16 сентября 1929 года он записал в своем дневнике следующее; «Утро, 9 часов. Небо оделось серым покрывалось мрачных осенних туч. Все хмурится. Брызгает мелкий дождик. И сердце как будто плачет о чем-то утерянном, дорогом. Слышатся звуки падающих капель с еще зеленеющих деревьев? Как жить? Все стараются скрыть перед окружающими, что они верующие. Вот какой компромисс! Не хочу оправдываться в этой постыдной действительности. Да, в моей жизни было стремление — жить как христианин. Но я, кажется, тоже иду на уступки. На курсах, где я учусь, никто не знает, что я христианин. Еще немного, и пусть все слышат, пусть все знают, что я последователь Презираемого, Поруганного. Другие как хотят… Болит сердце, так жить не могу. Вот мы пели:
Я не стыжуся возвещать
Умершего Христа,
Его веленья защищать…
Теперь я так петь не могу. Я ведь не возвещаю. Нужна иная жизнь. Погибну телом, стану нищим, но невзирая ни на что, с Библией в руках, зарабатывая на кусок хлеба, хотя бы тяжелым трудом, с Тобой, Господи, хочу поднять знамя Правды Вечной, буду возвещать Умершего Христа. Теперь выбираю такой путь, хотя завывают бури, пенятся волны. Хочу лишь воскликнуть: «Для Него от всего отказался, все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа».
Леву все останавливали, уговаривали быть потише, не ходить так с молодежью, но он не мог. Он готов был все отдать для Христа.
Неожиданно получил он по почте анонимное письмо. В нем кто-то из верующих писал: «Дорогой брат, я вас должен предупредить: вас не арестовывают только потому, что ждут вашего совершеннолетия. Как только вам исполнится 18 лет, вас привлекут к судебной ответственности и с вами расправятся. Оставьте всякую духовную работу, иначе вы погибнете».
Послание нисколько не испугало Леву. Он готов был страдать за Христа. Когда он сказал об этом письме близким, то все родные, и даже сосланная из Саратова сестра — учительница Угрюмова, советовали хотя бы на время отойти от молодежи. Некоторые говорили, что просто надо уехать. Лева всем отвечал, что в Писании написано: «Огненного искушения для испытания вам посылаемого не чуждайтесь».
И он искренно был готов идти в тюрьму ради Христа. Ведь кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее. А кто потеряет ее ради Христа и Евангелия, тот сбережет ее. Проходя мимо тюрьмы, он смотрел на это огромное кирпичное здание, окруженное высокой стеной, как на место своего будущего пребывания. И он по-прежнему трудился среди молодежи: вместе посещали, беседовали, изучали Слово Божие.
Находясь на практике в садах, он брал с собой маленький Псалтирь и старался вникнуть в Псалмы, но странно, читая их, понимал, что они как бы не касались его сердца.
— Это, вероятно, потому, что я не страдаю, — думал он. Вечерами дома углублялся в Библию. И вдруг обратил внимание на слова: «Если вас гонят в одном городе, бегите в другой». Он читал о том, как Христос уходил от гонящих Его. Это все волновало его, заставляло задуматься. И вот опять слова в Писании о том, что и его беспокоит: «Павла спустили в корзинке, и он избежал преследования». Как быть? Что это? Может быть, уехать? Или остаться? Сердце волновалось, душа не находила покоя. Он поделился своими волнениями с матерью.
— Нет, лучше ты не уезжай, — сказала она. — Здесь хоть я буду тебе передачи носить, а уедешь — все равно найдут, арестуют.
Одни советовали одно, другие — другое. Перед Левой первый раз в жизни остро встал вопрос: как узнать волю Божию?
Этот вопрос может быть перед каждым верующим в самых серьезных случаях жизни: при избрании специальности, перед вступлением в брак, при переезде, в духовном служении. Да, действительно, как узнать волю Божию? Из Писания он знал, что иногда бросали жребий. Лева молился, спрашивал у Господа, а сердце словно раздваивалось. И Слово Божие тоже как бы говорило надвое: в одном случае — не чуждайся, в другом — беги. Лева решил, что он будет поститься и молиться, пока ему Господь ясно не скажет, чего Он хочет. Он молился и постился один день. Но в сердце ясного ответа не было. Постился второй день, продолжая в то же время заниматься. К вечеру второго дня на сердце стало спокойно. В душе, как яркий зеленый свет открытой дороги, горел текст: «Бегите в другой город».
— Мама, я уезжаю, — сказал Лева.
— Куда, как? — воскликнула мать и заплакала.
— Я не знаю куда, мама. Мне ясно одно, что Господь хочет, что бы я уехал. Теперь я нисколько не сомневаюсь, что это Его воля, — сказал Лева.
— Как же ты узнал твердо, что это воля Божия? — спросила мать.
— Молился, постился, читал Слово Божие, и на сердце стало совершенно спокойно тогда, когда я решил исполнить текст: «Гонят вас в одном городе, бегите в другой».
— Но все ли ты взвесил? — спросила задумчиво мать. — Ведь подумай: ты заканчиваешь инструкторские курсы пчеловодства, садоводства, огородничества, все прошел, остались только одни экзамены, и ты получишь свидетельство и будешь иметь специальность, сможешь работать. Ведь сколько мы затратили на это сил, средств.
— Я об этом ничего не думал, — сказал Лева. — Мне важнее было знать: чего хочет Господь.
— Кроме того, твое здоровье, ты совсем не обращаешь внимания на него, тебя ведь направляли в туберкулезный диспансер. Надо все-таки вести нормальную жизнь, а не скитаться, чтобы не было вспышки в легких.
— Я все заботы возложил на Него, а мы знаем, что любящим Господа, призванным по Его изволению, все содействует ко благу. Вот представь себе: когда меня исключили из школы, казалось, все рухнуло, а Он открыл дверь на эти курсы, и я все лето провел в садах, огородах, на воздухе. Это, конечно, хорошо для легких, я и не переутомлялся чрезмерными занятиями, и в дальнейшем, верю, Он все усмотрит.
— Да, я верю, Он усмотрит, — сказала мать, и в голосе ее слышалась полная надежда, спокойствие и упование. — Когда ты родился, то мы с папой целиком отдали, посвятили тебя Господу, и Он тебя проведет.
Нужно было только ответить на вопрос: куда ехать? Туда, в Сибирь, где находился отец, где жить было трудно? А, может быть, в Среднюю Азию, в края куда был сослан Петр Иванович Чекмарев и где работал чертежником двоюродный брат Левы — Юрий? Лева выбрал второе. Сборы были недолгими. Плетеную корзину с крышкой наполнили постельными принадлежностями, рубашками Левы. Старенькая тетя Паша сшила ему замечательную подстилку — одеяло из верблюжьего волоса с чехлом, имеющим дополнительный карман для полотенца и других принадлежностей.
Первый раз отправлялся Лева из дома в далекий путь. Вся молодежь жалела его, любила и пришла провожать. Шура Бондаренко, с которым он учился, также очень сожалел, но никто не отговаривал его. Все понимали, что это воля Божия. Последние молитвы в родном доме, последние пожелания из Слова Божия, последнее пение: «Бог с тобой, доколе свидимся. На Христа, иди взирая, всем любовь Его являя. Бог с тобой, доколе свидимся»… Попрощались с близкими, со своими сестрами и братом, поцеловались и пошли на вокзал.
Шли мимо тюрьмы. Лева невольно, как бы с сожалением посмотрел на это огромное, из красного кирпича, здание.
— Итак, мне, видимо, здесь не быть, — подумал он. — Не быть в этом месте страданий, где многие-многие близкие во Христе и родные проходили высшую духовную школу. (Лева ошибся. В этом месте, где столько было в прошлом страданий, пришлось быть позже и ему. Но неисповедимы пути Божий, он был там совсем не узником. Эта старая царская тюрьма была преобразована в Медицинский институт и его общежитие. И наступили дни, когда над Левой рассеялись тучи, и он после Великой Отечественной войны вновь стал студентом и продолжал высшее медицинское образование, занимаясь в аудиториях и лабораториях, которые были расположены в этом здании. То же внутреннее устройство, те же кресты переходных лестниц, с которых видны все этажи и двери комнат, расположенных на них. Камера, в которой сидел В. Куйбышев сохранена в неприкосновенности. И здесь Лева познавал высшую науку, занимался в студенческих кружках, оставаясь при этом все таким же пылким христианином).
Все это было потом, а пока ему предстояло ехать в поезде, который почему-то назывался «Максим Горький», и добираться до Ташкента неделю и более. Когда началась посадка, все взволнованно кинулись к вагонам, началась толкотня, невыразимая давка. С мешками, с чайниками ехали в основном крестьяне. Большинство ухитрилось залезть в вагон через окна. Леве помогали друзья. Один из них проник в вагон, и ему через окно передали багаж Левы, а потом и самого Леву с билетом.
Поезд тронулся. Лева выглянул в окно. Мать, родные, вся, дорогая его сердцу молодежь, прощаясь, махами руками и что-то кричали, некоторые вытирали слезы. Поезд уходил все дальше и дальше. Лева присел на свою корзинку, облокотился на узел, сидя в проходе вагона, о том, чтобы где-то лечь, нечего было думать. Пассажиры тревожно обменивались своими переживаниями. Многие были из деревень, уехали, бросив все свое хозяйство. Всех волновало, что ждет их впереди?
