Последнее, о чем «разочарованный» сообщает своей душе, — это обетование загробного блаженства; подобного нет в Книге Иова. Египетский страдалец, испивший полную чашу бед и мучений, вдруг духовно прозревает, начинает «воспринимать сигналы» из иного мира и утверждать, что смерть не только представляется ему чем-то блаженным, но таковой и является.
Воистину, кто перейдет в загробное царство —
Будет живым божеством,
Творящим возмездье за зло.
Воистину, кто перейдет в загробное царство —
Будет в ладье солнечной плыть,
Изливая оттуда благодать, угодную храму.
Воистину, кто перейдет в загробное царство —
Будет в числе мудрецов, без помехи Говорящих с божественным Ра.
Казалось бы, такие слова, описывающие радости загробной жизни, расходятся с содержанием Книги Иова; но при ближайшем рассмотрении и здесь обнаруживается некое сходство. В Книге Иова также есть определенный намек на подобное мировоззрение. Несмотря на то, что многие исследователи отвергают правомерность перевода, представленного в Синодальном тексте, всё же воспользуемся им:
А я знаю. Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,
И я во плоти моей узрю Бога.
Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаивает сердце мое в груди моей! (Иов. 19, 25–27)
Сравним с оригиналом. В буквальном переводе начало текста звучит примерно так: «А я узнал: мой Избавитель жив, и последним над прахом Он восстанет. И после того, как эту мою кожу обдерут, из плоти моей я буду созерцать Бога». Как видим, в древнееврейском тексте явственно присутствует утверждение о бессмертии духа и посмертном Богообщении.
Они и вправду похожи — надежда «разочарованного» на беседы с божеством Ра и надежда Иова на непосредственное, лицом к лицу, общение с Богом после смерти («в последний день»).
Таким образом, между тремя упомянутыми произведениями — входящей в Священное Писание Книгой Иова, прекрасным творением Древнего Междуречья «Вавилонская теодицея» и египетской поэмой высокого звучания «Спор разочарованного со своей душой» — наблюдается немало общего. А главное — приведенные параллели с ясностью свидетельствуют, что Книга Иова вполне могла быть создана в первой половине II тысячелетия до н. э., поскольку она входит в круг литературы того времени о невинных страдальцах.
Чем же так привлекательна Книга Иова для людей самых разных регионов, народов и культур, как живших в древности, так и читающих ее в наши дни? Не только тем, что она поднимает важнейшие вопросы бытия; и не только тем, что ее автор старается ответить на эти вопросы очень многогранно, без конфессиональной узости, без шор на глазах, что он с величайшей смелостью дает простор любым порывам мысли, любым решениям, нередко высказывая взаимно несовместимые точки зрения. Есть в мире и другие книги, обладающие подобными качествами: это, например, произведения древнегреческой философии, религиозные трактаты и поэмы древней Индии и т. д. Книга Иова отличается от всех них тем, что в ней острейшие, важнейшие для человека вопросы поставлены и ответы на них востребованы «на краю бездны» — на тонкой границе между бытием и небытием, благочестием и кощунством, на грани самой физической возможности диалога; вопросы задаются непосредственно перед лицом смерти и таких страданий, которые способны лишить человека самого дара мышления.
Если мы сравним трагический диалог Иова и его друзей с теми беседами, которые велись греческими или индийскими мудрецами, иногда, быть может, относительно того же самого круга вопросов, то увидим огромную, вопиющую разницу. Вспомним беседы между греческими мыслителями — скажем, между Платоном и его последователями. Где они проходили? На лоне природы, среди прекрасных зданий, в спокойной, радостной обстановке. Собственно, так и должны вестись философские беседы. И греческие мудрецы немало сделали, чтобы создать подобную атмосферу для своих встреч. Точно так же, собираясь на берегу Ганга или Инда, беседовали между собой индийские мудрецы: от всего отрешась, сидели они на траве, возжигали благовонные курения, вкушали жертвенную пищу, пили опьяняющий священный напиток — сому и рассуждали о жизни и смерти.
Как же проходит разговор на те же темы у Иова с его друзьями? Диалог ведется в крайне напряженной, трагичной обстановке, перед лицом невыносимых страданий величайшего мудреца, который не просто равен по духовному разумению своим собратьям, но и превосходит их. Друзья вынуждены взирать на его муки, от которых не могут его избавить. И эти муки являются живым и ярким опровержением всех их философских построений. Они собрались не только с целью утешить своего собрата по мудрости, а может быть, и по власти (мы далее рассмотрим возможность того, что они также являются правителями целых стран или областей) — они собрались, чтобы постигать в беспросветной тьме человеческой жизни, в безнадежном мраке страданий глубочайшие тайны бытия.
Понятно, что в последние дни земного бытия, на границе жизни и смерти, для человека, если он сохраняет еще ясный разум, всё обостряется. Жизнь приобретает совсем иные вкус и цвет, другое звучание. Когда надеешься, что тебе предстоит прожить еще много дней и лет, то одним образом воспринимаешь действительность; если же сознаешь, что на днях — «всё», то жизнь воспринимается совсем иначе. Однако попытаемся представить себе, насколько тягостнее становится окружающая реальность над бездной страданий неодолимых, которые хуже смерти. Сам Иов причисляет себя к тем,
…Которые ждут смерти — и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад.
Обрадовались бы до восторга… (Иов. 3, 21–22)
Именно такую ситуацию создает автор Книги Иова для своих героев для того, чтобы в ней ярче и пронзительнее высветились важнейшие вопросы бытия.
Глава 2
ТРАГЕДИЯ ИОВА. «УКАЖИТЕ, В ЧЕМ Я ПОГРЕШИЛ»
Сопоставление сохранившихся произведений древневосточной литературы о страдающем праведнике с Книгой Иова показывает, что ни одно из них не содержит таких глубоких концепций, таких необычайных проникновений в сущность бытия, в проблему взаимоотношений человека с Богом, как Книга Иова. В этих произведениях лишь констатируется тот факт, что человек был праведен, непорочен перед своими божествами — и вдруг подвергся жестоким страданиям. И вот он беседует с другом или же с собственной душой, пытаясь выяснить причину произошедшего.
И только Книга Иова затрагивает очень многое, выходящее за пределы бытовых и даже метафизических представлений обычного человека; ее повествования и диспуты приоткрывают истинные причины страданий праведных, а вместе с тем, парадоксальным образом — истинные основы самого мироздания. Оказывается, одно с другим очень тесно связано.
Мы помним, что Иов был беспорочен и чист во всех деяниях, что он соблюдал Закон и заповеди в том виде, в котором они были явлены человечеству еще до Синайского законодательства (т. е. законы сынов Ноевых). Известно, что через Авраама и Исаака их потомкам эдомлянам (к которым принадлежал Иов), как и израильтянам, были даны еще и дополнительные постановления и заповеди. В частности, Иовом в какой-то форме соблюдалась заповедь о Субботе. Так, о его семерых сыновьях говорится:
Сыновья его сходились, делая пиры каждый в своем доме в свой день…
Когда круг пиршественных дней совершался, Иов посылал за ними и освящал их и, вставая рано утром, возносил всесожжения по числу всех их. Ибо говорил Иов: может быть, сыновья мои согрешили и похулили Бога в сердце своем… (Иов. 1, 4–5)
Как видим, сыновья Иова поочередно в течение недели устраивали пиры, а в седьмой день Иов приносил жертвы за всех них. Иными словами, в субботу он совершал обряд поклонения Всевышнему и просил Его простить грехи своих близких.
Нам известно, что Иов глубоко почитал Бога. Вот, быть может, наиболее значимые слова этого праведника:
…Да будет имя Господне благословенно! (Иов. 1, 21)
Таким образом, он не только почитал Всевышнего, но и знал Его имя, которое было возвещено патриархам, а впоследствии — Моисею и всему народу Израиля (непроизносимое четырехбуквенное имя, Тетраграмматон, которое в Синодальном переводе почти всегда передается как «Господь»).
Иов, как мы сказали, совершал Всевышнему жертвоприношения. Он воспитывал детей в страхе Божьем:
…Может быть, сыновья мои согрешили… (Иов. 1, 5)
Значит, и дети его имели представление об истинном служении Богу, поскольку были в этом наставлены отцом. Иов оказывал помощь всем нуждающимся, что предписано заповедями Создателя:
