На страницах «Собеседника» явилась невероятная, приводящая в ужас сцена [1228]. Это — суд над душою давно умершего господина, суд, воспрещенный Богом, как похищение сана Божия, суд над душою, которая давно уже предстала суду Божию и выслушала о себе изречение Божие. Духовное завещание, по поводу которого производится «Собеседником» суд и в котором почивший исповедал и исчислил свои грехопадения, уже оказывается бледным и слабым пред формою суда, произносимого «Собеседником». Суд и форма, по своему характеру раздражения, выступают на первый план, являются сами преступлением, приводящим в ужас и содрогание, тем более что суд произносится с церковной кафедры, во имя Церкви, с явным {стр. 421} попранием Закона Божия и Закона Церкви, из которых первый воспрещает судить и осуждать, второй воспрещает обнародывать исповедь грешника. Если исповедь и сохранилась на бумаге, — из этого не следует, чтоб относительно ее правило Церкви было устраняемо. Суд выражен с необыкновенною жестокостию. Сочинитель недоволен покаянием грешника, отвергает, уничижает это покаяние; однако не видно, чтоб сочинителю были коротко известны все обстоятельства кончины грешника, чтоб была известна загробная участь грешника. А эти сведения необходимы для точного определения, каково было достоинство покаяния, принесенного грешником. Сочинитель недоволен тем, что дана свобода половине рабов, а другая половина предоставлена оставшемуся семейству господина, считая уже делом доказанным и решенным, что все доселе бывшие рабовладельцы суть преступники и попратели Закона Божия! Мы веруем, что при покаянии Всесильная Благодать Божия изглаждает одинаково все грехи, и малые, и великие; подвиги человеческие при покаянии принимаются единственно как свидетельство искренности в покаянии: по этой причине и видим, что пришедшие в вертоград покаяния уже в единодесятый час своей жизни получали такой же пенязь спасения, какой получили и те, которые трудились в вертограде от нежной юности (Мф. 20. 1–16). Достоинство покаяния может оценить один Сердцеведец — Бог. Его суд совершенно отличен от суда человеческого: «не тако зрит человек, яко зрит Бог: яко человек зрит на лице. Бог же зрит на сердце» (1 Цар. 16. 7). Из Евангелия мы видим, что фарисеи постоянно ошибались в суждениях своих о грешниках, приносивших покаяние. Фарисей Симон погрешил в суждении своем о женщине-блуднице, известной всему городу по ее развратной жизни: в то время, как он соблазнялся и осуждал не только женщину, но самого Богочеловека, произнесено Господом изречение о грешнице, что ей отпущаются грехи, что она больше любит Бога, чем фарисей, признававший себя праведным, то есть не видевший грехов своих (Лк. 7).
Иудеи роптали на Господа за то, что Он посетил известного грешника, Закхея Мытаря. Закхей, приняв Господа, немедленно решился переменить образ жизни и представил свидетельство искренности покаяния почти такое же, какое видно в завещании, на которое негодует «Собеседник». Закхей сказал: «се пол имения моего, Господи, дам нищим: и аще кого чем обидех, возвращу четверицею». На это Господь отвечал: «днесь спасение {стр. 422} дому сему бысть, зане и сей сын Авраамль есть. Прииде бо Сын Человеческий взыскати и спасти погибшаго» (Лк. 19. 8, 9, 10). Слово Божие открывает нам, что Закхей точно был грешник, уже погибший, но что покаяние его принято Богом, и погибший грешник внезапно причислился к лику спасенных. Очевидно, что люди не могли знать действительности этого покаяния и, преступая заповедь Божию, воспрещающую осуждать, согрешили и пред Богом, и пред ближним. Книжники и фарисеи привели пред Господа женщину, пойманную в прелюбодеянии. Они, требуя суда от Господа, ссылались на Закон Моисеев, повелевающий побивать камнями прелюбодеев. Господь сказал фарисеям: «иже есть без греха в вас, прежде верзи камень на ню». Они, будучи обличаемы совестию, один за другим вышли и оставили несчастную женщину одну пред Господом. Господь изрек ей прощение в следующей смиреннейшей форме: «жено, где суть, иже важдаху на тя? никийже ли тебе осуди?.. ни Аз тебе осуждаю: иди, и отселе ктому не согрешай» (Ин. 8. 3–11). Из этого видно, что причиною непомерно строгого суждения ближних есть собственная греховность, на которую не обращено внимания. Святой Иоанн Лествичник повествует, что в монастырь к некоторому Великому отцу пришел для покаяния и поступления в число иноков разбойник. Этот разбойник принес публичную исповедь в своих грехах, самых тяжких, и Великий отец увидел явившегося некоторого светоносного мужа, державшего хартию в руках и изглаждавшего написанные на ней страшные грехи разбойника по мере обнаружения их исповедию [1229]. Такова сила исповеди: она основана на бесконечности цены, которою мы искуплены. «Собеседник» требует строжайшего покаяния от души почившего, несмотря на исповедь почившего, не только произнесенную пред духовником, но и изложенную письменно во уведение всех; «Собеседник» истязует душу почившего, как она, может быть, не была истязана на пути своем загробном; удовлетворительный ответ «Собеседнику» может дать один Всеведущий Бог. Но тот служитель Новозаветного Алтаря, который увлекается раздражительностию и гневом, не может быть непогрешительным проповедником покаяния, которое — явление любви и милости Божией к падшему и осквернившемуся грехами человеку. Господь не раз говорил фарисеям: «Шедше, научитеся, что есть: милости хощу, а не {стр. 423} жертвы. Не приидох бо призвати праведники, но грешники на покаяние» (Мф. 9. 13).
Метод «Собеседника» в этом отделе выказывается с особенною яркостию. Сделав выписку из упомянутого духовного завещания, он восклицает: «Можно ли слышать это равнодушно? Можно ли простить без суда этому умирающему господству?» и прочее. Точно такие восклицания делает известный французский писатель Ламене [1230], принадлежавший к революционной партии, в толковании своем на 14-ю главу от Матфея; такое же рассыпает красноречие, чтоб увлечь читателя к заключению от частного о целом. Революционные писатели во Франции, при помощи своего метода, которого нелепость в основании и выводах непонятна для массы, живописно выставляли погрешности властей, этим потрясли власти, — живописно выставляли погрешности духовенства, этим потрясли Веру в народе, произвели волнение в государстве, подвергли его ужасным переворотам. «Собеседник» очень рассчитывает на эффект выставленной им сцены, потому что повторяет ее дважды, и в «Голосе», и в «Слове». В этом расчете он не ошибся. Да покроет милость Божия Православную Россию!
Нельзя пропустить без внимания настойчивое желание «Собеседника», чтоб Дворянские Комитеты обратили внимание на закон Моисеев по отношению к рабам; при этом, как выше замечено, «Собеседник» лишает приводимое им законодательство характера. Православное духовенство не может принять участия в таком требовании, потому что Собор Апостолов определительно положил, что для христиан из язычников ни обрядовые, ни гражданские постановления иудеев отнюдь не обязательны (Деян. 15). Иудейский закон о рабах не только не обязателен, но и неприменим ни в России, ни в каком другом христианском государстве, подобно обрядовому иудейскому закону. Понятие, на котором основано Моисееве законодательство о рабах, заключается в том, что один Израильский народ есть народ Божий, а прочие народы отверженные Богом, как бы исключенные из человечества. По этой причине закон Моисеев установил срочное рабство у евреев только для евреев, предоставив приобретать рабов в бессрочное и потомственное владение из соседних народов. Поведение евреев при таком приобретении {стр. 424} рабов из соседних народов, обращение с пленными, вообще обращение с другими народами и расположение к ним — ужасны: они объясняются вышеприведенным понятием. Представим из многих немногие образчики. Весь народ Гаваонитский израильтяне обратили в потомственных рабов. «Проклята есте, — сказал им победоносный вождь Израильский, — и не оскудеет от вас раб, ниже древосечец, ниже водоносец, мне и Богу моему» (Нав. 9. 23). По взятии земли Мадиамской, израильтяне истребили острием меча всех пленных от младенца до старца, убили всех женщин, оставив в живых только девиц, в числе 32 тысяч, для рабства (Числ. 31); это сделано по повелению Моисея. Когда св. царь Давид овладел столицею Аммонитян, Раввафом, то люди, «сущие в нем, изведе, и положили на пилы, и на трезубы железны, и секиры железны, и провождаше их сквозе пещь плинфяну: и тако сотвори всем градом сынов Аммоних» (2 Цар. 12. 31). В псалмах читаем: «Дщи Вавилоня окаянная… Блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень» (Пс. 136. 8, 9). Очень понятно, что с искуплением рода человеческого Господом преимущество народа Израильского над другими народами уничтожилось: ценою каждого христианина сделался Господь, а потому христиане всех народов сделались в духовном отношении братиями, равными друг другу; «несть Еллин, ни Иудей, обрезание и необрезание, варвар и Скиф, раб и свободь, но всяческая и во всех Христос» (Кол. 3. 11). По этой причине гражданский закон Моисеев не только не мог иметь места у христиан из язычников, но и от иудеев, принимавших христианство, требовалось оставление этого гражданского закона, отделявшего их от всех народов преимуществом по плоти. «Не начинайте глаголати в себе: отца имамы Авраама», — уже говорил фарисеям святой Иоанн Предтеча в самом начале проповеди евангельской (Мф. 3. 9). Плотским преимуществом своим, данным на время, иудеи были чрезвычайно заняты и напыщены. С этим-то преимуществом они не хотели расстаться, и ради него отвергли христианство; они от господа Иисуса ожидали и искали блистательного осуществления по плоти преимущества, предоставленного законом Моисеевым, и, услыша Слово Крестное, требование отречения от плотского преимущества, отвергли Господа. И теперь иудеи ожидают, что они будут удовлетворены именно преимуществом по плоти: если б они составляли самостоятельное государство, то и теперь они поступали бы с прочими народами по указаниям Ветхого своего Закона. Святые Отцы Православной Церкви {стр. 425} никогда не ссылаются на Моисеев закон в его буквальном смысле, а приводят его и образы исполнения его в смысле преобразовательном и таинственном: он имеет по отношению к христианству свойство как бы тени, которою изображается не с полною точностию предмет, но неясное подобие предмета. Так, ненавистию и омерзением, которые имели иудеи к иноплеменникам, изображается та ненависть и то омерзение, которые должен иметь наш внутренний человек к разнородным видам греха. Непощадное истребление языческих народов, заповеданное израильтянам Моисеевым законом, есть образ Новозаветной Заповеди, повелевающей христианину с решительностию убивать в себе все греховные помыслы и ощущения (Мф. 5). Бессрочное и потомственное владение рабами из других народов есть образ постоянного обладания страстями и преподаяние способа владеть ими христианскому племени. Под именем дщери Вавилонской разумеется греховная зараза в человеке, от которой рождаются непрестанно разнородные деятельные грехи; блаженным назван тот человек, который убивает грехи в младенческом состоянии их, в первоначальном помысле, доколе они не возмужали и не усилились в человеке; под именем камня, о который убиваются такие младенцы, разумеется евангельское учение, на основании которого отвергаются греховные помыслы (Мф. 15. 19), и так далее.
