В последующих письмах Б. Д. Дандарон отождествляет образ загадочного юноши со знаменитым индийским йогином VIII в. Падмасамбхавой. Падмасамбхава, родом из Уддияны, сыграл значительную роль в распространении тантры в Тибете (система Хаягривы) и в создании старейшей буддийской школы ньингма. В Лаосе, Бирме, Таиланде есть иконографический мотив юного божества верхом на священной птице Гаруде. Обычно сюжет соотносят с индийским Вишной. Соотнесение же образа юноши верхом на Гаруде (орле) с Падмасамбхавой — индивидуальное видение Б. Д. Дандарона, совпадающее с редко встречающимся сюжетом школы ньингма. С буддийской точки зрения, такое видение свидетельствует, что одна из линий духовной преемственности Дандарона восходит к Падмасамбхаве.
"Этого Юношу (Бадма — Самбабу) [Падмасамбхаву] я видел около одиннадцати часов вечера 9 ноября. В этот вечер я очень тосковал по тебе, всюду искал уединения, но нигде не мог найти. После безуспешного брожения по улицам Москвы я вернулся домой и лег на диван. Лежал в темноте и погрузился в полудремотное состояние.
Знаешь, бывают такие моменты, когда слышишь стук часов, шаги человека, но сам, тем не менее, спишь. И вдруг передо мною явилось чистое видение — наш Молодой человек появился в белом халате из китайского шелка. Указательным пальцем он коснулся моего лба. Я продолжал лежать. Он улыбнулся и начал говорить: "Ты печалишься, мой друг? Не надо! Вся жизнь твоя была бессознательным исканием! Ты искал ее, она — тебя. 3 октября 1956 года ваши пути сошлись в этом доме и никогда не разойдутся. Она пришла к тебе совсем, вернулась для того, чтобы больше никогда не уходить. Она сейчас — Наташа, а когда‑то ее звали Хандома. Но это было там, на Востоке. Ты это вспомнишь, конечно, но позже. Люби ее — она та самая, которую ты искал и наконец‑то нашел".
В это время за стеной М. А. [Мария Алексеевна, супруга Владимира Павловича Свирского] зажгла газовую плиту. Я проснулся окончательно, но Его уже не было. После этого я продолжал лежать, долго не мог прийти в себя. Его появление происходило всегда тогда, когда случалось нечто значительное в моей жизни. Я понял, какую ценность представляет для меня тот вечер, когда я впервые увидел тебя. Раньше об этом писать подробно не мог, ибо экономил время на другие важные для тебя вещи. То, что ты в своем четвертом письме затронула это: Он говорил, будто ты не потеряешь меня никогда, так, наверно, и будет", — конечно, меня радует больше всего. В данном случае речь идет не о дружбе, но о гораздо большем, чем дружба. Это ты знаешь из моих писем — пятого и шестого. Теперь по твоей просьбе возвращаюсь к семи первым ступеням Четырех Благородных Истин. Извини, Наташа, раньше я как‑то не имел возможности об этом подробно писать"[8; 59][278].
Они виделись недолго — месяц в октябре 1956–го и две недели в январе 1957 года. Но впечатления от этих встреч были столь велики, что породили у Бидии Дандаровича страстное стремление общаться постоянно. Он реализовал это через письма, которые писал иногда по два на день. В первом же письме Бидия Дандарович определил содержание переписки и личные побудительные причины, позволившие превратиться в объемистый философско — лирический роман в письмах. Он сознательно планировал превратить эти письма в длительную беседу с любимым человеком. Вот одно из них.
"31 октября 1956 г. Москва.
Дорогая, милая моя Наташа!
После того как я увидел тебя, я испытываю, кроме моей безумной любви к тебе, острую потребность раскрыть самое существо и сокровенные возможности к совершенству, которыми ты, несомненно, обладаешь. Я пытался рассказать об этом, но у меня не выходило, ибо всегда разум был в тени моей любви. Поэтому я буду пытаться осуществить в письме то, чего я не смог сделать посредством беседы. В этом (первом) письме я хочу наметить, в каком разрезе будет идти наша переписка. Если пойдет удачно, то можно будет излагать свои мысли более или менее систематически, чтобы впоследствии из этих писем вычленить схему будущей философской системы. Эту систему я мыслю как попытку синтеза западной и восточной мудрости. Мне кажется, целесообразнее при этом останавливаться на философских учениях Востока, так как европейские школы уже в какой‑то степени известны. Вообще‑то, систематическую беседу начнем, я полагаю, когда наладится наша переписка.
Всем известно, что человек хочет вести свою жизнь в свете познания самого себя и мира, вникая не просто в рассмотрение непосредственных результатов своих деяний, но даже далеко идущих последствий. Таким образом, желание познавать вытекает из разумной природы человека. Философия является попыткой удовлетворить это самое желание осмысливать. Поэтому философия — не просто удовольствие, а необходимость. Если сказать словами англичанина Huxley, то примерно выходит так. Человек живет в соответствии со своей философией жизни, со своим пониманием мира. Это верно даже в отношении большинства беззаботных людей. Без метафизики жить невозможно. Нам дано выбирать не между некоей метафизикой и отказом от нее, а всегда — между хорошей или дурной метафизикой"[1; 29].
Отметим важную фразу из этого письма, определяющую духовно — интеллектуальную задачу, которую поставил себе Дандарон: "Эту систему я мыслю как попытку синтеза западной и восточной мудрости". Это и есть ключ к термину "необуддизм" которым он обозначил особенности своей буддийской проповеди и научных изысканий.
Ковригина жила в Литве, в Тракае и в Вильнюсе, работая экскурсоводом. Всего за три года переписки Дандарон написал Наталии Ковригиной 99 писем, из которых 70 были написаны за первые шесть месяцев. Вообще эта переписка — удивительный документ интенсивнейшего духовного образа жизни одинокого, скрывающегося от властей духовного подвижника и одновременно возвышенно влюбленного молодого мужчины. В ней изложение буддизма, философии внезапно может прерваться абзацами любовных признаний: "Моя Наташа, моя хорошая! Отъезд твой, как я и предполагал, привел меня в абсолютный упадок духа, в полное отчаяние. Я полюбил тебя не только сердцем, но и душою. Ты увезла с собою всю мою радость. Я понял, понял тогда, когда ты была здесь, что счастье у меня будет только там, где ты. Как мне хочется быть с тобою. Как мне хочется, чтобы ты сохранила полную индивидуальную свободу. Будь умной и серьезной в своих высоких целях. Постарайся, моя милая, моя хорошая, приехать. Единственным моим утешением является надежда снова увидеть тебя. Прими все меры, чтобы в декабре приехать в Москву"[1; 32].
Образ жизни Дандарона в этот период был подвижническим, он торопился наверстать упущенное. Дни проводил в библиотеке, вечером до поздней ночи читал или писал письма Наталии Юрьевне. Он как бы запасался знаниями впрок. Обогащение знаниями и любовь поглощали его полностью, о чем он пишет так: "Наука и Наташа; потом, видимо, появится процесс совершенствования — сосредоточение. Не хожу ни в кино, никуда". В этот период накопления материала к созданию новой буддийской теории Дандарон нуждался в оппонировании. Но его не было, не было ни в лице коллег, ни в лице противников; но была Наталия Юрьевна, и весь заряд интеллектуального созидательного запала обрушился на нее: "Не писать мне трудно, ибо голова заполнена идеями, которые необходимо изложить на бумаге, но зато здесь требуется колоссальное время для доставания еды и примитивного одеяния. Если окажусь на воле [Дандарон еще не был реабилитирован], я, несомненно, буду писать; если не издадут в СССР, а это будет именно так, то буду рукописи отправлять за границу. Для всего этого не требуется мне ни Ленинград, ни Москва. Тогда я буду настоящим отшельником (анахоретом)"[61; 260].
По своему характеру Дандарон был, безусловно, максималистом; и это не взгляд со стороны, это — самооценка. "У меня с детства был решительный характер. Чтобы добиться поставленной цели, я не останавливался ни перед чем"[23; 114]. "Ты права, я должен идти к цели, к йогической практике; если не смогу сделать этого, то не хочу бесцельно жить, как живут или жили два с половиной миллиарда людей. Если я буду ученым — философом, учение которого будет известно всему миру и принесет много пользы, и то этого недостаточно, чтобы жить"[15; 86].
Хотя идеи необуддизма были в общих чертах развиты в работе, что вывез на Запад Вольдемар Кокошка, Дандарон продолжает новое переосмысление древнего учения: "Несмотря, однако, на то, что основа мира представляет собой нечто непонятное, ум человека не может успокоиться на таком признании и делает попытки осмыслить эту основу, представить ее совершенно определенным, наглядным образом. Но на самом деле это представление не осуществимо: наглядное представление бога приводит к противоречиям. Однако основатели теории (системы) необуддизма вынуждены строить свою метафизическую теорию, которая может объяснить происхождение мира и совершенство атмана, не впадая в противоречие с современной наукой… Это — моя "система", она может выдержать испытание в том случае, если способна будет объяснить все явления феноменального и духовного мира без противоречий. Пока все это (в основном) находится в голове. Тебе буду излагать в схематической форме" [14; 85].
