Возможно, кто-то считает, что дар ясновидения на море люди имели лишь в старые времена или в неких далёких странах. Да нет же! Трудно себе представить, но в советском Военно-морском флоте в годы Великой Отечественной войны был человек, наделённый уникальным качеством чувствовать опасность, грозившую его кораблю. Вот что об этом пишет писатель-историк Игорь Бунич:
«Капитан 3-го ранга Горбачёв, командир лидера „Ленинград“, не любил уходить с мостика. И его подчинённые чувствовали себя неуютно, когда на мостике не было командира. Несмотря на относительную молодость, капитан 3-го ранга Горбачёв обладал тем таинственно необъяснимым качеством, свойственным некоторым (далеко не всем) старым капитанам, которое порождало и порождает многочисленные флотские легенды со времени изобретения корабельного компаса. Качеством этим является почти звериное чувство опасности, угрожающей кораблю. Объяснить это качество невозможно, как невозможно объяснить инстинкт. Но именно этот таинственный инстинкт подбрасывал среди ночи капитана в койке, заставлял выбегать на мостик и останавливать корабль всего в полукабельтове от не отмеченного на карте подводного рифа. Этот инстинкт заставлял, к удивлению всей вахты, неожиданно резко менять курс в тумане, избегая почти неизбежного столкновения. Этот инстинкт у Горбачёва был мощным и, как ни удивительно, врождённым, ибо по молодости лет он не успел наплавать в должности командира того количества времени (30–40 лет), когда подобное качество хотя и вызывает некоторое удивление, но это уже скорее не удивление, а почти суеверное восхищение. С первого дня войны капитан 3-го ранга Горбачёв уверенно вёл вверенный ему красавец-лидер через лабиринты своих и чужих минных заграждений, порой петляя, как лиса, чьи тропы обложили капканами, и постоянно приводя корабль в базу без единой царапинки. „Ленинград“ не только ни разу не напоролся на мину, но даже не подцепил ни одну параваном, когда по всей Балтике ежедневно мины пожирали боевые корабли и суда, порой со всеми экипажами.
Более того, Горбачёв минимум за полчаса до появления первых самолётов противника чуял атаку с воздуха, и тут, казалось, совершенно точно знал, куда упадёт каждая из сброшенных бомб, настолько чётко он управлял рулём, иногда отстраняя рулевого и становясь лично за штурвал. Торпедные катера противника он, казалось, видел ещё за горизонтом, давая целеуказания на орудия, к великому смятению всех своих начальников, ещё ничего не заметивших.
Начальство ценило Горбачёва, но относилось к нему несколько насторожённо, как в деревне к колдуну. Но когда при совершенно чистом небе на мачтах „Ленинграда“ взвивался флаг, скажем, „Воздушная тревога“ или „По курсу мины“, все корабли немедленно репетовали сигнал, как будто Горбачёв был адмиралом, и никогда не ошибались. От Горбачёва требовали внедрения его метода на флоте, но поскольку метод, естественно, внедрить было невозможно, то его чуть не обвинили во вредительстве со всеми вытекающими по тем временам последствиями. К счастью, все строевые командиры ценили необыкновенные морские качества командира лидера „Ленинград“ и с удовольствием, как впоследствии вспоминал Иван Святов (начальник штаба лёгких сил БФ. — В.Ш.), создали бы для него специальную должность вроде живого миноискателя или локатора, но поскольку подобную должность обосновать было невозможно, то она, конечно, создана не была, хотя сохранилась в качестве легенды-шутки в трагической истории КБФ».
Капитану 3-го ранга Горбачёву, как и большинству людей с феноменальными способностями, не повезло. Вскоре после трагического Таллинского перехода Балтийского флота, в котором было потеряно более трёх десятков кораблей и судов и около 20 тысяч человек (лидер «Ленинград», ведомый Горбачёвым, разумеется, дошёл невредимым), он был разжалован по политическому доносу в матросы. В прежнем звании Горбачёва восстановили только после войны и вскоре уволили в запас. Несколько лет назад он, всеми забытый, умер в Петербурге. Увы, феноменальные способности морского офицера, которые могли бы спасти ещё тысячи жизней, не были востребованы… Как знать, возможно, пройдёт совсем немного времени, и таинственный дар ясновидения поможет человечеству в раскрытии многих тайн океана.
Помимо множества подстерегающих мореплавателей опасностей есть и такие, быть готовым к встрече с которыми просто невозможно, как невозможно и что-то предпринять для их избежания. Такие случаи моряки именуют «непреодолимыми силами стихии и непредвиденными на море случайностями». Среди таких случаев особенно выделяются попадания в судно молний и метеоритов.
В 1784 году английский линейный корабль «Тисбе» штормовал у берегов Ирландии. Внезапно из туч в грот-рей корабля ударила молния, вспыхнули паруса. Огонь грозил гибелью кораблю. К счастью, командир «Тисбе» приказал срубить мачту. Корабль удалось спасти.
В 1801 году во время грозы у островов Силли молния попадает в фор-стеньгу 86-пушечного английского корабля «Гибралтар». По мачте она пронеслась в трюм, где разбила несколько ящиков с ядрами. Корабль просто каким-то чудом уцелел.
Л. Скрягин так характеризовал опасность молнии для кораблей в море:
«Из метеорологии нам известно, что сильные вихревые движения воздуха, тропические и внетропические ураганы, циклонические бури и смерчи очень часто сопровождаются значительными явлениями атмосферного электричества. Чаще всего эти проявления имеют вид обычных линейных, более или менее сложных и частных молний. Гораздо реже они становятся необыкновенными по силе, форме разрядов и их частоте. Появляются своеобразные плащевые молнии: молнии становятся настолько частыми, что кажется, будто облака наполнены ими; при этом возникает почти непрерывное свечение. Такие плащевые молнии нередко поражали сразу несколько судов. Мерцание в небе множества молний отмечалось, например, осенью 1813 года в устье Роны, где тогда стояла английская эскадра, блокировавшая Тулон. Из 13 кораблей молнии повредили в течение двух минут семь. На пяти из них пришлось менять мачты и стеньги.
Известны случаи, когда молния пробивала деревянный корпус судна насквозь. Так случилось с французским военным кораблём „Коквин“, который в рождественскую ночь 1820 года стоял на якоре в Неаполитанском заливе. Молния, пробив корпус корабля (от верхней палубы) и днище, ушла в воду. Получив течь, „Коквин“ начал погружаться. Лишь благодаря быстрым действиям экипажа судно удалось вовремя посадить на мель.
Во времена парусного флота (до середины прошлого века) корабли строили из дерева, их такелаж, пропитанный смолой, паруса и сам корпус судна при соприкосновении с огнём мгновенно загорались; пламя в течение считанных минут охватывало весь корабль, и обычно борьба людей с огнём оказывалась бесполезной. Разрушительное действие пожаров на море времён деревянного кораблестроения достигало колоссальных размеров, и молния здесь сыграла не последнюю роль…
Спустя 10 лет после открытия Бенджамена Франклина, впервые указавшего миру на электрическую природу молнии, англичанин Вильям Уатсон построил в Лондоне громоотвод. Зная, какую опасность молния представляет для кораблей, изобретатель обратился к адмиралу Ансону, в то время первому лорду адмиралтейства, с советом оборудовать все британские военные корабли громоотводами. Уатсон снабдил свой проект подробными чертежами и эскизами. По его идее громоотвод должен был быть сделан из меди в виде полос, проходящих от клотика каждой мачты вниз и уходящих за днище корабля в воду. Лордам Британского адмиралтейства эта затея показалась слишком дорогим удовольствием, и Уатсону было отказано в привилегии на изобретение.
Прошло лет 20, и в мире появился ещё один поборник „молниеотводов“ на кораблях. Им оказался некий Вильям Хэррис — выпускник медицинского факультета Эдинбургского университета. Оставив хирургию, тридцатилетний врач посвятил себя проблемам электричества и магнетизма. Он опубликовал несколько серьёзных работ о молнии, о её опасности для судов. В его трудах мы находим помимо интересных фактов и конкретные цифры. По сведениям, собранным Хэррисом из официальных источников Британского адмиралтейства и страховой компании Ллойда, с начала XIX века за 25 лет молния поразила 220 военных кораблей: 87 линейных, 55 фрегатов, 78 шлюпов и других более мелких судов. На этих кораблях адмиралтейству пришлось заменить более 400 мачт и стеньг.
В те годы военные корабли и некоторые торговые суда Англии были снабжены съёмными громоотводами, которые представляли собой проволочные цепи, поднимаемые во время грозы на сигнальных фалах мачт. Но они оказались малоэффективными. Хэррис рекомендовал адмиралтейству ставить на корабли стационарные громоотводы, вмонтированные в стеньги, мачты и бушприты. Он считал, что громоотвод, который может надёжно уберечь судно от молнии, должен представлять собой линию из медных полос длиной каждая по 4 фута, шириной 5 дюймов, причём эти полосы должны были крепиться к дереву рангоута медными гвоздями через каждые 6 дюймов. Опыты с такими громоотводами англичане начали проводить с 1834 года на кораблях, приписанных к Портсмуту и Чатаму. Десять различных военных кораблей, начиная со 120-пушечной „Каледонии“ и кончая шлюпом „Бигль“ (где в это время находился Ч. Дарвин), были снабжены громоотводами Хэрриса. Но прошло четыре года, и Адмиралтейство потеряло интерес к дорогой новинке и перестало запрашивать командиров кораблей о работе громоотводов Хэрриса в случае попадания в эти корабли молний. О них, о громоотводах, вспомнили в 1838 году, когда из-за молнии едва не погиб корабль её величества 90-пушечный „Родней“. В декабре того года он оказался застигнутым штормом близ Сиракуз… Молния расщепила грот-стеньгу, убив двух матросов. Из-за начавшегося пожара корабль сильно пострадал и надолго ушёл на Мальту в ремонт.
