— Ну, парень, заходи. Посиди-ка там спокойно. Пока тебя не выпустят, сам наружу не просись. — С этими словами он втолкнул Ван Липина в чулан, запер дверь и ушел.
Ван Липину и в голову не могло придти, что «учитель» выкинет такой номер. Вокруг было темно хоть глаза выколи.
«Зачем меня тут заперли? — подумал Липин. — Наверное, учитель хочет проверить, действительно ли и хочу постигать Дао. Что ж, посижу здесь, он увидит, что я вправду хочу у него учиться и рано или поздно выпустит меня».
Думать так было просто, а вот сидеть в темной комнате нелегко. От волнения он стал быстро ходить по комнате и в темноте больно стукнулся лбом о стену. Пришлось ему передвигаться, вытянув перед собой руки. Потом ходить понапрасну ему надоело, он уселся на пол и стал петь песни, чтобы скоротать время. Но сердце его сдавливала невесть откуда взявшаяся тревога. Утро тянулось для него, словно целый год.
Наконец дверь со скрипом отворилась, и в глаза Ван Липину ударил свет, да такой яркий» что он зажмурил глаза. Услышав, как старик зовет его к себе, он протер
глаза и вышел наружу. На душе у него было все так же тревожно, но он старался не подавать виду.
— Ну как, терпимо? — спросил его Ван Цзяомин. Липин решил, что «учитель» испытывает его, и ответил, стараясь изо всех сил казаться спокойным:
— Ничего особенного, этот урок легкий. Со мной вроде бы все в порядке, да? — Ему очень хотелось, чтобы «учитель» поставил ему «пятерку».
— Вроде да, в порядке, — сухо отозвался Ван Цзяомин. — Пойдем-ка, перекусим.
Ван Липин все утро метался по темному чулану и даже, не утерпев, помочился в углу, так что оценка Ван Цзяомина была хоть и не самой высокой, но, учитывая его огрехи, все же приемлемой. Свой первый «экзамен» он как будто выдержал.
За едой старики против обыкновения говорили мало и ни словом не обмолвились об испытании, которое только что пережил Липин. Они словно не догадывались, как туго ему пришлось в чулане. А Ван Липин смекнул что к чему и про себя решил: «Вы делаете вид, что знать ничего не знаете про то, как я сидел в чулане, ну а я сделаю вид, что со мной ничего не произошло. Посмотрим, какую еще проверку вы мне устроите». Он быстро покончил с обедом и аккуратно положил палочки возле чашки, ожидая нового задания от своих учителей.
Он и вообразить не мог, что Ван Цзяомин все тем же сухим тоном скажет ему:
— Липин, возвращайся в темную комнату и сиди там.
Сказал и, не взглянув на Ван Липина, пошел к чулану. Липину ничего не оставалось делать, как пойти за ним. Он вошел в чулан, услышал за собой бряцанье замка, звук удаляющихся шагов. Снова его окружал непроглядный мрак.
Ван Липин растерянно стоял в темноте. «Неужто утреннего экзамена недостаточно? — мелькнуло у него в голове. — Неужто они еще сомневаются в моем усердии? И чего ради по их милости мне тут маяться в темноте?» Со злости он стал колошматить по воздуху руками и ногами, потом, утомившись, сел на пол. Он и утром не стерпел — справил нужду прямо в чулане. Вот и сейчас он чувствовал, что в животе у него скопилось немало «отходов» и что ему вряд ли удастся дотерпеть до следующего прихода старцев. Как ни старался Ван Липин отвлечься, подумать о чем-нибудь приятном и возвышенном, желание облегчиться постоянно возвращало его к его отчаянному положению. Что делать? Он звал учителя — и только впустую драл горло. Колотил в стены и в дверь — в ответ ни звука. Где тут справлять нужду? Пойдет вонь, учитель заглянет и посмеется над ним. Нет, нельзя здесь больше мочиться. Но и терпеть сил не было. Вот так передряга! Ван Липин собрал в кулак всю свою волю, Он твердо решил терпеть до последнего. Мгновения томительно тянулись одно за другим. В конце концов Ван Липин не выдержал и справил нужду прямо в штаны. Приятно было почувствовать облегчение после этой нескончаемой муки! Но тут его стали обуревать угрызения совести. Он не сдержался, не выполнил обещания, которое дал сам себе! От стыда и отчаяния Липин даже заплакал. Никто на свете не мог знать, как тяжело ему было в тот момент. А впрочем, и не нужно, чтобы кто-нибудь про это узнал! Поплакав немного, Ван Липин успокоился и уселся на полу. Штаны его мало-помалу обсохли, и он решил, что когда старики придут за ним, он постарается сделать так, чтобы они не заметили случившегося с ним конфуза.
А даосы все это время находились рядом с чуланом, где сидел Ван Липин, и отлично знали, что с ним происходит. Когда Ван Липин мучался один в кромешной тьме, они переживали вместе с ним его страх и стыд, его страдание и отчаяние. Однако у Лао-цзы[10] недаром говорится; «Победивший себя воистину силен». Как бы жестоко ни обращались старики с тринадцатилетним подростком, это было необходимо для того, чтобы сделать из него нового человека. И, видя недюжинное упорство и искренность Ван Липина, они не скрывали своей радости.
Когда стемнело, старики отперли чулан и позвали Ван Липина. Ван Липину было очень стыдно за себя, но, увидев, что на улице уже сгустились сумерки, он подумал, что старики, может быть, не заметят его конфуза, вышел из комнаты и, как ни в чем не бывало, отвесил им низкий поклон. Даосы не стали задавать ему вопросов, а сказали только: — Сегодня на этом закончим, возвращайся домой. Опасаясь, что старцы заметят его позор, Ван Липин не мешкая побежал домой. Пробегая мимо ручья, он снял с себя штаны, наскоро сполоснул их в воде и, уже совсем успокоившись, явился домой как раз к ужину. А на вопрос родителей, почему у него мокрые штаны, ответил, что по дороге домой играл с товарищами и по неосторожности упал в лужу. На том разбирательство и закончилось.
С тех пор каждый третий-пятый день Baн Липин уходил в темную комнатку, чтобы «освобождаться от заблуждений». Каждый раз он проводил там все больше времени: сначала полдня, потом день, а потом весь день и всю ночь. Со временем он привык сидеть в темноте, не испытывая особых волнений. Он сумел обуздать свою «дикую природу», и сердце его было покойно, как «зеркало недвижных вод». Теперь он мог безмятежно и сосредоточенно осознавать, что с ним происходит, Старики сказали ему, что для него начался этап работы с сознанием, который так и назывался; «осознание».
В книге Лао-цзы есть слова: «Достигай предела пустоты, ревностно храни покой. Вся тьма вещей возникает единовременно, а я созерцаю их возвращение». Здесь важно обратить внимание на слово «покой». Когда покой достигает предела, рождается движение: вот в чем нужно прозревать сокровенный смысл всех явлений.
Суть акта «осознания» для даосов заключается в следующем: когда тело и дух человека достигают предельного покоя, в сознании рождается «вещь», Это может быть пейзаж, человек или какое-нибудь событие. Нужно уметь позволить появившемуся образу непроизвольно развиваться, пока это развитие не придет к своему «завершению». Такое «завершение» способно указать на глубинную природу сознания.
Теперь Ван Липин сидел в чулане для того, чтобы осуществить в себе акт «осознания», как его учили даосы. Поначалу он думал так: «Сейчас я сижу в темной комнате. Хотя мое тело не может отсюда уйти, мой дух не знает преград, он может проникать всюду. Ну-ка, что делает нынче мой отец? Работает у себя на заводе, на столе у него разные нужные предметы: письменный прибор, счеты, линейка, с левого края стоит стакан, в стакане горячая вода. Рядом пепельница, а в ней несколько окурков. В левой руке у отца сигарета, он только что затянулся, и изо рта у него идет серый дым. А в правой руке он держит ручку и что-то пишет на большом листе бумаги. Отец сейчас весь ушел в работу, работа у него сложная и утомительная, у него даже на обед времени не хватает. Он и после обеда делает то же самое, и так — каждый день. Наблюдать за ним совсем неинтересно. Переменю-ка я тему… Лучше подумаю о своих друзьях. Они сейчас в школе, идет второй урок, учитель математики объясняет им, как решать уравнение… Нет, это еще скучнее. Все ученики сидят на своих местах, только мое место пустует. Небось, мои друзья сейчас недоумевают, куда это я запропастился. Скорее бы уж кончились уроки и началась игра. Они станут носиться по школьному двору как очумелые. Ну что тут хорошего? Это тоже неинтересно… Да, вот уж и подумать не о чем».
Тут Ван Липин стал вспоминать страница за страницей учебник «Родная речь». Первый урок в нем сопровождался картинкой Великой стены, а рядом красивым почерком были выписаны большие иероглифы: «Стою на вершине горы, смотрю на Великую Стену, что извивается вдали, словно дракон, среди скал и ущелий. Стена сложена из огромных валунов и кирпичей, достигает в высоту нескольких метров, она вобрала в себя труд и мудрость целого народа, она — символ Китая…» Здорово! Когда-нибудь я взойду па Великую стену, посмотрю на прекрасные реки и горы моей страны!
Работа «осознания» неожиданно оказалась для Ван Липина очень полезной. Сидя взаперти в темном чулане, он открывал для себя, что может быть кем угодно в этом мире, что он сам вмещает в себя целый мир. Его воображение, свободно скитавшееся в необъятных просторах, не знало условностей пространства и времени. Все, что он видел — люди, события, предметы — представало перед ним необыкновенно отчетливо и правдиво, точно наяву. Перед ним развертывалась вселенная, наполненная жизнью, в этой вселенной он не чувствовал себя одиноким, и над ним не было властно время. Он мог делать все, что хотел.
