Глава 3. Внутренний рост
«Ему должно расти, а мне умаляться».
Иоан. 4:30
Зима узбекская — сырая, с дождями, грязью. Лишь временами подмораживало и выпадал снег. Лева поселился вместе с Юрием в большой комнате, снятой у узбеков. На работу устроиться было трудно. Масса безработных. Записался на биржу труда и каждый день ходил отмечаться, ожидая, не предложат ли работать садовником.
Но работы не было. Материально было трудно, однако ни уныния, ни отчаяния на душе не было. Питались в основном рисовым супом да традиционными узбекскими лепешками. Очень тяжело было с топливом. Комнату обогревала железная печка, но топить ее было нечем. Дрова продавались на вес и были очень дорогие. Сидеть в холоде было трудно, и Лева предложил Юрию изобрести какое ни будь отопление.
— Самое дешевое топливо — керосин, — сказал Юрий.
Братья недолго ломали голову и придумали. В аптекарском магазине купили стеклянную кружку Эсмарха с краном и резиновой трубкой. На примусе оттянули в виде конуса стеклянную трубку. В железную печку наложили кирпичей, в дверке пробили дырку, в нее вставили стеклянную трубку — получилась форсунка.
— Ну, теперь попробуем, — сказал Юрий. Лева налил в кружку Эсмарха керосин и чуть-чуть приоткрыл кран. Юрий поднес к печке горящие щепочки — к тонкой струе керосина, она вспыхнула. Скоро печка зашумела, раскалилась докрасна. Друзья ликовали, стало жарко, разделись.
— Вот теперь поживем! — потирая руки, сказал Юрий. Недостатком отопления было то, что помещение быстро остывало. А входившие в комнату гости всегда потягивали носом и спрашивали:
— Что у вас тут — жилище или керосиновая биржа?
Снег возле дома быстро покрывался черным налетом от сажи. Да и в носу у друзей бывало часто черно. Однако они не унывали. Благодарили Бога за все и, ложась спать, часто затевали жаркие споры.
— По-моему, — говорил Юрий, — совместить горячее служение Господу и семейную жизнь вполне возможно.
— Нет, — говорил Лева, не соглашаясь с Юрием, — Павел ясно сказал, что неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу, а женатый заботится о том, как угодить жене.
— Так ты что же, Лева, дал обет не жениться?
— Никакого обета я не давал, — отвечал Лева. — И не видно из Писания, что на это нужно давать обет. Буду стремиться как можно дольше быть свободным, чтобы, подобно доброму воину, не связывать себя делами житейскими в угоду Небесному военачальнику.
Юрий все время убеждал, что можно жениться, иметь семью и быть настоящим христианином. Лева на примерах из жизни молодых пар старался доказать, сколько проблем имеют они. Если раньше они беспокоились о доме Господнем, то теперь весь интерес их сводится, в основном, к заботам о собственном доме.
Засыпали поздно. Утром, подкрепившись рисовой кашей или рисовым супом, расходились по разным местам. Юрий шел на работу, Лева — на биржу труда, где часами приходилось простаивать в ожидании. В это время Лева впервые осознал, что значит быть безработным. Потом он шел на квартиру, варил обед и изучал руководство по садоводству или чертил. Вечерами посещали верующих или ходили в молитвенный дом, на собрание. Верующих было немного, несколько семей. Небольшое собрание проходило на окраине, в холодной комнате с земляным полом. Юрий, любитель пения, старался организовать хор. Но голосов было мало, и у него ничего не получалось. Приближалось Рождество 1929 года.
— Ты тоже будешь непременно петь, — сказал Юрий Леве.
— Но у меня нет слуха, не умею, — ответил тот.
— Ну, ты понимаешь, нам нужен бас, чтобы рождественской ночью порадовать родных.
— Ну, хорошо. Я буду петь, — согласился, наконец, Лева, но только «Ночь перед Рождеством».
— Спасибо, — сказал Юрий и стал учить Леву петь басовую партию в псалме: «Иисус нам рожден, наш Спаситель, Спаситель, сильный Господь, наш Бог…»
Дело двигалось плохо.
— Какой ты бесталантный! — удивился Юрий. — И не поешь, и на инструментах не играешь…
— Уж какой есть, — смущенно заметил Лева. А про себя подумал: «Действительно, какой я бесталантный, на что я только годен в деле Его?»
Так или иначе, басовую партию он несколько усвоил, и когда рано утром на Рождество группа молодежи пошла возвещать о родившемся Христе, он изо всех сил подпевал низким голосом: «Хвалите и славьте, прославляйте!»
После даже старичок Прозоров сказал Юре:
— Откуда появился такой бас?
В дальнейшем с пением у Левы ничего так и не получилось. Он пел только для себя, не пытаясь больше участвовать в хоре.
Вскоре Юрий перевелся на новую работу в другой город. На квартиру к Леве попросились молодые верующие — муж и жена. Он пустил их, отгородив половину комнаты ширмой. Узнав, что коммунальному хозяйству города требуется садовник, подал заявление и через биржу труда устроился на работу.
Узбекская весна наступает рано, и, как только зазеленеет трава, закипает работа по пересаживанию деревьев на улицах города, в городском парке вблизи вокзала, около хлопкового завода. Леве выделили рабочих, кроме того, он, выступая на комсомольских собраниях различных организаций и предприятий, призывал молодежь принять участие в озеленении города. Устраивались субботники, воскресники, на которых узбекская и русская молодежь с пением народных песен сажала деревья.
Все теплее грело солнце, весело и радостно было Леве озеленять город. На месте большого пустыря красивыми квадратиками, треугольниками, кругами клумб и посадок был разбит новый парк. Лева прочел в узбекском училище лекции о значении растений для человека, и все учащиеся вышли озеленять старый город. Вечерами, возвратившись домой, усталый и довольный, он спешил к знакомым верующим, бывал на собрании. Его любили и всегда встречали приветливо.
— Лева, как дела? — спрашивали его.
— Слава Богу! Хорошо, все хорошо, — отвечал он.
Он поправился, разрумянился, от болезни не осталось и следа, кожа рук и лица покрылась золотистым загаром. Из заработанных денег Лева мог уже немного посылать матери, которая нуждалась в его помощи.
— Вот поработаешь, — говорил ему черноволосый, кудрявый брат Соловьев, — а там дальше пойдешь учиться в сельскохозяйственный вуз, станешь специалистом.
— Да, хорошо бы! — говорил Лева, и у него загорались глаза. Хотя его образование оборвалось, но он так любил науку, что не представлял жизни без учения и совершенствования знания.
Соловьев особенно хорошо относился к Леве, часто приглашал его к себе домой, рассказывал ему о своей жизни. Он был старый работник ЧК, перенес на своих плечах всю тяжесть борьбы с басмачеством. Теперь нервы его не выдерживали, и ему приходилось, лечиться иногда в психиатрической больнице. Сейчас наступило улучшение, но он не находил покоя душе своей. И только когда познакомился с верующими во Христе, стал молиться и жить вместе с ними, тогда нашел успокоение.
— Но полностью христианином быть не могу, — говорил он иногда сокрушенно Леве. — Как увижу несправедливость, так нервы не выдерживают. Вот вчера иду, очередь у лавки, а какой-то гражданин лезет вне очереди. Подхожу ближе — вижу мой заведующий. Так я его прямо палкой огрел. За это мы боролись, за это кровь проливали?..
Часто Лева бывал и у пресвитера местной общины, низенького старичка столяра. Он все уговаривал Леву стать проповедником, но Лева не чувствовал ни силы, ни призвания к этому. Когда-то в родной общине на юношеских собраниях по субботам он не раз выступал с проповедями, но от своих проповедей не видел особенного благословения.
Была весна 1930 года. В местную общину Катта-Кургана, того городка, где жил Лева, поступали тревожные вести об усиливающейся буре над верующими в Евангелие. В России везде закрывали общины, отбирали молитвенные дома, а пресвитеров, проповедников объявляли врагами советской власти, арестовывали и сажали в тюрьмы.
Лева с детства вращался среди евангельских христиан, он знал их настроения и стремления, но никогда не слышал от них никаких антисоветских высказываний, никогда 'не встречал среди них политиков. Ему стало ясно, что атеисты, потеряв надежду победить верующих путем диспутов, пропаганды союза воинствующих безбожников, решили прибегнуть к клевете, лжи и под флагом борьбы с контрреволюцией, используя тюрьмы, ссылки, обезглавить общины, задушить христианство. Он знал, что и Христа причисляли к злодеям, и Его осудили на политической почве, и, глубоко скорбя за терзаемое братство, он вместе с другими молил Бога, чтобы Он заступился и защитил народ свой.
Часто, когда Лева оставался в своей комнате один, он молился и вспоминал о том, что ему надлежит сделать доброе дело, что именно для этого он и оставлен в живых. Но как прославить Господа, когда мрак все сгущается и слышно стало, что и в Средней Азии скоро закроют молитвенные дома?
