приятелей, звезды;
Пришло видение красоты и более великого рождения,
Медленно всплывающее из часовни сердца, состоящей из света,
И двигалось в белом светлом воздухе грез.
Он видел нереализованные шири своего существа,
Он стремился и поселял полубога рождающегося.
Из тайников смутных себя
Оккультный искатель вышел в пространство открытое:
Он слышал далекое и касался неосязаемого,
Он глядел в будущее и на незримое,
Он использовал силы, которые инструменты земли не могут использовать,
Из невозможного делал забаву;
Он подхватывал фрагменты мысли Всезнающего,
Он разбрасывал всемогущества формулы.
Так человек в своем маленьком доме из праха земли
Рос к незримому небу мысли и грезы,
В широкие перспективы своего разума глядя,
На земном маленьком шаре, точками бесконечность усеивая.
Наконец, поднимаясь по длинной лестнице узкой,
Он встал один на высокой крыше вещей
И увидел свет духовного солнца.
Стремящийся, он превосходит земного себя;
Он стоит в обширности своей души новорожденной,
Избавленной от окружения смертных вещей,
И движется в чистом, свободном царстве духовном,
Как в стратосферы разреженном воздухе;
Последний конец далеких линий божественности,
Он поднимается тонкой нитью к своему истоку высокому;
Он достигает своего источника бессмертия,
Он зовет Божество в свою смертную жизнь.
Все это дух запечатанный проделал в ней:
Могучей Матери часть вошла
В нее, как в свою собственную человеческую часть:
Среди работ космических Бога
Она отметила ее центр широко начерченной схемы,
Пригреженной в страсти ее далеко видящего духа,
Чтобы отлить человеческое в форме Бога собственной
И повести этот борющийся мир слепой к свету
Или новый мир обнаружить или создать.
Земля должна себя трансформировать и стать рваной Небу,
Либо Небо в смертное состояние земли должно низойти.
Но чтобы свершилась столь обширная перемена духовная,
С мистической пещеры в человеческом сердце
Небесное Психическое должно свою вуаль снять
И шагнуть в переполненные комнаты обычной природы,
И встать на переднем плане природы открыто,
И править ее мыслями, и наполнять тело и жизнь.
Она, послушная высокой команде, сидела:
Время, жизнь, смерть были преходящими случаями,
Заграждавшими своим скоротечным видом ей зрение,
Ее зрение, что должно прорваться и освободить бога,
Что заточен в смертного человека незрячего.
Низшая природа, рожденная в неведение,
Все еще занимала слишком обширное место, ее самость скрывала
И должна была быть отброшена, чтобы она нашла свою душу.
Конец второй песни
Песнь третья
Вхождение во внутренние страны
Сперва из занятого жужжания мозга,
Словно из громкоголосого людного рынка в пещере,
Она магией внутреннего мгновения вышла.
Полностью стихшей пустотой ее самость стала:
Ее разум, не посещаемый голосом мысли,
Смотрел в немую бесконечность глубины незаполненной.
Высоты ее отступили, ее глубины за нею закрылись;
Все ушло из нее и ее пустою оставило.
Но когда она возвращалась к своей самости мысли,
Она вновь была человеческим существом на земле,
Комом Материи, домом закрытого зрения,
Разумом, неведение выдумывать вынужденным,
Жизненной силой, вдавленной в лагерь трудов,
И материальный мир был ее ограничивающим полем.
Изумленная, словно неведающий, она искала свой путь
Из путаницы невежественного человеческого прошлого,
Что поверхностную персону считает душой.
Затем Голос сказал, что жил на тайных высотах:
"Человека ты ищешь, не одной себя.
Лишь если Бог принимает на себя человеческий разум
И надевает как плащ неведение смертного,
И делает себя Гномом с утроенным шагом,
Может он помочь человеку вырасти в Бога.
Поскольку человек скрыл, космическое Величие трудится
И мистические недоступные ворота находит,
И открывает дверь золотую Бессмертия.
Человек следует шагам человеческим Бога.
Принимая его тьму, ты должна нести ему свет,
Принимая его горе, ты нести ему блаженство должна.
В теле Материи найдешь свою небеснорожденную душу".
Затем Савитри поднялась из-за стен ее тела
И встала немного в стороне от себя,
И в глубины своего тонкого существа посмотрела,
В его сердце, как в бутоне лотоса,
Предугадала свою мистическую и тайную душу.
В смутном портале внутренней жизни,
Что преграждает наши глубины от телесного разума
И от всего, что живет только дыханием тела,
Она давила и била в ворота из черного дерева.
Живой портал скрипнул угрюмыми петлями:
С трудом поддаваясь, инертно он сетовал
На тиранию касания духа.
Грозный голос изнутри крикнул:
"Назад, создание земли, чтобы измученное и израненное не умерло ты".
Ужасный гул рос как туманное море;
Змея преддверия шипя поднималась,
Фатальная стража с чудовищными кольцами,
Псы тьмы рычали разинутой пастью,
Тролли, гномы и гоблины хмуро таращились
И дикие звери ревели, леденя страхом кровь,
И на опасном языке бормотали угрозы.
Непоколебимо на жесткие запоры ее воля давила:
Ворота широко распахнулись с протестующим скрипом,
Враждебные Силы отвели свою ужасную стражу;
Во внутренние миры вошло ее существо.
В узком проходе, вратах подсознания,
Она дышала с трудом и страданием, старалась
Найти себя внутреннюю, скрытую в чувстве.
В густоту уплотненной Материи втиснутая,
В пещере, полной слепой массой силы,
Противостоянием сбивающих проблесков,
Тяжелый барьер незрячего зрения,
Она прокладывала силой свой путь через тело к душе.
Опасную пограничную линию она миновала,
Где в подсознательные сумерки Жизнь погружается
Или пробивается из Материи в хаос разума;
Рои элементарных существ
И трепещущие формы смутной мысли полутелесной,
И незрелые начала несдержанной силы.
Трудная узость сперва там была,
Пресс переменчивых сил и желаний дрейфующих;
Ибо все было там, но ничего на своем не было месте.
Иногда проход обнаруживался, дверь взламывалась;
Она пересекала пространства тайной себя
И ступала в проходах внутреннего Времени.
Наконец, она прорвалась в форму вещей,
Начало конечного, мир чувства:
Но еще было все смешано, ничто себя еще не нашло.
Души не было здесь, лишь крики жизни.
Спертый и шумный воздух ее окружал.
Орда звуков смысл игнорировала,
Диссонирующее столкновения криков и противоположных призывов;
Толпы видений прорывались сквозь зрение,
Толкающаяся последовательность без согласия, смысла,
Ощущения протискивались сквозь стиснутое и обремененное сердце,
Каждое шло упорно своей непоследовательной отдельной дорогой,
Ни о чем ни заботясь, кроме своего эго спешки.
Сборище без ключа общей воли,
Мысль смотрела на мысль и тащила натянутый мозг,
Словно чтобы сдернуть резон с его места
И его труп сбросить в канаву на обочине жизни;
Так мог лежать в грязи Природы забытым
Оставленный убитый души часовой.
Так сила жизни могла стряхнуть с себя правление разума,
Природа отвергает правительство духа,
И элементарные энергии голые
Делают из чувства безграничной радости славу,
Великолепие экстатичной анархии,
Пир могучий и абсолютного блаженства безумие.
Это был инстинкт чувства, лишенный души,
Или как когда душа спит спрятанная, лишенная силы,
Но сейчас витальное божество внутри просыпается
И
