В общем, ухаживал я за больным, как за отцом родным, он был мною доволен. Цветов нарву, душистые букеты расставлю. А к старцу Серапиону много людей приходило, беседовали с ним, почитали его.
— Как у тебя чисто, хорошо, — говорят ему, а он меня, знай, похваливает. Даже сам Патриарх Алексий I к нам в келью не раз заходил.
Подружился я с отцом Серапионом, узнал он мою историю, узнал, что я мечтаю о семинарии, да не надеюсь и впредь туда попасть: много знать надо, а откуда мне знания-то черпать? От кого? Когда?
Старец сказал мне:
— Пиши прошение на имя Патриарха, а я за тебя походатайствую пред ним.
Наступило лето. Снова набор в семинарию объявили. Старец мне говорит:
— Я до осени не доживу, умру. А ты, Вадик, дай мне слово, что выполнишь мою предсмертную просьбу. Я обещал, а старец сказал:
— Вот у меня тут мощи святые. Они со мною всю жизнь были, мне и в гробу не хочется с ними расставаться. Но станут меня в гроб класть, снимут их с меня! Это так полагается. А ты, Вадик, как облачат меня во все, что положено, то ты потихоньку, незаметно и подсунь мне на грудь эту коробочку с мощами.
Я обещал исполнить просьбу старца.
Незадолго до смерти отца Серапиона к нему зашел Патриарх.
Старец хвалил меня, сказал:
— Он упокоил мою старость.
Просил помочь мне поступить в семинарию. Патриарх Алексий взял мое заявление и подписал: «Принять». Судьба моя была решена! Я ликовал и благодарил, как умел, Господа Бога.
Старец мой вскоре скончался. Многострадальное тело его одели, как полагалось, и положили в гроб. Я хотел было исполнить свое обещание и поместить ковчежец (коробочку) со святыми мощами в гроб, но мне сказали, что этого делать нельзя, что это грех. Что мне было делать? Совершить грех я боялся, но нарушить обещание, данное старцу, совесть мне не позволяла. Я переживал и ходил как убитый. Братья заметили мое состояние, утешали меня:
— Что с тобой? Не скорби так об умершем: он отмучился и отошел в Вечные Покои. И твое тяжелое послушание окончено! Слава Богу, скоро примешься за учение, будешь принят, благодаря Святейшему, без экзаменов. А ты голову повесил, унываешь!
— Друзья мои, — говорил я со слезами, — ведь я лишился духовного отца. Он был моим руководителем, а теперь мне не у кого совета спросить, не знаю, как поступить…
— Ты должен иметь теперь другого духовника, — учили меня братья. — Без духовника оставаться нельзя, иди к другому, коли твой умер…
Я послушался совета, немедленно пошел на исповедь. Священник сказал мне:
— Хорошо, что ты открыл мне боль твоего сердца. Теперь сделай то, что я тебе скажу: исполни свое слово, положи на грудь покойного ковчежец со святыней. Ты выполнишь теперь послушание, а дальше будет мое дело.
Как гора свалилась с моих плеч! Радостный, подошел я к гробу, простился со старцем и положил ему под одежду ковчежец. Вслед за мной подошел мой новый духовник и достал святые мощи.
Душа моя успокоилась. Снова надо мной сияло солнце, звенели колокола. А долгожданная семинария открывала мне свои широкие двери».
«Я учился уже третий год, когда начальство семинарии сказало нам:
— Надо совершить для спасения души дела милосердия.
Мы с товарищами охотно откликнулись на это указание, и нам дали адрес дома, где нуждаются в помощи наших молодых сил. Мы пошли по адресу и нашли ветхую деревянную избушку, в которой доживали свой век две слабые старушки. Они еле двигались, физическую работу по дому делать не могли, больше лежали на печи. А дров наколоть и принести воды из колодца им было некому.
Итак, мы с товарищами стали регулярно посещать старушек. Мы носили воду, пилили дрова — в общем, делали для них все, что было в наших силах. Однажды мы встретили в этой лачуге молодую цветущую девушку. Это была племянница старушек, она приходила к тетушкам стирать их белье. Косички девушки, ее простой вид, приветливость и прямота в обращении — все нам с другом пришлось по сердцу. С этих пор мы стали еще охотнее и чаще посещать старушек, надеясь снова встретить Валю (так звали девушку).
Учебный год кончался. Мы с товарищами решили Вале сделать предложение, наречь ее своей невестой: «За кого из нас она пойдет, тот ее возьмет за себя», — решили мы с другом. Я уехал в Ярославскую область, не объяснившись с девушкой. Летом я не забывал ее, ее образ был у меня в сердце, но я надеялся, думал, что Валя предпочтет моего друга. Но, к своему удивлению, я встретил Валю осенью снова у старушек.
— Что же ты не пошла за Лешу? — спросил я девушку.
— Да ведь он из Ташкента. Он увезет меня отсюда далеко на юг, я больше не увижу ни Лавру, ни тетушку. Я ему отказала, — ответила Валя.
— А за меня пошла бы? — спросил я.
— За тебя пошла бы, — тихо прозвучал ответ».
Когда кончался последний учебный год в семинарии, друзья Вадима, видя его скромность и смирение, стали предлагать ему избрать монашеский путь служения Богу. Но Вадим был знаком еще до семинарии с трудностями монашеского пути, а поэтому решительно отверг советы друзей. Он ответил:
— Вы еще не жили в монастыре, идите и узнайте те порядки, а я буду белым священником — у меня невеста есть.
Обвенчавшись с Валентиной и получив от архиерея священный сан, отец Вадим прибыл в назначенное ему место. То было небольшое село в северной области нашей великой России. Прихожане быстро полюбили энергичного молодого священника, служившего всегда с великим благоговением. Да и во всякое время чувствовалось, что отец Вадим «ходит, как пред лицом Бога Всевышнего».
То было начало 50-х годов, когда Россия еще томилась среди концлагерей, тюрем и прочих испытаний. Так и отцу Вадиму Господь послал жизнь, полную страданий.
Желая скрасить в провинции жизнь молодых супругов, прихожане храма в изобилии приносили им плоды своих трудов. То были овощи, фрукты, молоко, сметана и творог — в общем, то, чем были богаты местные жители. Но кто-то из них предупредил священника: «Батюшка, есть люди, завидующие вашему счастью. Вы ничего не берите у Юдиной бабки, уж очень она злая».
Однако жирный творог, густая сметана, приносимые этой старухой, были ни с чем не сравнимы. Молодые не обратили внимания на предупреждения и продолжали все кушать, благодаря Бога.
— И что же стало со мной и с Валей! — рассказывал нам батюшка. — Мы вдруг возненавидели друг друга. Стали мы с женой ссориться, из-за всяких пустяков обижаться друг на друга, ходили раздраженные, злые. Когда мы поняли, что не в силах сами побороть духа тьмы, одолевавшего нас, мы поехали в Лавру к преподобному Сергию. Мы исповедались, рассказали и епископу об обуревавшем нас искушении. Ведь не было причины у нас, чтобы иметь зло друг на друга! После молебна преподобному Сергию, после Причастия Святых Христовых Тайн буря в душах наших стихла. Снова Любовь Божья, как солнце, озарила наши души. Но епископ не велел нам возвращаться в свое село. Он дал мне другой приход. А там мы снова начали жить душа в душу, но уже впредь с опаской брали приносимые нам гостинцы, брали не у всех, а только у тех, кого знали как чистых, богобоязненных прихожан.
«Не дает храмы закрывать, упрямый, не подчиняется!»
Началась приходская жизнь священника, полная нападок невидимого врага — нападок и внутри, и снаружи. Духовная настроенность отца Вадима, его ревностное служение не нравились советским властям, поэтому батюшку то и дело переводили с прихода на приход.
В городе Переславле батюшка сумел приобрести свой домик, но и с этим приходом вскоре пришлось расстаться. А семья росла, матушка поочередно рожала то дочку, то сына, так что через двенадцать лет в школу ходило уже трое детей, а младшая Лена сидела пока дома. Тут наступили тяжелые «хрущевские» времена, когда вновь стали закрывать открытые в войну храмы. Местные власти пришли к старосте храма, в котором служил отец Вадим. Председатель сельсовета велел писать заявление, что церковь бедна, содержать себя не может, поэтому просит ее упразднить. Но священник и старик-староста твердо отвечали, что это ложь, что народ любит храм, усердно его посещает и средств на содержание его хватает. Тогда священника обложили огромными налогами, надеясь, что он испугается этой суммы и уйдет с прихода. Но староста поддержал отца Вадима:
— Не робей, батюшка, держись, заплатить налог мы тебе поможем.
Заплатили. Власти не унялись, прислали еще больший, добавочный налог. Опять и его оплатили. В третий раз прислали огромный налог. Тогда староста сказал:
— Денег больше у нас нет. Но храм закрывать не дадим.
Приехала комиссия и описала все имущество, которое было в сторожке, где жил священник с семьей. Была весна. Описали даже детские шубки, одежду с малышей и взрослых — в общем, все, что можно было взять и увезти. Подали три телеги и увезли все вещи в сельмаг (так назывался магазин на селе). Каково же было матушке видеть, как грабительски забирают их имущество, без которого они стали как нищие! Но семья не пала духом, решила все перетерпеть и храм отстоять. Господь укрепил детей Своих, Он и не оставил их.
