В 1933 г.(?) родилась дочь Люба. В сентябре 1935 г. родился сын Леонид (Леонард).
«Родители в Ленинграде сначала проживали по адресу: ул. Красная (Галерная), д. 37, кв. 5» (уточнение Леонида Бидияевича, сына Дандарона).
Прожив более пятидесяти лет под именем Леонид, сын Дандарона только в конце 80–х из материалов КГБ узнал, что его настоящее имя Леонард, данное ему отцом в честь Леонардо да Винчи.
Из письма Л. Б. Дандарона к В. М. Монтлевичу от 15.05.95 г.
«Здравствуйте, уважаемый Владимир Михайлович! У меня к Вам просьба! Я собираю документы о своих репрессированных родителях. У меня на руках нет никаких документов. Я посылал в Санкт–Петербургскую прокуратуру просьбу выдать документ о реабилитации моего отца в 1956 г. Пока ответа нет. Тем временем посылал запросы в г. Кяхту о бракосочетании родителей и в г. Черемхово с просьбой выслать свидетельство о смерти моей матери. Оба ответа отрицательные».
Из письма Л. Б. Дандарона к В. М. Монтлевичу от 2.02.96 г.
«Одновременно я послал запрос в Ленинградский архив ЗАГСа. Оттуда тоже пришел ответ, но уже в сентябре прошлого года. Среди бумаг пришло повторное свидетельство о рождении, где значилось, что я родился
сентября 1935 г. Значит, отец ошибся на целый год (считалось, что я 1936 года рождения). Такая ошибка вполне понятна и простительна. В тех обстоятельствах и не то забудешь. Получив новое свидетельство, я долго смеялся от удивления и радости. Туг же я обратился в паспортный стол с просьбой выдать новый паспорт. Паспортистка долго пыталась покопаться в моем деле, не доверяла мне. Дело в том, что в свидетельстве о рождении было другое имя и измененное отчество. Я до сих пор был Леонидом Бидиядариевичем, а по новому паспорту стал Леонардом Бидияевичем…
Недавно я узнал адрес юридической конторы, которая занимается розыском потерявшихся родственников. Контора находится в Москве. Я хочу попытаться выяснить судьбу сестры Любы. Раньше были слабые попытки что‑либо выяснить. Отец пытался и Надя со стороны матери, но все было безрезультатно».
В 1933 г. Бидия Дандарович поступил в Институт гражданского воздушного флота (ГВФ), современный Институт авиаприборостроения (ЛИАП). Параллельно посещал лекции на восточном факультете ЛГУ. Ко времени ареста в январе 1937 г. он был студентом 4 курса и жил со всей семьей в Авиагородке, барак 4, комн. 20.
Дандарон, общительный, остроумный, прекрасный рассказчик, начитанный и увлеченный историей монгольских племен, сразу попадает в кружок бурятской учащейся молодежи, находит друзей среди бурятского землячества Ленинграда.
Вот неполный перечень его знакомых того периода. Список этих лиц приведен в протоколах допроса Дандарона по делу 1937 г., и он лишь частично отражает его круг общения. Почти все его друзья и знакомые — буряты. Среди них его земляки: Галданжапов Ширап–Жалцан, 1914 года рождения — студент Института совправа, и Батомункуев Балбар, 1912 года рождения — курсант Военно–медицинской школы. С последним он был лишь знаком. Галданжапов же одно время, до осени 1935 г., жил в одной квартире с семьей Дандарона.
В этот период среди его знакомых выделялся Рандалон Цыден,
года рождения — курсант Школы связи РККА; их более, чем с другими, связывал интерес к истории Монголии и Бурятии. Среди круга знакомых был и Цыбанжабон — студент Института народов Севера.
Еще ранее, в 1935 г., Дандарон посетил Агвана Доржиева в его доме рядом с Буддийским храмом. Ученый лама и опытный политик устроил молодому соотечественнику настоящий экзамен, испытывая его осведомленность и в области буддийской философии, и в языках, и в истории. Знания Дандарона удовлетворили ламу, и он дал ему рекомендательное письмо к преподавателю тибетской филологии
А. И. Вострикову. Дандарон продолжил с Востриковым свое совершенствование в тибетском языке и литературе.
Интерес к истории Бурятии привел Дандарона в дом именитого бурятского ученого, профессора Цыбена Жамцарано (1880–1942). Последний раз до серии арестов он посетил его в июле 1936 года. В этот второй визит Жамцарано специально пригласил также и Цыбанжабона, чтобы познакомить двух молодых и одаренных соотечественников.
В эти две встречи с именитым ученым разговор шел исключительно об истории Монголии. Особенно много говорилось о знаменитом герое монгольского эпоса Гэсэре — символе независимости и свободолюбивого духа монголов. Жамцарано к этому времени уже был известен как ведущий монголовед и исследователь Гэсэриады. Эти беседы послужили поводом для дружбы и сотрудничества Дандарона в послевоенные годы с монгольским ученым Дамдинсурэном, в будущем академиком, чья научная деятельность в основном была связана с изучением эпоса о Гэсэре.
В этот период, когда минуло лишь 15 лет после образования Монгольской Народной Республики, воодушевление и энтузиазм национального подъема бурят–монгольского народа был высок. Темы народной культуры, истории государственного строительства, бурят–монгольского патриотизма были главными в студенческой среде бурят. Дандарон, наследуя две яркие тенденции — строительство бурятского государства, что шло от его учителя Лубсана Сандана Цыденова, и мощный заряд буддийской духовности, в лице Жамцарано встретил человека, которому обе тенденции были понятны и близки.
Жамцарано, сохраняя приверженность религии отцов, в свое время, в 1897 г. был отчислен из гимназии П. А. Бадмаева за отказ изучать Закон Божий. И в дальнейшем, уже будучи известным ученым и выступая против насильственной христианизации бурят, он считал, «что его народ, несмотря на малочисленность, имеет право сохранять и развивать свою национальную культуру, включая язык и буддийскую религию»[265]. В области национальной политики Жамцарано «допускал возможность создания единого союзного государства всех монгольских народов с центром в Улан–Баторе и видел в Советской России и Коминтерне опору в осуществлении этой идеи»[266]. Такие суждения Жамцарано не были лишь темой досужих разговоров. Будучи в двадцатых годах гражданином Монголии, он непосредственно участвовал в культурном и политическом строительстве молодого государства. Его позиция пятью годами ранее описываемых событий была охарактеризована следующим образом: «… в 1932 г. в журнале "Революционный Восток” упоминалось его имя среди проповедников “культурного панмонголизма”»[267].
Победа в 1921 г. монгольской революции и создание в 1924 г. Монгольской Народной Республики стали для Бурятии, родственной Монголии в культурно–историческом и этническом смысле, величайшим событием и мощным источником народной энергии. События в Бурятии и Монголии порой следовали синхронно, именно в это время, в 1919–1920 гг., в кругу Лубсана Сандана Цыденова возникает идея создания в Бурятии теократического государства.
Две встречи Дандарона и Жамцарано, очевидно, с большой долей вероятности были посвящены именно этим важнейшим темам — возрождению бурят–монгольской государственности и буддизму. Бидии Дандаровичу было 22 года, Жамцарано — 56. Самостоятельно или под влиянием встречи с именитым соотечественником Дандарон пишет в это время небольшую исследовательскую работу по истории монгольского государства. Она была записана в школьной тетради зеленого цвета в 24 листа и приобщена как вещественное доказательство к материалам дела 1937 г.
Наслышан был Дандарон и о профессоре Базаре Барадийне, но встречались ли они — неизвестно.
В начальный период ученичества мы, его буддийские ученики конца 60–х годов, зная лишь о том, что Учитель был в 1937 г. репрессирован, были уверены, что он пострадал как известный буддист. И лишь позже узнали, что обвиняли его за приверженность к идеям панмонголизма. Это было настолько далеко от наших сугубо эзотерических буддийских интересов, что казалось странным фактом биографии Бидии Дандаровича, увлечением его молодости. Но история последнего десятилетия, драматические 90–е годы в истории России, показали, что ничто в судьбе и интересах Учителя не может быть случайным, все отмечено знаком истины. И в начале XXI в. геополитический вектор укрепления государственности России совпал с осью так называемого пространства Чингис–хана. Панмонголизм с XIII в. драматическим образом навсегда связан с судьбой России. Ибо Россия как государство, родившись на пути из варяг в греки, затем расширилась и окрепла как многонациональная империя именно в направлении юго–востока, достигнув границ Маньчжурии и Тихого океана, включив в себя значительную часть империи великого монгольского завоевателя. К месту здесь вспомнить поздние высказывания Дандарона:
Студенческая жизнь семьи Дандарона в Ленинграде была насыщена общением с молодыми соотечественниками. Встречались у Дандарона. Судьба бурят–монгольского народа, его культура, перспективы развития и увлекательная и небезопасная тема бурят–монгольской государственности — вот лишь некоторые темы разговоров, длившихся часто заполночь. Чай, скромная закуска и часто вино украшали стол. Разговоры не были спокойными и отвлеченными. Подъем национального бурятского самосознания, яркие вехи прошлого: от Чингис–хана, Гэсэра до Сухэ–Батора и Джа–ламы — все волновало ленинградское бурятское студенчество.
