В 1999–2000 годах исламистам (ваххабитам) был нанесен удар, в результате которого их претензиям на создание исламских анклавов — будь то во всем регионе, в Чечне или в небольшой, включающей 4 села, так называемой Кадарской зоне Дагестана — был положен конец. Однако и после военного поражения исламистов, после их высылки и расселения религиозный радикализм не истаял окончательно. Исламизм, как идеология оппозиции, продолжает существовать. Его корни и в нерешенности сугубо мирских проблем Радикальный ислам востребован в силу того, что в нем ищут ответа на вопросы, которые не в состоянии разрешить светская власть. Острота раскола среди верующих, а равно и среди духовных авторитетов определяется не столько собственными богословскими спорами, сколько политикой, ибо ортодоксальное духовенство в союзе с шейхами и их мюридами выступает на стороне администрации. Напротив — исламисты критикуют власть за неспособность и нежелание решать житейские проблемы мусульман, за коррупцию, неспособность противостоять преступности, объясняя это отступлением президентов, министров и чиновников от норм истинного ислама. Всё это вместе взятое определяет популярность исламистов на Северном Кавказе, а также их перспективы на ближайшее будущее. Еще раз повторю, что большинство мусульман региона против создания исламского государства, зато они готовы поддерживать критику нынешней системы, в том числе с религиозных позиций.
Таким образом, с одной стороны, на Северном Кавказе, как и и везде, у исламистов нет шансов установить исламское правление; с другой — их влияние, как оппозиции, политическое присутствие будет оставаться весомым.
Кроме того, поддержанию авторитета исламистов на Северном Кавказе, в Центральной Азии способствует внешний фактор. Это напрямую связано с ситуацией на Ближнем Востоке, в Ираке, Афганистане, в других регионах, где исламским радикалам непосредственно противостоят силы Запада, включая Россию, и где против радикального ислама борются вестернизированные элиты. Сегодня, несмотря на самые энергичные меры, в том числе осуществляемые в рамках борьбы против международного (читай — исламского) экстремизма и терроризма, непотопляемость исламских радикалов становится особенно очевидной.
Конечно, то, что происходит сегодня в мусульманском мире, можно назвать и «агонией исламизма». Но, во-первых, эта «агония» явно затягивается. В конце 2003 года в Калифорнии я присутствовал на конференции, участники которой (профессионалы высокого класса) должны были ответить на вопрос: как долго человечество будет иметь дело с религиозным экстремизмом? «Не менее 10 лет» — был ответ большинства, причем многие говорили о 20–30—50 годах, нескольких поколениях и сравнивали борьбу против экстремизма с борьбой против бедности: столь же длительной, сколь и безуспешной.
Жиль Кепель и его единомышленники полагают, что прежний исламизм, обнаружив свою несостоятельность в вопросах государственного строительства, эволюционирует в некий «постисламизм». «Неясность путей перехода от эры исламизма к «постисламизму» напоминает дебаты вокруг «посткоммунизма» в бывших советских республиках, — пишет он. — В обоих случаях […] сложившаяся ситуация свидетельствует об этическом крахе модели, ставшей отныне достоянием истории, пройденным и отвергнутым, а не утопией грядущего будущего». Однако крах, тем более этический, исламистской модели не означает ее уход в небытие. Основанная на религии, любая утопическая модель общественного устройства, особенно в социуме с незавершенной или абортированной модернизацией, прочно имплантирована в сознание значительного числа его членов Стремление улучшить свой образ жизни, одновременно доказать, что мусульманский мир есть равноправный партнер или достойный оппонен г Западу остается одной из главных и в обозримом будущем вечных причин существования исламистской идеологии, следующих ее заповедям партий и движений Исламистская ниша никогда не останется пустой
Алексей Малашенко, доктор исторических наук, эксперт Фонда Карнеги, проф МГИМО МИДРФДанное предисловие прислано автором в «Ладомир» в начале 2002 г., «Джихад» же вышел во Франции в середине 2001 г.
Беседуя 16 октября 2001 г. с египетскими студентами, автор этих строк был поражен их двойственным восприятием сентябрьских событий: восхищаясь Бен Ладеном как борцом против США, студенты искренне скорбели по жертвам и отнюдь не причисляли себя к сторонникам исламизма.
Речь идет об «Исламском обозрении». Его редактор, Ясир ас-Сирри, заявлял впоследствии, что был «введен в заблуждение».
В 1999 г. производство опиума в Афганистане оценивалось в 4500 т., то есть составляло 75 % всего мирового производства (см.: Liberation. 2001.4 Octobre).
2001 год был отмечен радикализацией талибского режима. За уничтожением монументальных статуй Будды в Бамиане последовал арест сотрудников международных гуманитарных организаций по обвинению в «христианском прозелитизме», что заставило большую часть этих организаций срочно покинуть Афганистан. Эта радикализация ослабила поддержку режима со стороны населения. Возможно, «закручивание гаек» было связано с возросшим влиянием иностранных — в основном арабских — активистов «салафитско-джихадистского» движения, базировавшихся вокруг Кандагара и связанных с организацией Усамы бен Ладена.
Подробнее об этом см.: Gellman В. In 96, Sudan Offered To Arrest bin Laden: Saudis Balked at Accepting U.S. Plan // International Herald Tribune. 2001. 4 October.
См. главу 8 третьей части настоящего издания, посвященную Усаме бен Ладену. После терактов в США многие аналитики задались вопросом о природе и истинном масштабе связей, в частности финансового характера, между организацией Бен Ладена и некоторыми кругами стран Аравийского полуострова. Данный вопрос встал в связи с настроениями, зреющими в обществах, живущих за счет нефтяной ренты. Оно вызвано тем, что из-за демографического взрыва доля ренты, приходящаяся на каждого члена общества, неуклонно снижается, что порождает неприязненное отношение к монархическим семействам, продолжающим сохранять приоритетный доступ к доходам от нефти.
Уже в Боснии и Чечне участниками «джихада» были не жители этих стран (как это имело место в Алжире и Египте), а выходцы из стран Аравийского полуострова, принадлежавшими к обеспеченным социально-культурным слоям. Об этом свидетельствуют «биографии мучеников», опубликованные на специальных исламистских Интернет-сайтах.
См.: Le Monde. 2001. 10 Octobre.
Сдерживание (англ.).
«Борцов за свободу» (англ.).
Тьер-мондизм — термин, возникший во французской политологии в начале 70-х годов XX в. Обозначает идеологию, делающую акцент на новаторском потенциале стран «третьего мира» (фр. tiers-monde) перед лицом угрозы со стороны Запада, а также выражение солидарности с этими странами. (Примеч. ред.)
См.: Roy О. L'echec de l'islam politique. P.: Le Seuil, 1992. Эта книга Оливье Pya представляет собой плодотворное эссе, идущее вразрез с устоявшимися идеями и открывающее новый подход к феномену исламизма.
В этом взгляде на национализм, на создание государственного языка и на роль смены поколений до и после завоевания независимости я следую концепции Бенедикта Андерсона (см.: Anderson В. Imagined Communities. L.; N. Y.: Verso, 1991, в частности гл. 3, 5 и 7).
Учение Кутба стало предметом многочисленных комментариев и аналитических статей. Чтобы дополнить сделанное здесь краткое его изложение, позволю себе отослать читателя к моей книге (см.: Kepel J. Le prophete et pharaon. 2-е ed. P.: Le Seuil, 1993. P. 39–72. Ch. 2). Более подробная экзегетика его творчества представлена в работах Оливье Карре и Ибрахима М. Абу Раби. См.: Carre О. Mystique et politique. P.: Presses de la FNSP et Cerf, 1984; Ibrahim M. Abu Rabi'. Intellectual Origins of Islamic Resurgence in the Muslim Arab Word. Albany: SUNY Press, 1996.
См.: Tozy M. Monarchic et islam politique au Maroc. P.: Presses de Sciences Po, 1999. P. 25–26. В этой книге Мохамед Този предлагает переводить термин «убудийя» как «покорность» или «подчинение». Арабский корень этого слова содержит оба смысла.
Удачным дополнением к классическому труду о «Братьях-мусульманах» Ричарда П. Митчелла (см.: Mitchtell R The Society of the Muslim Brothers. L.: Oxford University Press, 1969) служит более современная работа Бриньяра Лиа (см.: Lia В. The Society of the Muslim Brothers in Egypt: The Rise of an Islamic Mass Movement 1928–1942. L.: Ithaca Press, 1998). На французском языке см.: Cam О, Michaud G. Les Freres musulmans: 1928–1982. P.: Gallimard, 1983. Б. Лиа, получивший доступ к большому количеству неопубликованных архивных материалов, особо подчеркивает роль «Братьев» в мобилизации социальных слоев, чуждых политике элит. В этом пункте я согласен с ним, хотя и не разделяю общую оценку этой организации автором, которая могла бы быть более критичной.
