об этом свидетельствуют не только газетные публикации тех лет, но и тот факт, что к теме стали обращаться серьезные прозаики. Одним из первых не удержался Ги де Мопассан, он написал рассказ «Марсианин» (1887).
«Диаметр Марса почти вполовину меньше нашего, — разглагольствует персонаж; рассказа, — его поверхность составляет всего двадцать шесть сотых поверхности земного шара, его объем в шесть с половиной раз меньше объема Земли. <…> Таким образом, сударь, поскольку сила тяжести зависит от объема и массы… вне всякого сомнения, все должно находиться в облегченном состоянии, и благодаря этому жизнь там протекает совсем по-иному, взаимодействие тел должно подчиняться другим, неведомым нам законам, и населяют его главным образом крылатые существа.
Да, да, сударь, на Марсе царь природы имеет крылья.
Он парит в воздухе, переносится с одного континента на другой, подобно духу, пролетает над планетой, вырваться за пределы которой ему мешает атмосфера, хотя…
Теперь, сударь, вы можете представить себе эту планету с ее невиданными растениями, деревьями и животными, где обитают огромные крылатые существа, похожие на ангелов на картинках? Я мысленно вижу, как они порхают над долинами и городами под золотистым небосводом».
Крылатые обитатели Марса были на самом деле чем-то вроде переходного звена между духами и существами из плоти и крови, намного опередившими землян в своем развитии. Они уже вполне материальны, но еще — «похожи на ангелов». В конце XIX века наступило время для более широких обобщений.
В 1897 году популярный лондонский журнал «Пирсоне мэгэзин» начал публикацию романа «Война миров». Шедевр уже хорошо известного фантаста Герберта Уэллса получил мгновенное признание у читателей.
Интересна история появления этого текста. Девятнадцатого октября 1888 года молодой Уэллс прочитал в родном университете публичную лекцию на тему «Обитаемы ли планеты?» Следуя модным идеям своего времени, он в основном рассказывал о Марсе и о высокоразвитой инопланетной цивилизации, построившей сеть каналов. Теория Фламмариона— Лоуэлла, по всему, увлекала будущего классика, он размышлял на эти темы и позднее опубликовал статью «Марсианский разум» (1896). В ней он доказывал: «Если принять идею об эволюции живой протоплазмы на Марсе, легко предположить, что марсиане будут существенно отличаться от землян и своим внешним обликом, и функционально, и по внешнему поведению; причем отличие может простираться за границы всего, что только подсказывает наше воображение».
Окончательным толчком для написания романа послужила прогулка с братом, Фрэнком Уэллсом, и странное предположение последнего: что будет, если вдруг обитатели каких-то неведомых космических миров высадятся на Земле не с целью знакомства с людьми, но с целью захвата и покорения нашей планеты.
С точки зрения приоритета Герберт Уэллс не стал первооткрывателем. Тему инопланетного вторжения до него разрабатывали и другие авторы. Например, в 1887 году, за десять лет до Уэллса, рассказ об инопланетных захватчиках «Ксипехузы» опубликовал Жозеф-Анри Рони-старший. Но в «Войне миров» эта тема обрела совершенное воплощение. Уродливые марсиане на боевых треножниках, вооруженные тепловыми лучами, навсегда стали частью мировой культуры.
Уэллс поколебал обозначившееся, но еще не ставшее традиционным отношение публики к мифическим марсианам. Жители красной планеты превзошли землян в науке и технике, но при этом они вовсе не похожи на гуманистов. Более того, с ними невозможно договориться о перемирии, с ними невозможно сосуществовать — они не похожи на нас и воспринимают людей только в качестве вкусной еды.
Примечательно, что первоначально Уэллс разделял взгляды Фламмариона. В его творчестве мы находим рассказ «Хрустальное яйцо» (1897), который был издан параллельно «Войне миров». Видимо, в то время Уэллс обдумывал различные варианты возможного облика марсиан и крылатое создание было одним из них: «Головы у них были круглые, поразительно схожие с человеческими. <…> Их серебристые, лишенные оперения крылья искрились на свету, как чешуя у рыбы, только что вынутой из воды. Впрочем, мистер Уэйс вскоре установил, что крылья эти не были похожи на крылья летучих мышей или птиц, а держались на изогнутых ребрах, расходящихся веером от туловища. (Крыло бабочки с чуть изогнутыми прожилками — вот наиболее близкое сходство.) Само туловище у них было небольшое; ниже рта выступали два пучка хватательных органов, похожих на длинные щупальца. Как это ни казалось невероятным мистеру Уэйсу, но в конце концов он пришел к мысли, что именно им, крылатым существам, принадлежат величественные дворцы, напоминающие человеческое жилье, и роскошные цветущие сады — короче говоря, все то, чем ласкала глаз широкая равнина…»
