В своём кабинетике после службы вы крестите меня во Христа.
Исповедав, отпускаете грехи всей предыдущей жизни. Говорите, что теперь я чист, как новорождённый. Надеваете кипарисовый крест на цепочке.
Охватывает ощущение огромной ответственности.
Я рассказываю о том, что произошло накануне вечером.
— Дорогой мой, простите! Я не предупредил вас. Такое бывает. Часто бывает. Это — типичное нападение тёмных духовных созданий, дьявольских сил. Как хорошо, что вы обратились за помощью к Господу! Знаете, бывали случаи, когда человек, едущий креститься, внезапно засыпал в вагоне и проскакивал Пушкино, бывало, садился не в ту электричку, оказывался в Болшево или где-то в другом месте. Бывало всякое!
Вы горячо обнимаете меня, дарите переплетённую ксерокопию вашей книги «Вестники Царства Божия». Надписываете:
«Чтобы память об этом дне не гасла никогда. А. 78.12. VII».
Приобщение к жизни церкви, к церковному календарю словно подключает к вечности. Святые и мученики христианства становятся такими же близкими и родными людьми, как и те, кто окружает тебя в храме.
Постепенно слитная масса молящихся открывается собранием ярчайших индивидуальностей, действительно твоих братьев и сестёр. Это только сторонний взгляд мог видеть в них безликую толпу.
Пожилая русская крестьянка из Новой Деревни — Мария Яковлевна. Сколько страданий выпало ей в жизни! Но сколько доброты в улыбке, в глазах. Увидит — непременно поздравит с праздником, поцелует, скажет: «Спаси тя Христос, Володя!»
И сердце отзовётся жаром ответной любви и доброты,
А трогательный, слабый голосок Сонечки, издали узнаваемый в хоре! Она всегда на своём месте, как звёздочка на небосклоне.
За несколько лет как-то незаметно я начинаю чувствовать себя одним из членов истинно христианской семьи.
Батюшка, как я жалею, что не сохранил ни одной из ваших записок с просьбой помочь тому или иному прихожанину. В конце каждой был рисунок — заяц или белочка... Мало того что у вас сотни и сотни прихожан, и каждого вы знаете по имени, держите в памяти его жизнь со всеми проблемами, для каждого у вас ещё находится аналог в царстве животных или растений.
Все серьёзное, значительное, что исходит от вас, часто подаётся в шутливой форме. А сколько в вас самом детского, ребяческого!
Но уже седина начинает побивать усы и бороду... Наступает день, когда мы справляем поминки по Елене Семёновне — вашей маме.
А через несколько месяцев морозным метельным вечером раздаётся неожиданный тройной звонок. Открываю дверь.
Замёрзший, занесённый метелью, с опухшими подглазьями, стоите вы, мой батюшка! В одной руке тяжёлый портфель, в другой — авоська с пакетами молока, бутылками кефира, коробкой яиц, сливочным маслом, апельсинами.
— Так вот где вы живёте, Полковник!
Отец Александр, Александр Владимирович, Саша, так в тот вечер вы входите в мой дом, знакомитесь с моими родителями, сыном. Воочию видите обстановку, о которой знаете до сих пор по моим рассказам.
Мы все сидим за столом на кухне, ужинаем, угощаемся апельсинами. У моих домашних с вами полный контакт, будто знаете друг друга всю жизнь.
— Батюшка, ну зачем вы тащили эту авоську, стояли в очередях? — говорю я, когда мы уединяемся.
— Полковник, сегодня скользко, метель. Вам же трудно ходить по магазинам, — отвечаете вы. — А я всё равно был в городе.
Вы опускаетесь в кресло, стоящее напротив моей оранжерейки с тропическими растениями. И... я вижу смертельно усталого человека, которому хочется хоть минуту побыть одному.
Выхожу, плотно закрыв дверь.
— Какой дивный у тебя батюшка, — говорит мать, — неужели все священники такие?
Я прикладываю палец к губам.
Через четверть часа дверь открывается.
— Чудные растения, Полковник! Будто побывал в джунглях Амазонки! Ну, побежал, ещё успею на электричку 21.40. — И вдруг жарко шепчете в ухо: — Вызывали на допрос.
В ответ на мой растерянный, вопрошающий взгляд уже с лестницы победное, громогласное:
— Ничего. Прорвёмся!
Здесь, в самом центре тоталитарного атеистического государства создан гигантский труд, в котором прослеживается история духовных исканий всего человечества. Каждый из шести томов этого труда приводит к неопровержимому выводу: история человечества — это его путь к Богу. Кружной, запутанный, исполненный трагических отступлений, но имеющий постоянный вектор.
Труд этот создан одним человеком.
Вы молча сидите в машине рядом со мной. Едем по Ярославскому шоссе в посёлок Семхоз.
Я никогда, ни разу не спросил вас, каким образом удалось переправить в Бельгию и напечатать там эти книги. Знаю, есть темы, о которых до поры не следует говорить. Часто вижу, как вы условными, только вам внятными закорючками записываете в свои истрёпанные записные книжки фамилии, адреса, телефоны. Это чтобы при обыске не навредить людям.
Вам, священнику, на деле ежедневно проповедующему открытость, любовь, ненасилие, приходится вести жизнь конспиратора. Годами, десятилетиями, в любое время суток быть готовым к аресту.
Отец Александр, Александр Владимирович, Саша! Что, кроме молитвы, я могу сделать для вас?!
Какую ненависть в высших кругах церковной иерархии вызывает то, что в ваших жилах течёт еврейская кровь! Кровь апостолов, Богородицы, Самого Христа! А ещё ненавидят из зависти. Человека, в эпоху гонений на религию привлекающего своей проповедью, своим служением тысячи сердец, в одиночку создавшего труд всемирного значения. Духовные пастыри, к своему позору, ухитряются не печатать вас в изданиях Патриархии. В содружестве с другими «пастырями» из органов безопасности только и ждут момента, чтобы изолировать от людей, уничтожить.
— О чём грустите, Полковник?
— Так. Ни о чём, батюшка.
Веду свой «запорожец» с ручным управлением, который недавно получил через собес и который вы сегодня освятили возле церковных ворот. Веду особенно осторожно: рядом драгоценнейшая из человеческих жизней.
— Тормозните. Остановитесь! — просите вы.
На крутом взгорке оставляем машину, выходим на обочину.
— Взгляните, какая красота! Вон там, внизу, в долине Радонеж — родина преподобного Сергия! Давно хотел показать вам это место.
Вы с любовью рассказываете о святом подвижнике, удостоившемся явления Богородицы, великом патриоте земли Русской.
Внимаю вам и жалею, что вас не видят, не слышат сейчас некоторые начальники русского православия. Вроде бы каждый день призывают других к покаянию. Так пусть же, если когда-нибудь прочтут эти строки, пусть запоздало покаются сами в том, какую судьбу уготовили Александру Меню!
Отец Александр, Александр Владимирович, Саша! Ваши губы шевелятся. Вы стоите на краю шоссе, на обрыве и молитесь:
— О священная главо, преподобие и богоносне отче наш Сергие...
Я вслушиваюсь, робко повторяю за вами:
— Молитвою твоею и верою и любовию яже к Богу, и чистотою сердца...
А потом мы приезжаем в Семхоз, и я впервые попадаю в ваш дом.
Сегодня здесь буду рассказывать вам о замысле произведения, задуманного в эти последние годы. Для этого вы и пригласили меня к себе. Я волнуюсь. Весь опыт моей духовной жизни стал как бы кристаллизоваться, появилось острое ощущение, что я просто обязан довести его до людей.
— Сейчас угощу вас обедом. Сварю супчик, — говорите вы и действительно начинаете готовить обед.
— Батюшка, спасибо. Если из-за меня — я не ем первое. И вообще, не хочу есть. Давайте лучше поговорим,
— Нет, Полковник, нет, Полковник! Куда же делся половник? — напеваете вы, что-то помешивая в кастрюле, ставите на плиту сковородку, наливаете воду в чайник.
Мне кажется, приготовление обеда доставляет вам удовольствие. Да и все, за что вы берётесь, — делаете с удовольствием.
По воззрениям раджа-йогов, положительные или отрицательные вибрации человека переходят в его изделия, будь то приготовленная пища, произведение искусства или, скажем, построенный дом.
Во всяком случае, вы угощаете меня вкуснейшим обедом, потом пьём кофе, и я рассказываю о замысле будущей книги.
Вы сидите, подперев рукой бороду. То хмуритесь, то улыбаетесь. Потом встаёте, прохаживаетесь у стола. И вдруг перебиваете меня:
— Пишите немедленно!
— Но я, по-моему, ещё не готов. И потом — кто это опубликует?
— А это не должно вас волновать. Всё в руках Господа. Ваше дело — написать. Это необходимо. Сколько уже написано?
— Ни строчки.
— Ну, Полковник, вы просто лентяй. Надо торопиться, пока мы живы. Кто знает, что нас ждет... Благословляю! — Вы осеняете меня крестным знамением: — Пишите свободно, в полную силу. И учтите, как ни занят, буду приезжать, слушать, что вы там накарябаете.
