что проводил за этим занятием много часов. Если бы меня попросили одним предложением ответить на вопрос: «Почему надо молиться?», то я бы сказал: «Потому, что молился Христос». Он перекинул мост через пропасть, разделяющую Бога и людей. Живя на Земле, Он, подобно нам, был уязвим. Живя на Земле, Он, подобно нам, бывал отвергнут. Подобно нам, Он подвергался искушениям. Во всех этих случаях он молился.
Что еще, кроме несоизмеримости Бога и человека, препятствует нашему общению с Творцом? Его невидимость. Несмотря на то, что апостол Павел писал: «Мы Им живем и движемся и существуем» (Деян 17:28), мое ощущение Божьего присутствия бывает переменчивым, как погода. Я вновь возвращаюсь к письму из Корнуолла, в котором читатель, утративший ощущение близости с Богом, вопрошает: «Где то блаженство, что я прежде знал?»
Вот что питает мою веру: исполненная Божьим присутствием красота природы, тепло благодати и прощения, образ Бога, который явлен мне в Иисусе Христе, люди, которые действительно живут по вере (встречи с ними заставляют меня пробудиться). А вот что дает пищу сомнениям: обескураживающая терпимость Бога к зверствам и ужасам, которыми изобилует история, мои молитвы, оставшиеся без ответа, затяжные периоды кажущегося отсутствия Бога. Встречи с Богом бывают наполнены радостью и восторгом или же ощущением близости и тишиной — но всегда в них присутствует тайна.
Чтобы примириться с неопределенностью, я говорю себе: в каждой дружбе есть место тайне: в отношениях с любым человеком мы что-то открываем, а что-то прячем. Когда в очередной раз всплывает вопрос: «А почему бы Богу не показаться людям?», я вспоминаю, что были случаи, когда Бог действительно являл Себя людям, особенно в ветхозаветные времена. Но это мало способствовало общению: как правило, люди падали ниц, пораженные слепящим светом. Я утешаю себя тем, что любые отношения переживают периоды подъема и охлаждения. Общение бывает вербальным и невербальным, иногда теплым, иногда формальным. Но чаще всего мне не удается себя убедить, и приходится с тревогой признавать, что в конечном счете мои отношения с Богом зависят не от меня, а от Него.
Итти Хилсам, молодая еврейская девушка, брошенная в Освенцим, вела дневник. Она писала о «непрестанном диалоге» с Богом. Даже в той невыносимой обстановке Итти чувствовала Божье присутствие. «Бывало, находясь в каком-нибудь углу в лагере, я чувствовала, что мои ноги стоят на Твоей земле, а мои глаза смотрят в Твои Небеса. И от полноты чувств, от глубокой благодарности из моих глаз катились слезы». Она понимала весь ужас своего положения. «И я хотела бы, чтобы даже здесь, среди всего того, что люди называют кошмаром, я могла сказать: жизнь прекрасна. Да, я лежу в углу, с пересохшими губами, в лихорадке, не в силах пошевелиться. Но через окно я вижу куст жасмина и кусочек неба».
В конце концов Хилсам приходит к выводу: «Если ты решил однажды последовать за Господом, нельзя отставать от Него, и тогда вся жизнь станет бесконечным паломничеством. Это дивное переживание». Я читаю ее слова, исполненные дерзкой веры, и думаю: а что написал бы в дневнике я, если бы мне приходилось каждый день вдыхать дым из печей, в которых народ, «избранный» Гитлером, приносили в жертву всесожжения? Да, если следуешь за Господом, то жизнь превращается в бесконечное странствие, — но все ли испытывают при этом дивные переживания? И часто ли?
В нашем мире, который постоянно ставит веру под сомнение, молитва становится актом сопротивления. Не всегда во время молитвы я ощущаю, что Бог рядом со мной, но верою я продолжаю молиться и искать знаки Божьего присутствия. Я верю: если бы Бог на некоем субмолекулярном уровне не присутствовал во всем Творении, этот мир просто перестал бы существовать. Бог присутствует во всех красотах и чудесах Своего Творения, большинство из которых человек никогда не видел. Бог пребывал в Иисусе, Своем Сыне, Который жил на нашей планете, а теперь ходатайствует за нас, еще остающихся здесь. Бог — там, где голодные и бездомные, больные и томящиеся в заключении (Мф 25: 35–45). Когда мы служим нуждающимся, мы служим Ему. Бог — в нищих трущобах Латинской Америки и в убогих сараях Китая, где тайно собираются домашние церкви. Он присутствует там равно как в величественных соборах и храмах, выстроенных во славу Его. Бог присутствует Духом Своим, Который ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными и негромким голосом говорит каждому, чья совесть настроена на Его волну.
Я приучил себя относиться к молитве не как к способу добиться Божьего присутствия, а как к возможности ответить Богу, Который всегда рядом со мной, — вне зависимости от того, ощущаю я Его присутствие или нет. О том же писал Авраам Джошуа Хешель: «Взаимодействие с Богом — это не наше достижение. Это не ракета, которую мы запускаем вверх. Это дар, который падает с небес, как метеор. Прежде чем уста раскроются в молитве, разум должен поверить в то, что Господь желает быть ближе к нам, и что мы способны расчистить путь для Него. Именно такая вера и побуждает нас молиться».
Мое ощущение Божьего присутствия или отсутствия — не показатель Его присутствия или Его отсутствия. Когда я полностью сосредоточиваюсь на «технической» стороне молитвы или начинаю навязчиво винить себя в том, что моя молитва несовершенна, или разочаровываюсь от того, что молитвы остаются без ответа, я напоминаю себе: молиться — значит общаться с Богом, Который уже здесь [14].
У меня есть замечательная знакомая. Это молодая привлекательная женщина, мулатка. Каждый день она посещает заключенных в одной из тюрем Южной Африки. Среди обитателей этой тюрьмы царили жестокость и насилие, но ее труд принес ощутимые плоды: тамошняя обстановка заметно смягчилась. Произошедшие изменения были настолько заметными, что Джоанну дважды снимали для БиБиСи. Пытаясь объяснить результаты своих трудов, она говорила мне: «Понимаешь, Филип, Бог, конечно, присутствует в тюрьме и без меня. Я просто хочу, чтобы Его увидели». Я пришел к выводу, что так же следует относиться и к молитве. Бог уже присутствует в моей жизни, во всем, что меня окружает. Я молюсь, чтобы уделить Ему внимание, чтобы откликнуться на Его присутствие.
Энтони
В сорок девять лет меня настиг кризис среднего возраста. Я с головой увяз в проблемах: развод, смерть отца, с которой мне трудно было примириться, множество более мелких бед. В результате я понял, что мне важно сосредоточиться на духовной жизни. Я пытался следовать кодексу