– А бывало и больше?
– Редко. Если госпожа графиня хотела спать, то было нужно капнуть шесть или семь раз.
– Понятно. А на вкус он каков, этот настой?
– Госпожа графиня говорила, что он лишен вкуса. Терпкий только.
– Ага… Ну, в крепком чае терпкость не слишком чувствуется. Итак, Кати, вы оставили чай и ушли?
– Да.
– И заперли дверь?
– Конечно.
– Последний вопрос. О распорядке графини Стадницкой и о том, что она принимает на ночь, знал еще кто-либо, кроме вас и Жослена?
Горничная задумалась:
– Ну-у… Н-не знаю точно… Обычно госпожа графиня загорала на палубе или играла в преферанс. Однажды я прислуживала ей за игрой – подавала сельтерскую – и слышала разговор. Все говорили о лекарствах, перешли на успокаивающие капли, и госпожа графиня сказала тогда, что постоянно принимает средство племени бороро, как она выразилась, «в гомеопатических дозах».
– Хм. Вот как… – задумчиво проговорил я с видом знатока. – Ну, что ж, спасибо, Кати. И не тревожьтесь, вы ни в чем не виноваты.
Я говорил правду: ни единой нечистой мысли я не воспринял от Кати – это была честная, работящая девушка.
– Ох, – всхлипнула горничная, – ваши слова да к Богу в уши…
Выйдя от Кати, я сразу проследовал к Жожо. «Внучек», в отличие от перепуганной Кати, метался по каюте, весь какой-то всклокоченный.
– Какого черта?! – возопил он. – Почему меня держат взаперти? Я арестован? Или вы полагаете, что это я убил Ирэн?
– Графиню звали Ирэн? – спокойно осведомился я (Леон благоразумно занял место в дверях).
– Ее звали Ирина, – буркнул Жослен, сникая.
– Пан Вальдес, я всего лишь хочу разобраться в случившемся. По чести говоря, моего желания здесь меньше всего, просто капитан корабля поручил мне расследование убийства…
– Я не убивал ее! – снова заорал Вальдес.
– А я вас и не обвиняю, – по-прежнему спокойно сказал я. – Мне нужно задать вам несколько вопросов. Вы позволите?
– Валяйте…
– Зная о привычке пани Стадницкой к строгому распорядку дня, хочу уточнить: вы пришли к ней ровно в десять? И открыли дверь своим ключом?
– Пришел, – нехотя ответил Жослен, – но не открыл. Обшарил все карманы и не нашел ключа. Тогда я быстро спустился к себе, обыскал тумбочку, вещи… Ключа не было. Тогда я спешно возвратился и постучал в каюту графини, надеясь, что она простит мне маленькое опоздание. Однако дверь мне никто не открыл, хотя в каюте горел свет. Это-то и показалось мне странным: Ирэн терпеть не могла спать даже при горящем ночнике, свет ей мешал. Я, помню, испугался: мало ли что могло случиться! Сбегал к Кати, она дала мне свой ключ, им я открыл дверь каюты Ирэн… И увидел ее – мертвую. Она лежала, как всегда, в этом своем восточном халате, в разжатой руке была книжка. А Ирэн… Она была бледна, как снятое молоко – знаете, такое, голубоватого оттенка.
Я кивнул.
– То есть пропажу ключа вы обнаружили именно в день убийства?
– Да! Вчера еще он был у меня с собой.
Я задумался. То, что Кати не рассказала о том, что одолжила свой ключ Жослену, меня нисколько не напрягло – я ведь об этом и не спрашивал. А вот пропажа ключа у Вальдеса… Вот это было подозрительно.
Но, опять-таки, Жослен не лгал мне. Это был очень простой и простодушный парень, недалекий и не злой. Такой по природе своей не способен на низкое коварство. Нет, убить он может, как и все, но не тайком, не хладнокровно.
И только тут до меня дошло, что я не заинтересовался главным – мотивом. Зачем той же Кати или Жослену убивать графиню? Какой в этом смысл, или спросим иначе: какая выгода?
Итак, кому выгодно?
– Скажите, Жослен, – медленно проговорил я, – а у графини ничего не пропало? Я имею в виду из ценных вещей?
– Пропало, – кивнул Вальдес. – Большой, очень большой рубин. В такой вот оправе, на золотой цепочке, как бы из бусинок. По словам графини, этот камень был подарком влюбленного в нее мужчины – этому Ромео очень не повезло, его расстреляли большевики. Такой рубин стоит целое состояние, и Ирэн никогда не расставалась с ним, не снимала даже в ванной.
– Ага! – оживился я. – То есть раньше вы всегда заставали ее с этим кулоном, а вчера его не оказалось?
– Его сорвал убийца! – пылко воскликнул Жослен. – Уверен в этом! Знаю, – снова увял он, – вы подозреваете меня. Конечно, обладая таким камнем, как «Яхонт», я смог бы разом решить все свои проблемы, но, клянусь, даже в мыслях у меня не было лишать Ирэн жизни!
– Я вам верю, Жослен. Вы упомянули странное название… Яхонт, кажется?
– А, да. Так русские в старину называли рубины – яхонтами.
– Вот оно что… Понятно. Скажите, когда вы вошли в каюту, никакого беспорядка не обнаружили?
Вальдес помотал головой:
– Нет-нет. Ирэн была помешана на порядке, хотя вроде и не германских корней. Все было как всегда…
– И последний вопрос. Где вы держали ключ, в каком кармане?
– Вот тут, в пиджаке.
– Не думаю, что тут поработал опытный карманник. Скорее… Вот что… В тот день не случалось такого, чтобы вы снимали пиджак?
– Да нет вроде… – затруднился Жослен. – Хотя… Ну да! После обеда я играл в бильярд. Пиджак я снял, чтобы не стеснять движений, и повесил рядом, на спинку стула.
– А с кем вы играли, если не секрет?
– С капитаном.
Я откланялся и вышел вон. Мне было о чем подумать. Леону было легче – импресарио сразу заподозрил капитана.
Действительно, при взгляде на этого моряка с грубым, словно бы испитым голосом и бестрепетным взглядом, сразу напрашивалась ассоциация с пиратами и флибустьерами.
Однако я точно знал: капитан «Ганзы» чист и невиновен.
Как говорила бабушка Райзл, «думай, думай, голова!».
2 сентября, Атлантика, борт корабля «Ганза»
Думал я чуть ли не до полуночи, ворочался, потом как-то так получилось, что стал представлять себе Лею… С тем и уснул.
А с утра отправился к капитану.
Нет, сомнений в его невиновности у меня не было, просто надо было кое-что узнать. Идей было много, и версия смутно, но просматривалась.
Капитан принял меня тотчас же.
– Господин Мелькерсен, – начал я, – правда ли, что в день убийства вы играли в бильярд с Жосленом Вальдесом?
– А-а, с этим… – презрительно фыркнул Мелькерсен. – Ну да, был такой факт. Думаете, это все-таки он?
– А вы? – улыбнулся я.
Капитан покачал головой.
– Не тянет он на убийцу, – сказал он с сожалением. – Слабак. Неженка. Да и вообще – альфонс!
– Вот и я того же мнения. Я вот что хочу от вас… Позвольте, я загипнотизирую вас. Обычный человек помнит все, что с ним было, но когда берется вспоминать, мало что всплывает в памяти. А вот под гипнозом воспоминания раскрываются куда глубже.
– Ну, если надо… – проговорил капитан неуверенно.
– Надо, – твердо сказал я.
– А, давайте!
Встав, я вытянул руку и приказал:
– Спать!
Мгновенное усилие воли подействовало сразу – Мелькерсен безвольно откинулся на спинку кресла, взгляд его затуманился.
– Господин Мелькерсен, вам хорошо и спокойно, – заговорил я монотонным голосом, – никакие тревоги и проблемы не беспокоят вас, все идет как надо… Ваша память могуча, вы помните все, что было с вами… Вы возвращаетесь в тот день, когда играли с Вальдесом в бильярд… Вот вы с кием в руках обходите стол… Где стоит Вальдес?
– Напротив, – пробормотал капитан.
– Он в пиджаке?
– Нет, только что снял и повесил на стул…
– Стул далеко?
– Рядом…
– Приглядитесь внимательно: никто не подходит к стулу? Никого рядом нет?
– Вертится тут один тип… Португалец вроде… То ли Вельо, то ли Вельго… Заносчивый – страсть! Ага… Вот же ж! В карман полез!
– Он трогает пиджак Вальдеса?
– Трогает?! Да он его лапает! Вон, полез в карман, тащит чего-то… А, да это ключ!
Я сделал движение рукой, и капитан пришел в себя.
Посмотрел на меня с недоумением, нахмурил лоб, потер щеку, словно припоминая.
– Так я, что, и вправду спал? – осведомился он.
– И вправду. Минуты четыре, не больше, но… Чувствуете, что отдохнули?
Мелькерсен поерзал и вдруг улыбнулся.
– А ведь верно! Будто выспался наконец. А то эти вахты… Да! Так вы как, узнали чего?
– Вы вспомнили, капитан. Некоего португальца, то ли Вельо, то ли Вельго…
– А-а! Как же, как же… Наш штурман прозвал его сеньором Зазнайкой. Хотя… Знаете, на публике этот Вельго появлялся редко, даже обед ему в каюту носили. Не понимаю, чего ему особенно зазнаваться, хотя Вельго и барон. Кстати, он сосед графини Стадницкой.
– Ах сосед…
Тут у меня словно сверкнуло что – разрозненные факты, никак не желавшие совмещаться, вдруг совпали, все и сразу, как зубцы у шестеренок.
Мне вспомнилось, какие тонкие переборки отделяли каюты – стоя во временном прибежище графини, я прекрасно слышал голоса соседей. Слов было не разобрать, но если приложить ухо к переборке…
– Мне кажется, – медленно проговорил я, – я знаю, кто убил графиню.
