Мы знали, что разговляться к нам придёт несколько солдат, часть которых стояла недалеко. Эти ребята уже не раз заходили к нам в праздники после церковной службы. Среди них был один, который обратил к вере не одного товарища. Его звали Владимиром, он был из-под Белгорода. Этот Володя приготовил к крещению несколько своих товарищей, привёл их в наш храм, где они и крестились. Других ребят Володя подготовил к первой исповеди, к причастию.
Володя часто бывал у нас, так как мы всегда звали его с солдатами пообедать у нас и отдохнуть. Эти ребята были очень рады побыть в атмосфере семьи часок-другой, освободиться на время от своих сапог, ремней, поваляться на диване. Я давала солдатам смотреть картинки из Библии, что-нибудь им рассказывала. Они всегда молчали и быстро засыпали, так как были очень усталые. Мы будили их вовремя, стараясь, чтобы они попали в свой срок в казармы, давали ребятам с собой гостинцы.
В роте нашлись солдаты, которые, завидуя вернувшимся с праздника, тоже стали просить у начальства отпускать их по воскресеньям в храм. Они называли себя верующими и старались прильнуть к товарищам Володи. Не желая портить с ними отношений, Володя послал их за увольнительной запиской к офицеру. Но тот понял хитрость ребят и стал каждому поодиночке задавать вопросы: «А какой завтра праздник в церкви? Расскажи мне о нем. А какую молитву ты знаешь?»
Видя полное молчание солдата, офицер ему в увольнительной отказывал. Но подготовленные Володей могли хотя бы в нескольких словах объяснить своё отношение к религии и молитве. Тогда они получали документ и счастливые, в парадной форме, вовремя появлялись в храме. Вот эти-то ребята и приходили к нам как на Рождество, так и на Пасху вчетвером, а то и вшестером.
На Святках в полдень нас посетили и родные — отец Федор с Галей и детишками, конечно, не со всеми. Мы устроили стол на втором этаже, в комнате семинаристов, куда они носили посуду, угощения, а потом подняли туда (впервые) и дедушку. Все были рады видеть моего батюшку за праздничным столом, весёлого и неунывающего.
Я попросила Славу погулять с двумя детьми, покатать их на санках. Когда они вернулись, я спросила Любочку:
— Ну, как вы катались?
— Мы почти не катались, мы играли в «бандитиков».
— Во что? Что это за игра?
— Один крадёт санки, как будто он машину угоняет, прячет санки среди кустов на кладбище, а другие ищут их, потом ловят «бандитиков».
— Но ведь это грех — красть. Нельзя играть в грех, нельзя приучаться воровать.
— Но бедненькие у богатых могут брать. У тех ведь много, а у бедных ничего нет!
Слыша такие рассуждения пятилетнего ребёнка, мы со Славой улыбнулись, но все же сказали:
— Все равно чужое брать никогда нельзя, хоть у бедного, хоть у богатого: это грех.
Девочки смущённо опустили глазки:
— Но мы ведь только играли...
Я расцеловала внучку, сказав ей, что грех настолько противен Господу, что даже воображать себя на короткое время «бандитиками» не надо.
В тот же вечер наши гости уехали, и дом наш снова погрузился в тишину.
На Святках к семинаристам в гости приезжал кто-нибудь из их товарищей. К одному приезжала мать, к другому — отец. Гостей было много, и дел прибавлялось. Я уставала и иной раз говорила:
— Сил нет. Ребята, сами уж уберите посуду, а я пойду к себе наверх, отдохну.
Тут я наблюдала, как теория благочестия порой не соответствует привычкам, выработанным юношами, выросшими в атеистическом мире. Не служили им девизом слова, сказанные апостолом Павлом: «Все, что ни делаете, делайте, как для Господа, а не как для человеков» (Кол. 3, 23).
Спущусь я вниз (после отдыха на втором этаже) и вижу: посуда-то вымыта, но на полу лужи воды, помойные ведра стоят полные, в прихожей — грязь. Дедушка просит что-то, а молодёжь ушла гулять. Ну, я берусь сама за дела. Ребята возвращаются, одевают батюшку, увозят его в храм ко всенощной.
— А вы придёте? — спрашивают они.
— Нет, — отвечаю, — устала. Да и ужин надо сегодня приготовить на пятерых. Моё дело хозяйское.
Понемногу студенты стали приглядываться к хозяйству. Я их не винила, ведь у них не было в детстве христианских семей, в которых мать готовилась бы к праздникам за несколько дней, чтобы освободить от домашних дел часы, нужные для посещения храма. Вообще уклада православной семьи эти будущие священники не видели в детстве, христианская мораль не руководила окружающей их жизнью. Обман и ложь, к которым они привыкли, не пугали их, не внушали отвращения. Об этом говорили мне письма отца Сергия, привозимые студентами мне еженедельно от сына. Перечитывая их теперь, я сочувствую моему милому инспектору (в прошлом): как трудно было ему в семинарии бороться с воровством, обманом и другими пороками молодёжи! Ведь ему надо было не только выявить порок, но и внушить воспитаннику, что нравственная нечистоплотность несовместима с путём служения Церкви Христовой. Сын как-то написал мне: «Я присылаю к тебе, мамуля, самых лучших, а ты жалуешься... Но я надеюсь, что пребывание в нашей семье послужит на пользу этим ребятам».
Когда я увидела, что молодые люди ко мне расположены, то стала подолгу беседовать с ними. Это бывало только один на один, по вечерам, когда нам никто не мешал.
Я благодарила юношу за уход за моим старичком, ибо видела, как тщательно он промывает, смазывает и бинтует раны на больной ноге моего мужа. Я говорила: «Спасибо, дружок! Что бы мы без тебя делали? После этой зимы, проведённой вместе с вами, вы стали мне как родные. Век вас не забуду, всюду буду о вас молиться, чтобы снова встретиться нам в Царствии Отца нашего Небесного. «Ищите же прежде всего Царствия Божьего и правды Его», а земное благополучие приложится вам. Это я уже в своей жизни испытала и то же самое вижу на судьбе других, вручивших свою жизнь в руки Всемогущего. Не бойтесь ничего, кроме греха. Даже самый маленький грех омерзителен, потому что он отлучает душу от Бога. А я часто вижу, что вы не понимаете, что такое грех. Ложь, сознательное попрание голоса совести — это отлучает душу от благодати Божией. И в жизни нашей часто получается по словам Спасителя: отцеживаем комара, а поглощаем верблюда.
Вот ты запостился так, что уже еле держишься на ногах, ибо в сочельник не кушал до сумерек. Но если ты сляжешь, то кто повезёт в храм больного священника? Если,
вернувшись домой, ты свалишься от усталости, то кто же будет принимать гостей (солдат), отпущенных из казарм на считанные часы? Пища дана нам от Господа не для удовольствия, а для подкрепления тела. Вы, семинаристы, читали слова апостола: «Пища не отлучает нас от Бога». А вот ложь отлучает от Бога. Как можно подавать педагогу чужой труд (сочинение), выдавая его за свой? Это обман. И сам грешишь, и того товарища вводишь в грех, который из-за корыстолюбия написал за тебя сочинение. Он продал правду за деньги — это грех Иуды. Твой друг должен был бы сидеть рядом с тобой за партой, направлять ход твоих мыслей, помогать тебе строить предложения, но не писать за тебя. А когда вы вместе обманываете, грешите, то ни соблюдение постов, ни вычитывание правил не будет содействовать спасению ваших душ. Нет пред Богом маленького греха, но «капля дёгтя портит бочку меду». Один грех ведёт за собой и другие: кто-то вас осуждает, кто-то порицает. А я вас жалею: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный». Этого я вам желаю, мои дорогие».
Семинаристы слушали мои рассуждения, не обижались и исправлялись. Я и за внешним их поведением следила, говорила им:
— Голубчик, вот твой товарищ скользит по дому бесшумно, а ты, когда бежишь по лестнице, то от гула все трясётся.
— Бери у меня носовые платки, только не утирай нос рукавом.
Или:
— Неприлично почёсываться при каждом замешательстве, надо следить за своими руками.
Эти замечания ребятки учитывали и промахи свои старались не повторять. Они чувствовали мою любовь, мою заботу о них, ведь чужим по духу я не стала бы делать замечаний.
— Голубчик мой, — говорила я, — неужели между тобой и Богом стоит железный будильник? Спаситель так милостив, что покормил бы тебя, если уж ты не можешь терпеть. А стрелки часов мы крутим туда и сюда. У нас ещё среда, но в Сибири уже наступил четверг. Неужели надо смотреть на часы, прежде чем утолить свой голод?
У меня самой перед глазами всегда была любовь родной матери, любовь отца, мужа. Когда я в трудах и болезнях изнемогала, то думала так: «Если б рядом была моя мама и знала моё состояние, то она сказала бы мне: "Кушай, дочка, это — в подкрепление твоих сил, кушай с благодарностью Богу, без колебаний. Он Сам тебе посылает сию пищу". А ведь любовь Божия больше любви материнской! Стало быть, если мать даёт, то и Бог разрешает.
А муж-священник так советовал:
— Ты не прибегай сразу к лекарствам, к таблеткам, а поешь что посытнее — хоть яйцо, хоть творог. Уж какой для тебя пост, если сил нет? Ну, если пища не помогает, тогда уж за лекарства берись.
