— Ты, мальчик, остановись и стой смирно, а я тогда пройду. Я весь затрепетал и замер на месте, а он прошёл, взглянув на меня внимательно.
Богослужение окончилось, народ стал расходиться. А мне и уходить не хотелось. Я смотрел живопись, поражался красотою решёток, подсвечников. Мимо меня шёл священник, которому я во время богослужения перегородил дорогу. Он ласково спросил, узнав меня по моей форменной фуражке:
— Ты все ещё здесь?
Ободрённый его приветливым словом, я обратился к нему с вопросом:
— Скажите мне, пожалуйста, кто эти парни в белом, которые ходили пред народом по храму? Они верят в Бога?
— Да, конечно верят. Это — будущие священники, учащиеся семинарии.
— Какой семинарии? Где она находится? Чему там учатся? — засыпал я вопросами священника.
— Я дам тебе адрес, поезжай туда и обо всем там расспросишь, — был ответ.
Священник написал мне адрес на бумажке, я поблагодарил и вышел вслед за ним из храма.
Ну, пословица верна — «язык до Киева доведёт». С большими трудами удалось мне узнать от прохожих, как добраться до Новодевичьего монастыря. На метро, на трамвае наконец доехал. Нашёл по адресу нужное здание, двери оказались незапертыми. Я вошёл и обомлел: предо мной висел большой образ Богоматери с Младенцем. Я не мог понять: как это — в столице СССР, в большом вестибюле вдруг висит икона? Я считал, что иконы остались лишь по церквям, а в домах иконы уже все давно поснимали.
Поднялся я на второй этаж, пошёл по коридору, заглянул в пустые классы. Везде чисто, убрано, стоят лавки, столы, сразу видно, что здесь учатся. «Ив каждом классе икона висит! Вот диво-то! — думаю. — Пожалуй, меня сочтут за вора».
— Есть ли тут живой человек?! — кричу. — Кто тут хозяева?!
Слышу — внизу дверь хлопнула. Старческий голос откликнулся мне:
— Ты кто? Зачем пришёл?
— Я, дедушка, узнать пришёл, кто тут учится. Почему тут нет никого?
— Все разъехались на летние каникулы. Спускайся, сынок, вниз, поговорим.
Старик оказался приветливым. Он провёл меня в свою каморку под лестницей, предложил покушать, накормил меня. Я рад был, что нашёл человека, которому мог высказать свою обиду. Со слезами на глазах я сказал:
— Дедушка, ведь меня обманули, а я поверил! Мне внушали, что Бога нет, и я о Нем ничего не знаю. А сегодня я видел людей, которые верят в Бога. Они молодые, красиво одеты, а учатся здесь. Мне дали этот адрес. Они все верующие?
— Да, они все верующие, учатся тут.
— Я тоже хочу тут учиться! Я не вернусь больше в железнодорожное училище — там не знают о Боге. А я хочу о Нем знать. Как сюда поступить?
Старик дал мне Православный календарь, в конце которого были напечатаны молитвы и условия приёма в семинарию.
— Вот это все надо выучить наизусть, — сказал старик.
Потом он объяснил мне, что такое «духовник», рекомендацию от которого требовалось приложить к документам. Духовника у меня не было. Старик-сторож посоветовал мне ехать домой к матери.
— Если мать твоя в храм ходит, то она поможет тебе найти духовника, — сказал сторож.
Я поблагодарил его за подаренный мне календарь, обещал выучить к осени все напечатанные там молитвы и отправился на вокзал. Горькая обида за обман в школе засела крепко в моем сердце, но я твёрдо решил исправить дело моего воспитания — стать священником».
Материнское благословение на поступление в семинарию
Вернувшись в своё село, Вадим стал усердно посещать ту церковь, в которую все годы ходила его мать. Она не могла понять, что стало с её сыном, но радовалась, глядя на него, и ни о чем не расспрашивала. Домашним Вадим никому не рассказал о своих планах на будущее, но со священником познакомился. Он открыл ему свою обиду на школу и общество, которое его обмануло, поделился с батюшкой своим решением поступить в семинарию. Священник ответил юноше, что необходимо взять на это дело благословение у матери. Он обещал Вадиму написать ему характеристику, а для её «веса» попросить подписи у местного архиерея. Священник назначил день и час, в которые Вадим вместе с матерью должны были прийти в дом к Владыке.
— А я уж постараюсь подготовить почву для вашей встречи, — сказал батюшка.
Настал день, когда Вадик сказал мамаше:
— Надевай, мама, своё лучшее платье, мы пойдём с тобою в гости.
Мать нарядилась, но даже не спросила, куда идти. Видно, думала, что с родителями какой-нибудь девушки идёт знакомиться, недаром же сын где-то все дни пропадает.
Мать с сыном долго шагали молча по пыльным улицам города, пока не остановились у крыльца большого дома.
— Сюда, — сказал Вадим, нажав кнопку звонка.
— Постой, сынок, ты с ума спятил?! — вскричала мать. — Да ведь это архиерейские покои!
Но дверь уже отворилась, и знакомый священник приветливо сказал:
— Заходи, заходи, Авдотья, не бойся.
— Что случилось? — волновалась мать. — Или мой Вадька в храме что-то напроказил?
— Да нет, все слава Богу. Владыка вас ждёт... Открылись ещё одни двери, и все увидели архиерея, сидившего в кресле. Авдотья с рыданием упала пред ним на колени, поклонилась до земли и, заливаясь слезами, протянула руки за благословением.
— Да не плачь, а благодари Бога за сына, — ласково сказал владыка. — Видишь, мать, Господь положил ему на сердце учиться на священника.
— Что? Вадька — на священника?! — воскликнула мать и обомлела.
Она растерянно переводила свой взгляд с одного на другого, не понимая, что происходит. Сын её стоял, смиренно опустив голову, а батюшка начал нахваливать его за труды при храме, за внимание к слову Божьему.
— Так благослови, мать, своё дитя, да святится в его жизненном подвиге и святом сане имя Господне, — сказал архиерей.
Мать наконец поняла, что от неё хотят. Она перекрестила сына, обняла его и, всхлипывая, благодарила священника и архиерея за заботу о её сыне.
Вернувшись домой, Вадим начал усердно заучивать то, что было в календаре, подаренном ему сторожем.
Дальше привожу рассказ отца Вадима.
«В августе я вернулся в Москву. Приехал в Новодевичий монастырь, узнал, что семинария переехала в Загорск. Расспросив, как туда добраться, сел на электричку и прибыл в семинарию к началу экзаменов. Понятно, что блеснуть мне было нечем, я не знал ничего, кроме того, что выдолбил, пользуясь календарём 1946 года, изданным Московской Патриархией. Нам сказали, что списки прошедших по конкурсу будут вывешены только 1 октября. «А что же я буду делать весь сентябрь?» — думал я. Знакомых у меня никого не было, денег тоже не было, а кушать хотелось. Решив твёрдо не возвращаться в железнодорожное училище, я положился на волю Божью, стал присматривать себе временную работу. А в Лавре кругом сновали послушники, катили тачки с кирпичом, цементом, песком, убирали горы мусора — в общем, восстанавливали Лавру. Я взялся усердно помогать рабочему люду. Они расспросили меня, кто я такой, хвалили за труд, приглашали в столовую обедать вместе с ними. Я был рад куску хлеба, работал с утра до ночи, спал где попало. За месяц одежда моя износилась, на коленях появились дыры, весь я стал грязный и пыльный. Но я не унывал, надеялся попасть в семинарию, где меня должны были одеть как студента».
«Еле дождался я 1-го октября. С замиранием сердца подошёл к стене, на которой висели списки фамилий зачисленных в семинарию. Несколько раз прочёл я все столбики, но моей фамилии в их рядах не оказалось. Отошёл я в сторону, сел на лавку и горько заплакал. Что мне теперь делать? Возвращаться в село к матери в таком виде — стыдно...
Окружили меня мои товарищи по работе, стали утешать. Говорят мне:
— Не огорчайся. В этом году не прошёл, так в следующем попытайся ещё раз. А весь год готовься. Оставайся у нас в монастыре послушником. Будешь ходить по праздникам в храм, многое узнаешь, а в будни будешь вместе с нами по-прежнему Лавру восстанавливать. Мы к тебе привыкли, труд ты любишь, мы за тебя попросим наместника, чтобы он тебя принял.
Я поблагодарил ребят и утешился. Они принесли мне чёрный подрясничек для посещения храма, сказали, что наместник принять меня благословил, что теперь я буду ходить в столовую и рано утром, и в обед, и вечером. О, это была большая радость! Но где мне ночевать, никто мне не сказал, а я сам постеснялся об этом спросить. Так что спать я продолжал по-прежнему на улице. Но наступили холода, по ночам морозило. Я нагрёб сухих листьев под клеть (под сводчатые арки), сделал себе нечто вроде норы, забирался туда с вечера, укрывался подобранными лохмотьями и спал до утра как убитый.
Однако вскоре морозы помешали мне спать. К утру я весь дрожал от холода, зуб на зуб не попадал... Однажды я еле дождался утра, когда загорелся свет в столовой и дверь туда открыли. Я пришёл туда синий, закоченевший, весь в листьях, в пыли, в грязи, ведь около двух месяцев я не мылся, не переодевался... Тут я встретился лицом к лицу с наместником Лавры архимандритом Иоанном (будущим епископом Псковским). Он ужаснулся моему виду и спросил меня:
