Патрос подошел к Хафиду и заговорил. Юноша уловил в голосе господина почтение.
— Ты пришел из Вифлеема?
— Да, мой господин.
— И тебя не испугала эта удивительно яркая звезда, что все время вела тебя?
— Звезда? — переспросил Хафид, пожимая плечами. — Да я и не замечал ее.
— Не замечал?! — удивился Патрос. — С тех пор, как я увидел эту звезду, а взошла она над Вифлеемом почти два часа назад, я не свожу с нее глаз. Никогда в жизни не видел я звезды ярче и красивей, чем эта. И все это время, пока я слежу за ней, она движется от Вифлеема к нашему каравану. Посмотри, она светит прямо над нами. Ты остановился, и звезда на небе замерла.
Патрос внимательно посмотрел на лицо юноши.
— Скажи, сын мой, не случалось ли с тобой в Вифлееме чего-нибудь странного? — спросил он. — Может быть, ты был свидетелем какого-нибудь необычного события?
— Да нет, мой господин.
Старый торговец нахмурился и задумчиво проговорил.
— Никогда в моей жизни не было столь поразительной ночи, подобной этой. Сегодня все очень таинственно — и этот неугасимый свет, и эти переполняющие меня чувства.
Хафид виновато заморгал.
— Мне тоже никогда не забыть этой ночи.
— О, вижу, что все-таки с тобой произошло нечто необыкновенное! Да, а почему ты вернулся так поздно?
Хафид продолжал молчать. Старый торговец подошел к мулу и похлопал по сумке.
— Она пуста! Ну, наконец-то, хоть одному моему торговцу повезло. Пойдем же в мой шатер, и там расскажешь мне, как тебе это удалось. Уж если богам угодно превратить ночь в день, то мне до утра не заснуть. Может быть, ты раскроешь мне тайну звезды, что сопровождала тебя все это время?
Больше думая не о звездах, а о своих земных делах, Хафид побрел вслед за Патросом в шатер. Там Патрос опустился на мягкую подушечку, и, закрыв глаза, приготовился слушать рассказ Хафида. Волнуясь и сбиваясь, тот долго говорил о своих злоключениях в Вифлееме. Хафид рассказал обо всех, кто отказался разговаривать с ним, и об оскорблениях, нанесенных ему. С особым негодованием он поведал о том, как один горшечник выкинул его из своего дома, а римский солдат швырнул в лицо Хафиду плащаницу только за то, что юноша не захотел сбавить цену. Несколько раз Патрос начинал сочувственно кивать. И вот наступил момент, когда Хафид, запинаясь, еле слышным голосом начал описывать сомнения, что охватили его в тот момент, когда он сидел на постоялой дворе.
К удивлению юноши, Патрос вдруг прервал его.
— Хафид, прошу тебя, перескажи мне все, что ты думал, каждую свою мысль и ту последовательность, в которой они к тебе приходили.
Когда Хафид, насколько мог, вспомнил и пересказал все, что он передумал. Патрос произнес:
— Но какая же мысль развеяла твои сомнения и придала уверенности? Почему ты все-таки решил дождаться рассвета и продолжать свои попытки? Что подтолкнуло тебя к этому?
Хафид на мгновение задумался и твердо ответил:
— Я вспомнил о дочери Калнеха. Сидя на том вонючем постоялом дворе, я понял, что если не сделаю того, что решил — мне никогда не видеть прекрасного лица Лиши, — сказал Хафид еле слышным от волнения голосом. — И теперь, когда я не оправдал ваших надежд, мне можно больше не мечтать о ней.
— Почему? — недоуменно спросил Патрос. — Ведь плащаницы нет, значит, ты продал ее.
Хафид говорил так тихо, что старому Патросу пришлось нагнуться, чтобы расслышать слова своего воспитанника. Хафид рассказал ему о том, что произошло в пещере, о младенце и о том, как он укутал его плащаницей. Пока юноша говорил, Патрос то и дело смотрел на вход в шатер, в проеме которого продолжала ярко светить неведомая звезда. Постепенно изборожденное морщинами лицо старого торговца начала озарять ласковая улыбка. Он словно не замечал присутствия юноши и посмотрел на него только после того, как услышал тихие всхлипывания. Постепенно они затихли, и в шатре воцарилась торжественная тишина. Хафид сидел, опустив голову, не смея поднять глаза на своего господина. Грустные мысли одолевали его. Он не справился с поручением, опозорился и теперь ему придется навсегда смириться с унизительной работой погонщика верблюдов. От стыда он вскочил и попытался выбежать из шатра, но Патрос остановил его, положив руку на плечо юноши.
— Посмотри на меня, — произнес он, и Хафид поднял на господина робкий взгляд. — Сын мой, твое первое торговое путешествие не принесло тебе никакой материальной выгоды.
— Да, мой господин, — глухо ответил Хафид.
— Но оно принесло пользу мне. Звезда, что вела тебя, избавила меня от долгих мучительных сомнений, сняла пелену, застилавшую мои глаза. Почему? Что случилось? Это я объясню тебе только после того, как мы приедем в Пальмиру. А теперь у меня есть к тебе просьба. Выслушай ее.
— Просьба? — изумился Хафид. — Вы вольны приказывать мне, вы — мой господин.
— Еще до рассвета мои торговцы начнут возвращаться, и их животным потребуется уход. Хочешь ли ты и дальше выполнять свою прежнюю работу?
Хафид вскочил и с благодарностью поклонился своему покровителю.
— Я буду делать все, что бы вы ни приказали мне, — с готовностью проговорил он. — Простите меня, мой господин… Я знаю, что подвел вас.
— Тогда иди и приготовься к работе, торговцы вот-вот вернуться. И помни — мы встретимся снова, когда прибудем в Пальмиру.
Когда Хафид вышел из шатра, свет звезды на мгновение ослепил его. Юноша остановился и прикрыл глаза ладонями. В ту же секунду он услышал, что Патрос снова зовет его. Хафид повернулся и вошел в шатер, ожидая приказаний. Патрос поднялся и, подойдя к Хафиду, погладил его по плечу.
— Не тревожься, сын мой. Пусть сон твой будет спокойным, ибо ты не только ничего не потерял, но приобрел.
Ничего не понимая, Хафид покинул шатер. Яркая звезда озаряла ночное небо чистым нежным светом.
Прошло почти две недели с того времени, как караван прибыл в Пальмиру. В постоянной работе Хафид уже успел забыть о словах Патроса, но однажды ночью к нему пришел посыльный хозяина и, разбудив, сказал, что хозяин желает видеть его. Хафид встал со своего набитого соломой тюфяка, служившего ему постелью, и торопливо пошел вслед за слугой. Его проводили в спальню Патроса. Войдя в прекрасно убранную комнату, Хафид остановился в почтительном отдалении от постели, где возлежал господин.
Патрос открыл глаза и, опершись слабеющей рукой на подушки, сел. Лицо господина было оплывшим и страшно бледным, вены на отекших руках вздулись. Хафид едва узнавал в угасающем старике своего прежнего господина. Минуло всего двенадцать дней с их последней встречи, а неизлечимая болезнь уже сделала свое страшное дело.
Патрос поднял руку и знаком показал Хафиду, что тот может сесть на край кровати. Когда юноша осторожно, стараясь не потревожить господина, робко присел, Патрос заговорил:
— Сын мой, у тебя было несколько дней, чтобы обдумать свою будущую судьбу. Скажи, столь же ты уверен в себе, что и прежде? Не покинула ли тебя мысль стать торговцем?
— Нет, — признался Хафид.
Патрос кивнул.
— Тогда, да будет так, — произнес он. — Я хотел провести больше времени с тобой, но, как видишь, планы мои меняются. Хоть ты и считаешь меня хорошим торговцем, способным заключить выгодную сделку, со смертью мне договориться не удалось. Я слышу, как она, словно злобная кошка, царапается в мою дверь. И она проскользнет в нее, для нее не существует запоров.
Надрывный кашель прервал речь Патроса. Пораженный ужасом, Хафид неподвижно сидел, с сочувствием глядя, как его господин жадно ловит ртом воздух. Наконец кашель прекратился, и Патрос слабо улыбнулся.
— Мои часы сочтены, поэтому давай сразу приступим к делу. Прежде всего, вытащи из-под кровати небольшой кедровый сундучок.
Хафид нагнулся и вытянул из-под кровати опутанный ремнями небольшой сундучок. Поставив его на постель, у ног Патроса, он снова сел не прежнее место.
Откашлявшись, старый торговец заговорил:
— Много лет тому назад, когда я выполнял работу, еще менее почетную, чем та, которой занят погонщик верблюдов, мне выпала честь спасти от неминуемой смерти путника с Востока, на которого напали бандиты. В то время я был очень силен, и справиться с нападавшими мне не составляло особого труда, поэтому я считал, что не совершил никакого подвига, а всего лишь выполнил свой долг. Однако прохожий настоял, чтобы я принял от него вознаграждение. Поскольку ни семьи, ни денег у меня не было, он взял меня с собой и привел в свой дом. Семья моего нового знакомого и его родственники приняли меня, как давнего доброго друга. Однажды, когда я уже вполне освоился со своей новой жизнью, он познакомил меня с содержимым этого сундучка. Внутри лежали десять пронумерованных кожаных свитков. В первом свитке была написана тайна познания, в остальных — секреты и принципы, необходимые для достижения успеха в торговле. Весь последующий год изо дня в день, под руководством своего наставника, я впитывал заложенную в свитках мудрость. Овладев тайной познания, раскрытой в первом свитке, я постепенно переходил к другим, и по мере изучения их, заповеди становились не только правилами поведения, но и частью моей жизни. В конце концов, они стали частью меня самого. Через некоторое время я получил сундучок, в котором находились десять свитков, а так же запечатанное письмо и кошелек с пятьюдесятью золотыми. Меня проводили в путь и сказали, что письмо я могу открыть только тогда, когда отойду от дома так далеко, что не буду видеть его. Тепло простившись со всей семьей, я отправился навстречу будущему, и честно выполняя свое обещание, распечатал письмо лишь когда вступил на дорогу, ведущую к Пальмире. В письме говорилось, что пятьюдесятью золотыми я могу распоряжаться по своему усмотрению, а все свои поступки согласовывать с усвоенными заповедями. Мне приказывалось также в будущем отдавать половину всего заработанного бедным и менее удачливым. Только кожаные свитки не разрешалось мне ни отдавать, ни давать читать кому-либо. Мне было приказано ждать условного знака, по которому я определю, кому мне следует передать сундучок со свитками.
