Через месяц Лева предпринял попытку уволиться, но все его просьбы оказались бесполезными. Ни в Наркомате, ни в экспедиции ему не давали согласия на увольнение.
— Вот тебе и на! — думал Лева. — Что же это? Искушение? Или, может быть, Бог сжалившись над его юностью, отклоняет его жертву и открывает ему путь в науку, к большому, хорошему. Он молился. Ему представлялись многие десятки ссыльных, сотни заключенных, отверженных, полузабытых, выброшенных из жизни, к которыми даже близкие родные зачастую стыдились иметь переписку. «Был в темнице, и вы посетили Меня», — вновь и вновь звучали слова. Вспомнились также любимые стихи Некрасова: «Где трудно дышать, где горе слышится, — будь первым там! Но он никак не находил возможным уехать так, не получив увольнения. Это было как-то некрасиво и не по-христиански. Хотелось расстаться со всеми в дружбе и в хороших отношениях, Казалось, создалось положение безвыходное. Нужно сказать, что несмотря на соблазн лучшей жизни в Ленинграде и жажду получить высшее образование, Лева ни на минуту не задумался о том, что он должен свернуть с того пути, на который встал,
В это время произошло нечто, что дало Леве возможность быстро и легко уволиться.
«Рука Твоя поведет меня…»
Пс. 138:10
Находясь в прошлых своих путешествиях, Лева непрерывно двигался и не имел возможности получать письма от близких, даже от матери с Волги, а от отца, находившегося в Сибири, он месяцами не получал весточки, Писал же он всем аккуратно. Сообщал о бодрости и жизни узников, о положении в общинах, о своих продвижениях. Тяжело было не получать ответных писем. Но и в этом Лева находил некоторое самоотвержение, вызванное необходимостью. В Алма-Ате же, благодаря временной оседлой жизни, он получил много писем. Это были строки горячей любви, это были потоки сердечных молитв о нем. Тут были и письма матери, которая просила не беспокоиться о ней и домашних, ибо Бог посылал ей здоровье и она, работая портнихой на фабрике, кормила семью. «Молитва моя о тебе всегда и до конца, дорогой сын! Да будет воля Господня в твоей жизни», — писала она Леве.
Сколько любви, ласки, приветов было от друзей из Катта-Кургана, Ташкента, Уила. Даже старушка из Темира прислала хорошее большое письмо, где желала ему успеха, повествовала о тайне Христовой. Были письма даже из далеких Соловков, где томилась лучшая молодежь Поволжья. Письма были бодрые, зовущие.
Много писем Лева получил из Сибири, где были дорогие сердцу друзья и среди них его родной отец. Папа писал ему, что надежда встретиться с ним вносит в его душу особую радость и что он просит у Бога этого дня свидания. Он прислал Леве гимн, который разучил в Сибири. Там, между прочим, были такие слова:
Боже, видишь Ты страданья на земном моем пути,
Устаю я от скитанья, но хочу с Тобой идти…
Как мне дорого общенье со святыми на земле!
Но и это наслажденье не всегда возможно мне…
И вдруг от отца пришло письмо, что он тяжело болен, лежит в больнице, определяют — тиф. Получив это письмо, Лева тут же бросился к начальнику экспедиции. С большим волнением он протянул ему письмо.
Начальник прочел, сочувственно сказал:
— Ну, что же, дорогой, чем же ты тут поможешь? Время идет, и пока ты приедешь, отцу твоему станет лучше, и он уже поправится. Ехать-то ведь не близко, а если хуже станет, чем поможешь, ты ведь не доктор.
— Нет, нет, прошу отпустить меня, — сказал Лева умоляюще. И подал заявление. На нем начальник наложил резолюцию: «Уволить по причине болезни отца». В Наркомате его также быстро рассчитали. «Никодим», горячо пожав руку Левы, просил передать его отцу самый лучший братский привет.
— Твоего папу я очень уважаю, с ним я познакомился в голодный 21-й год, когда он приезжал в Ташкент за хлебом.
Все алма-атинские родные провожали Леву в путь с сердечной молитвой. Павел Васильевич сказал, что он его очень полюбил и желает ему лучших встреч после тернистых дорог этих дней. Его ободрение из книги Иова врезалось в сердце Левы: «Теперь не видно яркого света в облаках, но пронесется ветер и рассеет их».
Пожелание Иванова-Клышникова еще не осуществилось. Они не встретились больше на земле. Павел Васильевич уже давно окончил тернистый путь, Лева же все идет по нему. Но пройдет время, и его путь приблизится к концу. Тогда пожелание осуществится — они встретятся. Чигалейчик подарил Леве теплые защитного цвета шаровары.
— Бери, бери, это тебе в Сибири пригодиться, там холодно…
И опять паровозные гудки, мерный стук колес, пассажиры — соседи по дороге.
Впереди — далекая большая Сибирь.
Глава 34. Встреча с отцом и братьями (Красноярск, Мариинск)
«Милость Твоя, Господи, вовек».
Пс. 137:8
Скоро на смену степям показались места, покрытые зеленым лесом. Чем ближе подъезжали к Сибири, тем их становилось все больше и больше. В Северном Казахстане уже не стало тех знойных жарких дней, какие обычны для Туркестана. Да, кстати, и лето кончилось. Были на исходе и дни осени, так богатые всевозможными плодами и фруктами. Проехали ряд станций западной Сибири — Ачинск, Бочкарево и другие. С тревожными мыслями подъезжал Лева к Красноярску. Он думал об отце. Как он? Ведь он уже далеко не молод.
Мысль о том, что отец, может, быть отошел в вечность Лева совсем не впускал в сердце. Бог милостив и не допустит такой печали. Поезд остановился в Красноярске. Большая железнодорожная станция: по одну сторону раскинулся город, по другую — железнодорожный поселок. Лева направился именно в этот поселок. Здесь в основном с давних пор жили люди, работающие на железной дороге.
Наконец, Лева нашел улицу и дом, указанные в адресе отца. Постучал. Открыла маленькая девочка.
— Скажите, здесь Сергей Павлович живет? Девочка ничего не ответила и скрылась в дверях.
— Мама, там какой-то дяденька… — послышался ее голос. В дверях показалась женщина. Увидев Леву, она закричала:
— Сергей Павлович! Сергей Павлович, а сын-то на вас похож!
— Мир вам! — сказал, заходя Лева.
— С миром принимаем!
Из соседней комнаты вышел отец. Он был бледный и несколько осунувшийся.
— Здравствуй, Лева! — сказал отец. — Вот и дождались тебя. Слава Богу, живы, здоровы…
И у сына, и у отца на глазах блестели слезы.
— Поблагодарим Бога! — сказала сестра, хозяйка дома, у которой глаза тоже стали влажные. Они опустились на колени и горячо благодарили Бога, даровавшего радость встречи, и просили Его благословения на дни свидания.
Отец в молитве горячо вспоминал свою любимую семью, жену, детей, с которыми в этот момент незримо сердцем были вместе. Сестра благодарила Бога, что Он удостоил под ее кровом видеть встречу отца и сына. По обычаю гостеприимства она тут же стала хлопотать о чае, усаживая обоих к столу.
— Как же твое здоровье, папа? — спросил прежде всего Лева.
— Слава Богу, все обошлось. Думали брюшняк, но оказался паратиф. Организм быстро справился с этим недугом. Вот слабость пройдет, и начну работать опять.
— А ты за эти годы много уже путешествовал по Сибири?
— Да, пришлось немного. И Канск, и Шиткино, и Бугучанский район. Ведь нас, ссыльных, на одном месте долго не держат. Как только хорошо устроимся, так снимают с работы и направляют дальше. Вот сейчас вызывали в Красноярск, живу здесь. А что будет дальше, один Бог знает.
Отец говорил все это бодро, радостно, как будто о самых приятных вещах, и в глазах его бегали отблески веселого, жизнерадостного характера.
Отца Лева знал не только в спокойные дни, но и в дни больших затруднений и печалей, в дни тяжелого 21-го года, когда он день и ночь работал среди больных, страшно уставал, но ни на минуту не терял бодрости. Дома он пел и часто с пением уходил на работу. Видел он отца и в большом горе, когда при смерти была мама и все прощались с ней. И тогда луч надежды не покидал отца. И теперь Лева видел прежнего отца, которого не сломили ни несправедливые обвинения, ни тюрьмы, ни ссылки. Он держал в руках сборник духовных гимнов и как прежде, запел громко, звучно:
Дорогие минуты нам Бог даровал,
Мы увидели братьев, сестер.
А Иисус дорогой с нами быть обещал,
Дадим Ему в сердце простор!
После чая отец предложил погулять.
— Погода стоит чудесная, — сказал он. — Люблю воздух, здесь места интересные. Взять хотя бы Столбы на Енисее. Что за горы среди зеленого моря! Чем-то напоминают Жигули.
Гуляя среди деревьев над каким-то оврагом, Лева рассказывал отцу о последних месяцах своего пребывания на Волге. О том, что побудило его поехать в Сибирь и в Среднюю Азию и об обстоятельствах жизни там. Рассказывал о дяде Пете, о Юрии и многих других близких родных.
Оторванному в ссылке от жизни близких отцу все было дорого, приятно, интересно. Он улыбался, расспрашивал обо всем подробно.
