— Всё, нам пора, — сказала Лиля, помогая своей бабушке одеться. — Спасибо за чай!
— Спасибо вам за повествование! — растерянно пробурчал я. — Я столько от вас узнал!
— Запомни, — перед уходом посмотрела на меня шаманка, — по берегам рек, здесь на Кети, на Сыму, на Вахе, Оби и Енисее и дальше на восток, вплоть до Великой Ламы, стоят сотни брошенных городов. Городов ушедшего на юг великого народа. Не мы, эвенки, и не якуты хозяева этой земли. Все мы на ней гости. Только гости, которых когда-то пустили сюда пожить. Подлинные хозяева Сибири вы, лючи — прямые потомки великих эндри. Но вы об этом ничего не знаете!
Когда эвенки ушли, я никак не мог поверить в то, что услышал. Сотни городов! Дороги! Прирученные лоси и мамонты! И до сих пор живущие среди лесов ведические жрецы! Сказка, да и только! Но что- то подсказывало, что я прикоснулся к истине. К тому бесценному знанию, которое почему-то тщательно скрывается от русского народа. То, о чём поведала старая шаманка, из моей головы никак не выходило. Властелины севера, легендарные русоволосые эндри? Люди, некогда приручившие лосей и мамонтов! Кто они? Припомнились однажды увиденные мною Ленские писанницы. На них были изображены погонщики, сидящие на громадных лосях, и бегущие за мамонтами охотники. Может, писанницы рассказывают о жизни эндри? По словам шаманки, о русских людях, некогда живших в Сибири? А может, и не русских, но всё равно, людей белой расы.
«Интересно, — думал я, — сохранились древние кочевые дороги эндри в наши дни или нет? Вот бы побывать на одной из них и своими глазами убедиться, что всё, о чём я услышал, — правда. Но скорее всего, кочевые дороги давным-давно заросли лесом. А если за ними кто-то ухаживает? Например, на севере селькупы и ненцы, южнее те же эвенки или кеты? Хотя вряд ли. Слишком много прошло времени. Древняя традиция, наверняка, прервалась. Но тогда почему шаманка определила, что Юрий Петрович потерялся как раз на одной из таких дорог? И потом, старушка рассказала об оставленных жителями сотнях северных городов. Что это за города? Где они? Я ни разу их не видел».
И мне опять захотелось встретиться со старой эвенкийкой. В конце декабря, когда школьники из эвенкийского стойбища решили отправиться к родным на каникулы, я, как человек более или менее свободный, к радости директора школы согласился их проводить. Ребят было всего пятеро. И все они были хорошими лыжниками, поэтому проблем в дороге с ними не было. Переночевали в одной из пустующих охотничьих избушек и к вечеру следующего дня были на месте.
На стойбище ребятишек ждали. Над чумами висел запах свежеиспечённого хлеба и жареного мяса. Когда я подошёл к чуму Николая то навстречу высыпали все его обитатели. Борис Леонтич протянул мне свою крепкую руку и, пожав мою, сказал:
— Молодец, что пришёл, Геша! Теперь у нас будет настоящий праздник — все в сборе!
«Все», как я понял, относилось и ко мне.
— Он что и вправду? — повернулся я к улыбающемуся Николаю.
— Конечно! — кивнул головой молодой эвенк. — Ты для нас как свой, хоть и лючи. Тебе женщины и костюм наш сшили, а мы с отцом лыжи настоящие кысовые склеили… А то ходишь на чём попало, — показал охотник на мои подшитые шкурой лошади подволоки.
— Чем тебе не нравятся мои лыжи? — обнял я эвенка. — Такие же лёгкие, как и ваши, только камус не тот. Зато никто не придирается. У нас есть один в Центральном, ты его знаешь — Рычагов! Так он, за неимением камусов, собрал в посёлке бродячих котов, из их шкуры сделал себе лыжи лучше ваших — в любой мороз катятся!
— Ха-ха-ха! — засмеялись над моим рассказом про Рычагова эвенки.
— На лыжах у Рычагова коты! Ха-ха-ха!
— Ну, ты нас и насмешил! — хлопнул меня по плечу Борис Леонтич. — Айда в чум, будем чай пить!
Это означало — есть до упаду, потом, завернувшись в оленье одеяло, спать, а потом снова есть… Перспектива не весёлая. Но с дороги она вполне годилась. Я, улыбнувшись, кивнул. Через несколько минут, услышав, что я на стойбище, в чум вошла бабушка Нюра. Она молча сбросила с себя кырняжку и, посмотрев на огонь, сказала:
— Пошто не снимаешь чирки? Ты же пришёл в семью, значит, надо одеваться по-нашему: на ноги — лукду или чиколмы, на плечи — кырняжку. Вот твой нагрудник, — протянула она мне сшитую эвенками одежду. — Его Лиля для тебя ещё осенью вышила…
Я взял в руки разложенные передо мной подарки и, растерявшись, не знал, что с ними делать.
— Бери-бери, не стесняйся, — подбадривал меня Борис Леонтич. — Зимой надо ходить по-нашему, тогда не замёрзнешь. Что твоя фуфайка? Она не для леса…
— По крайней мере, будем за тебя спокойны, — сказал Николаи серьёзно. — В нашем обмундировании, — применил он армейский термин, — можешь спать без костра прямо на снегу.
— Спасибо, друзья! — посмотрел я на добродушно улыбающиеся лица эвенков. — Таких сердечных людей, как вы, я, право, ещё не встречал.
_ Это наш долг, вот и всё, — посерьёзнела баба Нюра. — А людей хороших на свете много, и ты их ещё встретишь.
Через несколько минут я был уже в эвенкийской одежде. Обувь оказалась как раз! Олений кафтан под мышками немного давил, но большой беды не было. Он тоже вполне годился.
— Завтра лыжи померяешь. Юксы подойдут, — осмотрел меня со всех сторон Борис Леонтич. — А сейчас все за стол! Надо обмыть об- новку, — снял он с огня казан с кипящим чаем.
Поздно ночью, когда все стали укладываться спать, бабушка Нюра засобиралась к себе.
— Я тут недалеко, в двух километрах. Там у меня Лиля, наверное, девчонка совсем заждалась.
— Давайте я вас провожу, — вызвался я. — Всё равно спать неохота.
— Ну что же, пойдём, — согласилась шаманка. — Если отдыхать неохота, я тебе кое-что расскажу, — посмотрела она на меня, улыбаясь, очевидно, читая мои мысли.
Мы вышли на мороз и, надев лыжи, молча отправились в сторону бора. На чёрном бархатном зимнем небе горели звёзды. Стоял трескучий мороз. Где-то вокруг нас хоркали, разгребая снег, олени. А впереди чёрными колоннами вздымались к небу вековые сосны. Через полчаса мы подошли к чуму бабушки. В жилище нас встретила Лиля. Девочка сидела у горящего огня и что-то шила.
— Посмотри, какого эвенка я привела! — показала на меня баба Нюша. — Давай ставь чай, у нас разговор будет, — обратилась она к девочке.
— Он давно вскипел, — улыбнулась Лиля.
— Тогда тащи оленью лопатку, соль и перец. Будем кормить Гешу национальным.
Накинув на себя верхнюю одежду, Лиля вышла на улицу. Было слышно, как она открыла рядом стоящий лабаз.
— У тебя накопились ко мне вопросы? — уселась, скрестив ноги на оленью шкуру, шаманка. Не стесняйся, что смогу, то тебе расскажу. Только сможешь ли ты меня понять?
— Постараюсь, — ответил я.
В этот момент в чум вошла Лиля. Она положила на низенький стол замороженную оленью лопатку. Насыпала в берестяную миску соль, смешала её с перцем и протянула мне узкий острый нож.
— Бери, ешь не стесняйся, — кивнула головой бабушка.
— Сколько же можно есть? — взмолился я. — Так ведь лопнуть недолго.
Но для приличия я отрезал кусочек мороженого мяса, макнул его в соль с перцем и положил в рот. К строганине я был давно привычен, поэтому, хоть есть и не хотелось, кушал с аппетитом. Видя, как я расправляюсь с мясом, эвенки, одобрительно кивнув головами, отрезали и себе по кусочку.
— У нас на севере, если не будешь кушать сырое, скоро помрёшь, — сказала бабушка.
— А потом вкусно! — добавил я. — Разве можно сравнить с варёным или жареным?
— Обычно оленину готовим приезжим. Мёртвое мясо есть мёртвое. Оно ничего не даёт. В животе что камень. Но вы, лючи, к нему более привычны.
— Старая сибирская традиция забыта, — сказал я. — В сибирской русской кухне строганина тоже была. Потому русские сибиряки цингой никогда и не болели.
— Если ты говоришь, значит так, — кивнула головой шаманка. — Но, давай перейдём к делу. Какие у тебя ко мне вопросы?
— Вы в прошлый раз сказали, что на берегах наших рек стоят развалины родов мамонтового народа — эндри. Но я ни разу развалин этих не видал. Мне бы хоть раз взглянуть?
— Значит, плохо смотрел, — кинула себе на плечи оленью кырняжку шаманка. — Глаза есть, но не видят. И потом, ты должен знать, что эндри из камня и кирпича ничего не строили. Всё у них было сделано из дерева и из земли. Дерево гниёт и горит. Так что со временем, на месте жилищ остаются одни земляные валы. И ещё ямы. На этих валах давно выросла тайга. Потому ты ничего и не заметил. А города были большие. По несколько километров в поперечнике! Местные остяки эндри называют квелями. Или берёзовыми людьми. Потому что у эндри священным деревом считалась берёза. Съезди на Кеть в Олипку к остякам, спроси места, где жили квели. Они тебе покажут. Когда-то на Кети стоял острог. В детстве я в нём была. От его стен почти ничего не осталось. Сгнили и упали. Но остяки моему отцу рассказали, что этот острог лючи построили на месте города квелей или эндри. Так вот, Кетский город лючи был намного меньше древнего, на котором стоял. Найди это место и сам убедись, — посмотрела на меня шаманка. — На Кети, слышала я от стариков, стояло пять больших городов эндри и ещё несколько поменьше. И на Орловке есть место, где жили эндри, недалеко от её устья. Весной ты можешь туда съездить. Там видны места, где стояли деревянные дома и валы крепости. В тех борах остяки находили железные кольчуги, потерянные топоры и даже стальные мечи. Правда, всё ржавое и негодное. Но ты должен знать, что остяки железо не плавили. Они до прихода сюда лючи всё делали из кости и камня. Железо знали только мы, тунгусы, но нас здесь тогда не было.
