намерением – принадлежать Церкви, а ты стал винить меня в том, что говорено было мною прежде, будто бы делал я это по своей воле, то по сей причине представляю тебе письменно это оправдание, из котораго можешь узнать, что сделано было мне насилие, и нанесены были раны Исааком, Гераклидом, Исааком из Литополя и бывшими с ними. Призывая в сем во свидетели Бога, удостоверяю, что тобою, как известно мне, не сделано ничего пересказываемаго ими: сокрушения чаши не было, не была ниспровержена и святая трапеза, но все это побудили меня выдумать они, употребив насилие. И это представил я в свое оправдание и показал письменно, намереваясь и желая принадлежать к твоему Собору. Желаю тебе возмогать о Господе. Даю же сие рукописание мое тебе, епископу Афанасию, в присутствии пресвитеров: Аммона из Дикеллы, Ираклия из Фаска, Воккона из Хеневри, Ахилла из Мирсины, Дидима из Тафосира и Иуста из Вомофеи, также – диаконов: александрийских – Павла, Литра и Олимпия, а мареотских – Аммония, Писта, Димитрия и Гаия.
* * *
65) Однако же, и после того, как написал это Исхир, опять разглашают всюду такое же обвинение и доводят до сведения Царя Константина. А он о чаше наперед сам уже услышал в Псаммафии, когда и я там был, и осуждал клевету врагов, а между тем пишет в Антиохию к цензору Далматию выслушать дело об убийстве. Почему цензор извещает меня письмом, чтобы готовился я к оправданию по обвинению. Получив такое письмо, сначала не обратил я на это внимания, так как знал, что в утверждаемом ими нет никакой правды. Но поелику встревожен был Царь, то пишу к сослужителям своим в Египет и посылаю диакона с намерением узнать об Арсении, потому что не видал этого человека лет пять или шесть. И что же? Чтобы не повторять совершенно того же, скажу: узнано, что Арсения скрывают, и мои нашли его сначала скрываемаго в Египте, а потом в Тире. К удивлению же, и найденный не признается, что он – Арсений, пока не уличен на суде Павлом, тогдашним епископом Тирским, наконец, пристыженный, он уже не смел отрицаться. А поступил так, храня условие, заключенное с Евсевием, чтобы, как скоро будет он найден, не разстроилось уже все замышленное ими дело, как и действительно случилось. Ибо, когда написал я царю, что Арсений найден, и напомнил о том, что слышал он в Псаммафии касательно пресвитера Макария, тогда прекратил он производство суда цензором и писал к нему, осуждая клевету моих врагов, а приверженцам Евсевия, шедшим на Восток, чтобы действовать против меня, велел возвратиться. А что обвиняли меня, будто бы Арсений умерщвлен мною, – то для сего не буду вводить в дело писем, писанных ко мне многими, достаточно же предложить только одно письмо Александра, епископа Фессалоникийскаго. По нему можно узнать, что писано и другими. Итак, узнав, что против меня Архаф, называемый также Иоанном, разглашал об убийстве, и, осведомившись, что Арсений жив, писал он следующее:
Господину возлюбленному сыну и единодушному сослужителю Афанасию Александр епископ желает о Господе радоваться.
66) Радуюсь о превосходнейшем Сарапионе, который так много старается украшать себя священными нравами, и память отца со дня на день делает достохвальнейшею. Ибо умре отец его, – говорит в одном месте Священное Писание, – и аки не умре (Сир. 30, 4). Посему, как я расположен был к достойному памяти Созонту, так и тебе самому, Владыка, небезызвестна священная память его и приличная юноше скромность. Через юношу получил я одно только письмо от твоей досточестности. Извещаю же тебя об этом, чтобы дошло до твоего сведения, Владыка.
Возлюбленный наш сослужитель Макарий повеселил меня, написав из Константинова града, как неприлично вел себя клеветник Архаф, о живом человеке провозглашавший всем, как об убитом. Что он за дерзкий поступок свой вместе с толпою единомышленников от Праведнаго Судии понесет достойное наказание, – об этом гласят неложныя Писания. Владыка всяческих как можно долее да хранит тебя, господин, исполненный ко всем доброты!
* * *
67) А что Арсений был скрываем с намерением, дать силу выдумке о смерти его, – об этом свидетельствуют с ним жившие. Ибо, когда мы стали искать его и нашли, – некто к Иоанну, который был действующим лицом в таковой клевете, писал следующее:
Возлюбленному брату Иоанну Пинн, пресвитер обители Птеменкиркской в области Антеополитской, желает радоваться.
Спешу известить тебя, что Афанасий прислал в Фиваиду диакона своего разведать обстоятельно об Арсении, и во-первых, отысканные им Пекусий пресвитер, Сильван, брат Илии, Тапенакерамевс и Ипсилийский монах Павел признались, что Арсений – у нас. Но мы, известившись об этом, сделали, что он посажен на корабль и с монахом Илиею отвезен в нижнюю часть Египта. Вслед за сим, диакон, пришедши опять в сопровождении нескольких человек и вступив в нашу обитель ради того Арсения, его не нашел, потому что, как выше сказано, отправили мы его в нижния страны, а меня с отвозившим Арсения монахом Илиею отвез он в Александрию и представил Дуку, и не мог я отпереться, но признался, что Арсений – жив и не умерщвлен. В том же признался отвозивший его монах. Поэтому, извещаю тебя о сем, отец, что бы ты не думал уже взводить обвинения на Афанасия, я сказал, что Арсений – жив и скрываем был у нас, все это узнано в Египте и утаено быть не может. Послание это писал монах той же обители Пафнутий. Многократно целую тебя и желаю тебе быть здоровым.
* * *
И царь, известившись, что Арсений найден живым, писал следующее:
Константин победитель, Великий Август, Папе Афанасию.
68) Прочитав писание твоего благоразумия, был я той мысли, чтобы, отписав к твоему постоянству, предложить тебе совет, тщательно вести народ Божий к благочинию и сострадательности. Ибо то преимущественно паче всего содержу в душе своей, чтобы чтить истину, всегда хранить в сердце правду, и всего более радоваться о тех, которые идут прямым путем жизни. О тех же достойных всякаго проклятия людях, самых неблагонамеренных и неблагонравных, то есть, о мелетианах, которые впали уже в тупоумие, и только завистию, волнением и мятежами приводят в исполнение самыя нелепыя намерения, обнаруживая тем злонравное сердце, скажу следующее. Видишь, что те, которые, по словам их, убиты были мечем, теперь явились и наслаждаются жизнию. При этом какое предосуждение, так явно и ясно падающее на их дело, было бы
