разговаривала с кассиршей. Офицер почувствовал раздражение. Она встала не в ту очередь, разговаривала и всех задерживала. Затем она дала кассирше подержать ребёнка, и кассирша какое-то время с умилением играла с малышом. Офицер почувствовал, как поднимается знакомый ему гнев. Однако благодаря своему опыту практики внимательности он начал осознавать жар и напряжение в своём теле. Он чувствовал боль. Он начал осознанно дышать и расслабляться. Когда он снова поднял глаза, то увидел, что малыш улыбается. Когда подошла его очередь, он сказал кассирше: «Какой милый малыш». «О, вы находите? — ответила она. — Это мой сын. Его отец служил в военно-воздушных силах и погиб прошлой зимой. Теперь мне приходится работать полный рабочий день. Моя мама старается приносить его ко мне один-два раза в день, чтобы я могла побыть с ним».
Живя в заблуждении, мы поспешно осуждаем других. Мы упускаем из вида их внутреннюю красоту. Мы также упускаем из вида их боль и не можем ответить им с состраданием. Из-за невнимательности мы упускаем еду, которая стоит перед нами, парад прохожих, постоянно сменяющие друг друга виды и сердечную связь с миром.
Под слоем невнимательности мы можем обнаружить вторую форму заблуждения — отрицание. Отрицание возникает, когда мы не верим в то, что находится прямо у нас перед глазами. На личном уровне мы можем отрицать проблемы на работе, сложности в браке, депрессию или зависимость, словно отрицание заставляет все эти проблемы исчезнуть. Из отрицания мы можем завести внебрачную связь и действительно верить, что романтическое опьянение продлится вечно. Мы можем думать, что фондовый рынок всегда будет расти и никогда не рухнет.
Многие из нас научились отрицанию в раннем возрасте. Нас учили игнорировать семейные тайны. Моя мать находила объяснения своим синякам и старалась не впускать в дом гостей, чтобы никто не видел, насколько безумным был мой отец. Отрицая, мы начинаем бояться сказать друг другу правду. Я знал одну двенадцатилетнюю девочку, умиравшую от рака, родители которой на Рождество купили ей новые лыжи. Они сделали это не потому, что пытались подарить ей надежду. Они просто не могли смириться с тем фактом, что после стольких лет катания на лыжах всей семьёй в каникулы она уже никогда не встанет на лыжи. Очень часто люди, работающие с больными детьми, говорят, что дети знают о своей приближающейся смерти, но пытаются защитить своих родителей от этого знания. Они могут быть очень одиноки в этом. Находясь рядом с умирающими детьми, я часто поражался их мудрости и бесстрашию. Они — учителя окружающих их взрослых с разбитым сердцем, которые живут в отрицании.
Отрицание также бывает коллективным. Буддийская психология говорит о том, как целыми обществами могут манипулировать посредством неведения, расизма и паникёрства, побуждая к массовому насилию. Окружающая нас реклама, стимулирующая потребление, и телевизионная пропаганда намеренно культивируют тревогу и усиливают наши политические и экономические заблуждения. Коллективные заблуждения могут действовать годами, прежде чем мы очнёмся и осознаем их цену, спросим себя, почему тысячи людей лишились жизни и миллиарды долларов были потрачены во имя несуществующего «оружия массового поражения».
Когда в 1980-е годы при правлении Михаила Горбачёва начала рушиться советская империя, поразительным образом рассеялось массовое отрицание. До этого российская коммунистическая диктатура отрицала все свои преступления. Учебники по истории создавали видимость того, что десятков миллионов убийств в ходе сталинских чисток, ужасных лагерей для политзаключённых в Сибири и огромных провалов в коллективном сельском хозяйстве никогда не было. Даже фотографии фальсифицировались, чтобы уничтожить следы тех официальных лиц, которых «устранили» в процессе. Затем в 1988 году, на пике открытости, культивировавшейся Горбачёвым, официальная правительственная газета Советского Союза «Известия» опубликовала на первой странице сообщение о том, что советское правительство решило отменить экзамены по истории для пятидесяти трёх миллионов учеников, поскольку учебники истории рассказывали «ложь», «обманывавшую поколение за поколением, отравляя их умы и души». Далее говорилось: «Сегодня мы пожинаем горькие плоды собственной моральной слабости. Мы платим за то, что скатились в конформизм, тем самым дав молчаливое согласие на все те вещи, которые сейчас заставляют нас заливаться краской стыда и о которых нам трудно честно рассказать своим детям».
Цена отрицания в Советском Союзе была для нас очевидной. К несчастью, мы всё так же продолжаем отрицать экологический кризис, рост расизма и фальшивого национализма, а также своё участие в гигантской глобальной индустрии торговли оружием. В поисках безопасности мы почему-то игнорируем тот факт, что 10 % мирового военного бюджета было бы достаточно, чтобы накормить всех голодающих людей мира.
Иногда мы цепляемся за заблуждения даже перед лицом очевидной опасности. Мне нравится история о человеке, который едет по шоссе и слышит по радио предупреждение: «Все, кто едет на север по федеральной автостраде 187, должны проявлять осторожность! Одна из машин на этой стороне едет по встречной полосе». Мужчина смотрит на дорогу через лобовое стекло и бормочет себе под нос: «Одна машина едет по встречной полосе? Да их тут сотни!».
Как и тренировка внимательности, западная психология была сосредоточена на том, чтобы помочь нам увидеть сквозь этот средний уровень заблуждения. В психоанализе и многих других формах терапии мы раз за разом сталкиваемся со своим отрицанием. Нас исследуют, расспрашивают, интерпретируют и заставляют посмотреть в лицо тому, что мы игнорировали, и почувствовать это. Я помню, как сидел с одним из своих первых терапевтов и, не замолкая, говорил о значительных сложностях в моих отношениях и моём надвигавшемся переезде в другой город. Внезапно он оборвал меня. «Вам грустно, не так ли? Вы грустите и злитесь». И сразу же мой ум замер. Я был поражён такой простотой. Я зарыдал, задрожал и сделал шаг к тому, чтобы прямо посмотреть на болезненную истину. Мне нужно было остановить свою историю и выйти за пределы отрицания.
Аджан Чаа помогал своим ученикам подобным образом, указывая на их отрицание. Например, мне он говорил: «Ты сегодня невнимателен, не так ли?». Джону он говорил: «Эй, ты думаешь, что медитируешь, но мы-то слышим, как ты храпишь». Прасерту он говорил: «Ты боишься призраков, обитающих у твоей хижины. Существа, больше всего похожие на призраков, из всех, которых я тут видел, — это большие белые монахи с Запада». Для тех своих монахов, которые больше всего страдали от заблуждения, Аджан Чаа делал практику очень простой. Он словно хотел отсечь их заблуждение простыми словами, написанными крупными, чёткими буквами. Он велел им практиковать простые ритуалы: «Медитируй четыре раза в день и сосредоточивайся на своём теле». Или: «Поддерживай свои одеяния в хорошем состоянии». Он также давал простые наставления, касавшиеся ума: «Не
