В то время как шейх Абдель Рахман в непростых обстоятельствах скрывался в США, многие другие лидеры «салафитов-джихадистов», покидавших Афганистан после прекращения джихада в 1992 году, искали пристанища в европейских странах, где они создавали структуры финансирования поставок оружия моджахедам, налаживали каналы информации и связи. В Скандинавии добрая традиция предоставления убежища в сочетании с благоприятными финансовыми условиями для беженцев и незнакомством местных властей с политическими деятелями радикального исламизма позволила многим из них найти здесь надежную гавань. Так, в Копенгагене разместилась штаб-квартира египетской «Гамаа исламийя» в изгнании, а алжирской ВИГ Стокгольм предоставил возможность публиковать и распространять ее бюллетень «Аль-Ансар». Довольно немногочисленное мусульманское население этих стран не могло являться такой же ставкой в политической игре, как во Франции или Великобритании. Две страны заняли диаметрально противоположные позиции: Лондон, где еще не утихли страсти, разгоревшиеся вокруг дела Рушди, либерально предоставлял убежище активистам со всего мира, тогда как Париж, где политическая жизнь была отравлена делами о ношении исламского платка в школах, закрывал для радикалов границы страны. Таким образом, с начала последнего десятилетия XX века Великобритания превратилась в центр движения, где был воссоздан пешаварский мирок 80-х годов — «Лондонистан». В обмен на это соблюдалась «неприкосновенность» британской территории: здесь не было совершено ни одного террористического акта, а активисты-беженцы не пытались агитировать против государства молодых индо-пакистанцев, которые в 1989 году устраивали демонстрации протеста против автора «Сатанинских стихов». Кроме того, арабы, составлявшие большинство из этих беженцев, не имели прямого влияния на выходцев с субконтинента. А вот во Франции правительство понимало, к каким последствиям может привести проникновение и влияние арабских «джихадистов» на почти трехмиллионную массу магрибинцев, среди которых преобладали выходцы из Алжира, в момент, когда в этой африканской стране разгоралась гражданская война.
Поэтому именно в Лондоне в 1992 году оказались идеологи и организаторы «салафитско-джихадистского» течения. С египетской стороны представители группы «Аль-Джихад» в изгнании встречались здесь с представителями «Гамаа исламийя». Наряду с деятельностью по реорганизации этих движений и публикацией печатных листков — распространявшихся по факсу или через интернет-сайты — они заняли правозащитное пространство: осуждая произвольные аресты, пытки и смертные приговоры, выносившиеся военными трибуналами, они оказывали давление на египетский режим.[371] Британская столица стала также базой ультрарадикальной фракции группы «Аль-Джихад» — «Авангарда победы» («Талаи аль-фатх»),[372] выступавшей против всякого прекращения огня в Египте. По примеру саудовского оппозиционера-исламиста Мухаммада аль-Масаари, телекопированием рассылавшего свои бюллетени из Лондона до тех пор, пока астрономические суммы долга компании «Бритиш Телеком» не остудили его пыл, «Талаи аль-фатх» засыпала своими факсами редакции, журналистам которых было нелегко отличать хвастливые заявления эмигрантской группы от не столь однозначных реалий ее успехов на родине.
Как в свое время в Пешаваре, сосредоточение в Лондоне этих организаций и мелких групп способствовало взаимным отлучениям и проклятиям. Но в то же время столица Великобритании стала местом свободных дискуссий и обмена мнениями между соперничавшими течениями, благоприятствуя примирению между ними.[373] Это было также место встреч между радикалами и умеренными: присутствие в одной стране международного представителя организации «Братья-мусульмане»,[374] харизматического лидера тунисского Движения исламской тенденции Рашида аль-Ганнуши[375] и кампуса Исламского фонда в Лейчестере, руководимого активистами пакистанской «Джамаат-и ислами»,[376] способствовало этой динамике. Со стороны «радикалов» сириец Омар Бакри, который организовал на стадионе Уэмбли два больших митинга в поддержку джихада, завязал контакты (позже прерванные под британским нажимом) с некоторыми «умеренными» лидерами.[377] Наконец, то, что в Лондоне разместились редакции газет «Аль-Хайят» и «Аль-Кодс аль-Араби» («Арабский Иерусалим»), привлекало к ним внимание СМИ, которое обеспечивало публиковавшимся в них дебатам широкий резонанс по всему арабскому миру.
Свою функцию центра британская столица выполняла с особой эффективностью во время гражданской войны в Алжире. Так, ВИГ сумела выстроить свой имидж и обрести легитимность лишь благодаря посредничеству руководителей «салафитов-джихадистов», которые издавали в Лондоне выходивший два раза в месяц бюллетень «Аль-Ансар» — «голос джихада в Алжире и во всем мире». Руководимое двумя крупными фигурами из числа бывших «афганцев» — сирийцем Абу Мусаабом и палестинцем Абу Катадой, — это издание поддерживало связь между ВИГ в Алжире и международной салафитской сетью. Оно «переводило» деятельность ВИГ на язык религиозно-политических категорий салафизма. Каждый получал, что хотел: алжирские активисты с их рудиментарной исламской культурой — священную легитимизацию насилия, лондонские интеллектуалы-проповедники — социальную базу, которой им не хватало на берегах Темзы. Таким образом, ВИГ действовала в двояком обличье: неимущая городская молодежь сражалась в стране, а иностранная исламистская интеллигенция обеспечивала рекламу джихада из своего изгнания. Эта двойственность породила целый ряд проблем: связь между Лондоном и партизанскими отрядами, несмотря на современные средства телекоммуникации, была непрямой и подвергалась разного рода вмешательствам и манипуляциям. Поэтому более или менее целостное представление о деятельности разрозненных отрядов ВИГ в самом Алжире можно составить лишь путем тщательной фильтрации и отбора материалов и сводок, публиковавшихся на страницах бюллетеня «Аль-Ансар». Достоверность этой информации проверить трудно. К тому же бюллетень издавался неалжирцами, не знавшими реалий этой страны, на которую они смотрели сквозь призму Афганистана. Естественно поэтому, что оба крупных кризиса, которые пережила ВИГ, были кризисами в отношениях между «алжирским» и «лондонским» полюсами. После чисток и ликвидации Мухаммада Сайда осенью 1995 года лондонские интеллектуалы постепенно отмежевались от Зитуни, а в мае — июне 1996 года даже приостановили выпуск бюллетеня «Аль-Ансар». Издание было возобновлено англо-египетским активистом Абу Хамзой в поддержку «эмирата» Антара Зуабри в феврале 1997 года. С этого времени ВИГ как таковая перестала существовать: те, кто заявлял о своей принадлежности к ней, продолжали действовать, о чем свидетельствовали массовые убийства 1998 года. Но с момента исчезновения признанной исламистской интеллигенции, говорившей от имени Вооруженной исламской группы, последняя потеряла всякую самобытность, что ускорило ее распад на множество мелких формирований, истреблявших друг друга или скатившихся к бандитизму.
В противоположность британской политике, превратившей Лондон в 90-е годы в столицу мирового исламизма, Париж сделал крайне затруднительным въезд на французскую территорию арабских активистов, прибывавших из-за границы. Среди выходцев из Алжира возникло движение сторонников ИФС, группировавшихся вокруг Алжирского братства во Франции (АБФ) (La Fraternite Algerienne en France, FAF) и его еженедельника «Le Critere». Этот бюллетень, публиковавший с самого начала гражданской войны «новости джихада», был закрыт властями в качестве предупреждения о пределах, которые нельзя переступать.[378] В то же время шейха Абдель Баки Сахрави, одного из основателей ИФС, бежавшего в Париж, где он возглавлял мечеть в «арабском» квартале Барбес, тогдашний министр внутренних дел Шарль Паскуа считал прекрасным партнером на переговорах.[379] Пользовавшийся большим моральным авторитетом, шейх заверял, что для активистов партии, проживавших во Франции, территория страны являлась абсолютно неприкосновенной, и никак иначе. Объединять сторонников, тайно собирать средства на вооруженную борьбу или организовывать подпольные поставки оружия из бывших восточноевропейских народных демократий было возможно лишь при одном условии: держаться строго в стороне от французских политических игр, связанных с исламизмом во Франции, от конфликтов в пригородах страны и даже от дебатов вокруг ношения платка в школе. Власти панически опасались, что насильственный джихад будет перенесен из Алжира во Францию в форме спровоцированной активистами «интифады» в бедных районах, населенных детьми иммигрантов.
С другой стороны, с 1989 года, как было показано выше, французские исламистские движения руководствовались противоположной стратегией. В глазах Союза исламских организаций Франции (СИОФ) и аналогичных групп, громче всех заявлявших о себе в делах о платках в школе, наличие растущего числа мусульман — французских граждан превратило Францию в «землю ислама» («дар аль-ислам»). По мнению этих организаций, молодые французские мусульмане должны были иметь возможность соблюдать шариат в личном плане. Эта позиция, предполагавшая создание и структурирование во Франции «мусульманской общины» как таковой, ведомой исламистскими активистами и под их лозунгами, ставила своей целью превратить данные организации в посредников и партнеров на переговорах с государственными властями.[380] Она предполагала, однако, что эти организации будут способны гарантировать порядок и социальный мир. Поэтому те крайне враждебно относились к любой радикализации или насилию, связанным с зарубежными странами. С того момента, как они провозгласили Францию «землей ислама», развязывать здесь джихад запрещалось. Это вытекало из их отношения к французским властям, которых они хотели убедить в незаменимости своей посреднической роли в качестве представителей общины.
