Письма, полученные мной от Шрилы Прабхупады том 1
Сатсварупа даса Госвами
Первые годы со Шрилой Прабхупадой
Встреча со Шрилой Прабхупадой
Шрила Прабхупада владел методом, позволяющим выводить людей из материального сознания и превращать их в слуг Кришны. Я стал одним из тех, кто испытал на себе благотворное влияние этого умения. Вспоминая о жизни и деяниях Прабхупады, я хотел бы описать, как я встретился с ним летом 1966.
Я американец во втором поколении. Мой отец был сыном итальянских эмигрантов, а мать – дочерью эмигрантов из Ирландии. Родители принадлежали к римско-католической церкви. Отец работал пожарным в пожарной службе Нью-Йорка. Во время второй мировой войны он служил в военно-морском флоте США и вышел в отставку в звании капитан-лейтенанта.
Во время войны я жил с матерью и старшими сестрами в скученных кварталах Куинс (административный район Нью-Йорка). Иногда дядя брал меня с собой на матчи Бруклин-додджес , проходившие на Эббетс-филд , и я стал большим фанатом этой команды. Еще я зачитывался комиксами и играл в марблс среди городских трущоб. После войны отец взял кредит для постройки на Статен-Айленд небольшого дома в кейпкодском стиле. В 1948, когда мне было восемь лет, наша семья въехала в свой дом.
Местность на Статен-Айленде была почти деревенской. Мы рвали ежевику и бегали по лесу. Я вступил в младшую дружину бойскаутов, и мать снисходительно подписалась в моем скаутском дневнике, подтверждая, что не возражает против того, чтобы я прыгал, разжигал костры, плавал и рисовал флаги сорока стран.
Моя мать была религиозной женщиной. Она регулярно ходила в церковь и хотела, чтобы и остальные члены нашей семьи тоже были хорошими католиками, хотя отец не посещал мессу и был не очень высокого мнения о священниках. У матери было изваяние Иисуса в виде юного короля – с мантией и короной на голове, – которому она поклонялась.
Мать говорила мне, что даже если мы согрешим, но потом раскаемся, Бог простит нас. Бог милостив.
У меня тоже была известная картинка, изображающая, как юный Иисус проповедует старцам в храме. Меня очень впечатляла эта библейская история. Согласно ей, родители потеряли отрока Иисуса во время путешествия, а потом нашли его в храме, где он возвещал религиозные истины пожилым книжникам. Мы с Иисусом были сверстниками, но он был овеян славой. Эту картинку мне подарили за прилежное посещение церкви, и учителя воскресной школы поставили на ней звездочки. Подобно влюбленному мальчику, написавшему на фотографии девочки: «Люблю тебя», – я написал на обороте картинки: «Люблю Иисуса». А ниже дописал: «Правда» (так порой говорят дети).
Старшие классы я заканчивал в государственной школе. В те годы среди школьников не было такого разврата и злоупотребления наркотиками, как сейчас. На занятиях мы баловались, но учителей никто не обижал. В школе я валял дурака, однако все же как-то поступил в Бруклинский колледж.
Пока я был старшеклассником, отец следил за моим поведением. Он хотел, чтобы я поступил в Командное училище американских ВМС. Но я терпеть не мог армейщину, и друзья настроили меня против внешней политики США. Тем не менее, когда мне исполнилось семнадцать, отец записал меня в резерв военно-морских сил.
Вскоре после поступления в колледж я пережил интеллектуальную революцию. Мои преподаватели – американские интеллектуалы тридцатых годов, заядлые марксисты – избавили меня от следов религиозного сентиментализма, унаследованного мною от матери. Они передали мне свои рационалистически-атеистические представления, которые вытеснили мою религиозность, заклейменную в качестве «сентиментализма». Один из преподавателей сказал, что теология никогда не могла дать удовлетворительного ответа на вопрос о природе зла в мире.
Преподаваемая философия была притягательной для меня, поскольку мои родители и сами не были интеллектуалами и не способствовали моему интеллектуальному развитию. А профессоры открыли мне новый мир. Я с пылом стал изучать философию и литературу. Мне стало ясно, что в церкви много лицемерия. Так, в фойе нашей церкви священники регулярно разыгрывали в лотерее бутылки с вином (они называли их «сосудами радости»).
Католическая церковь не удовлетворяла меня, поскольку не могла ответить на мои вопросы. В последний раз я посетил церковь, чтобы увидеть молодого священника, к которому, как предполагалось, должна была тянуться молодежь. Во время исповеди я сказал ему: «Вообще-то я не верю в обряд исповеди, который принято совершать». Священник ответил: «Может, зайдешь потом ко мне, поговорим?» Я согласился. Когда я зашел к нему в комнату, он спросил:
– Так о чем же ты думаешь? Каковы твои взгляды?
– Как получилось, что в мире столько зла? – Я привел в пример войну в Корее и расизм в Америке.
– О, я вижу, что в тебе много любви, – сказал священник. Мои слова произвели на него впечатление. Потом я задал еще несколько вопросов, но он не смог на них ответить. Я был разочарован и отбросил прочь свои религиозные чувства, решив, что Бог и Библия – это что-то из области мифологии.
В коллеже преподаватели считали, что у меня есть задатки писателя и советовали их развивать. Еще в одиннадцатилетнем возрасте я начал писать сатирические миниатюры, подражая прочитанному. На написание юмористических рассказов меня вдохновила детская литература вроде книги для мальчиков «Пенрод и Сэм», написанной Бутом Таркингтоном .
В старших классах у меня всегда было хорошо с английским. В семнадцать лет я начал серьезно вести дневник, искренне поверяя ему свою разочарованность и стремление найти истину. В то время у меня начались разногласия с родителями. Я стремился к высшему, а их планы меня ограничивали. Свои переживания по этому поводу я записывал в дневник. Писал я в толстых блокнотах. Это позволяло мне думать, медитировать и выражать мысли, которые, будучи перенесенными на бумагу, становились весомыми.
В колледже я прочел немало книг. На меня оказали воздействие многие работы многих писателей: например, книга Ницше «Так говорил Заратустра». На двух последних курсах Бруклинского колледжа я сотрудничал с литературным журналом «Ландшафты», в котором печатались мои рассказы и стихи. В течение нескольких семестров я получал премии за свои произведения. Я мог все лето напролет писать короткие рассказы и новеллы. Вместе с приятелями по колледжу (среди которых были преимущественно евреи) я открыл для себя Нижний Ист-Сайд . Потом вдруг все это – мое общение с нью-йоркскими профессорами и вузовскими собратьями по литературе, Нижний Ист-Сайд – закончилось. Я попал на флот.
Случилось это в январе 1962. Как и все ньюйоркцы, зачисленные в состав ВМФ, я оказался в казармах Бруклина, где пару недель с тревогой ожидал, куда меня пошлют. Потом пришел приказ о моем назначении на американский авианосец «Саратога». Корабль отбыл из Мейпорта (неподалеку от Джексонвилла во Флориде) и пересек Атлантику, чтобы посетить средиземноморские порты в Испании, Италии и Франции. Во Франции мы регулярно заходили в Канны, а в Италии – в Неаполь. В Испании мы посетили Барселону. Потом мы отправились дальше: к Греции, Кипру, Бейруту и Стамбулу. Позже наш корабль плыл из одного американского порта в другой. Иногда мы находились в открытом океане дней по двадцать.
Когда я впервые поднялся на борт, из меня хотели сделать артиллериста, но я сказал, что обладаю навыками журналистской работы. Я слышал, что на корабле был отдел общественной информации, и командиры согласились отправить меня туда. Писательство стало моей профессиональной обязанностью. Я начал выпускать газету на основе сообщений информационного агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл, которые мы получали через корабельный приемник. Мы также издавали журнал, в котором я печатал статьи и обзоры интеллектуальных книг, в основном – выходящих за пределы понимания большинства моряков. Я пытался писать так же, как мы с приятелями писали в колледже.
Мне не нравились грубые матросы из низших слоев общества. В своей речи я никогда не употреблял непристойных слов, и мне было неприятно слышать их от других. Возможно, это отчасти было следствием моего общения с деликатными людьми – писателями и поэтами.
Служить во флоте – все равно что сидеть в тюрьме, и я буквально считал дни до своей демобилизации. Мои нью-йоркские братья по духу и друзья по литературе регулярно присылали мне письма. Они перебрались на Нижний Ист-Сайд и вели образ жизни, полный креативной свободы. Я никак не мог дождаться, когда покину военно-морской флот с его суровой жизнью и присоединюсь к приятелям.
Хотя я терпеть не мог флотскую жизнь, в ней было и нечто хорошее для меня. Она закалила меня и сделала более демократичным. Я увидел, что даже грубые матросы были людьми и что я не такой уж уникальный.
