Я уже говорил, что КГБ всегда старался скомпрометировать молодежных руководителей. Сотрудники органов не всегда выбирали в качестве потенциальных помощников руководителей: они выбирали тех, кто шел на контакт. Так они распространяли информацию о том, что руководители молодежи: в частности, я, Николай Епишин, уже состоят в числе осведомителей, что не могло не усиливать атмосферу общего недоверия в среде верующих. Мне трудно объяснить в деталях, как непосредственно вбрасывалась эта ложная информация. Логически размышляя, это вряд ли было на руку тем же органам: зачем им своих осведомителей обнаруживать! Но их логика могла быть иной.
Когда Логвиненко был еще пресвитером, молодежная активность в центральной церкви практически была сведена к нулю. Меня самого посадили в тюрьму в 1984 году. В то время также посадили и Александра Комара (Ермолюка), Василия Палия, печатавшего религиозную литературу. (Во времена Андропова численность заключенных удвоилось: людям могли дать год тюрьмы за исправление цифры в больничном или в трудовой книжке). Вышел я еще при Логвиненко, когда он уже занимал должность председателя ВСЕХБ. Можно с уверенностью сказать, что первый период работы Логвиненко на своем посту запомнился именно снижением молодежной активности, что было сделано безусловно в угоду государственным властям. Это были времена Андропова, когда во внутренней политике последовал мощный откат к сталинским принципам. Но навести порядок в разболтанной стране ему уже было не суждено. Правда, на короткое время гонение на Совет церквей и молодежное движение усилилось. Часть молодежи согласилась с тем, что заниматься молодежной работой не надо, часть же молодежи ушла в церкви Совета церквей.
Сегодня мои воспоминания о первых годах Логвиненко кажутся одним сплошным черным пятном. Но это мое частное восприятие: для кого‑то из молодежи это была пора любви и возвышенных чувств, у кого‑то были иные обстоятельства. Говорю лишь о себе.
Вернемся к Логвиненко. Он был хорошим проповедником и многим нравился в этом качестве. После Карева таких проповедников у нас не было. Василий Ефимович прибыл в Москву из Одессы, оттуда привез подкупающую украинскую непосредственность. В Москве проповедовали в те времена иначе. Сужу по тому, что доходило до меня, пока я сидел свои три года в тюрьме. Отношение к нему в церкви было хорошее. До его приезда в Москву я бывал у него в гостях, рассказывал о нашей работе, о том, что мы стараемся влиять на выбор пресвитеров. Он в наших негласных списках числился как благонадежный руководитель, симпатизирующий молодежи. На съезде мы одобрили его кандидатуру как председателя ВСЕХБ. Однако мы видимо в чем‑то ошибались на его счет.
После Логвиненко Григорий Иванович Комендант стал председателем ВСЕХБ. Комендант, не проработав свой срок в связи с развалом СССР и перешел в образованную к тому времени Евразийскую федерацию союзов ЕХБ. Там он проработал два года. ВСЕХБ еще сохранялся на тот момент, но и Российский союз ЕХБ занимал все более прочные позиции. Надо отдать должное Логвиненко: он, занимая должность председателя уже Российского союза ЕХБ, практически построил здание Российского союза на Варшавском шоссе, используя финансовую помощь с Запада, в основном Южно–баптистской конвенции. Комендант в то время в течение двух лет руководил Евразийской федерацией союзов ЕХБ. Логвиненко же, закончив постройку баптистского центра Российского союза ЕХБ, в нем же и остался. И пробыл в этой должности два срока, то есть восемь лет.
После распада СССР ВСЕХБ прекратил существование, будучи преобразованным в Федерацию баптистских союзов бывших стран СССР. Евразийская федерация союзов ЕХБ и по сей день существует. В нее входят все или почти все союзы ЕХБ бывших стран СССР. Так вот в момент появления этой федерации Комендант возглавил ее и проработал на этом посту два года. Поняв всю бесперспективность этой работы, Комендант уехал обратно в Киев, оставив вместо себя скорее технического сотрудника — Юрия Апатова, появившегося буквально из неоткуда. Вообще все в то время ломалось, менялось. Появлялись новые люди. РС ЕХБ возглавил Логвиненко. Правда, построив здание РС ЕХБ, он уехал в Одессу.
Отношения Логвиненко и Коменданта еще в России не сложились. На Украине Логвиненко востребован не был, я бы даже сказал, что он оказался в опале у нового украинского руководства — руководителя Украинского союза ЕХБ все того же Георгия Ивановича Коменданта. Знаю, что у семейства Логвиненко были некоторые проблемы в этой связи. Он жаловался мне об этом лично.
Он приезжал несколько раз в Москву, где мы виделись. Я к тому времени уже был значительным бизнесменом и купил ему некоторые подарки для дома, для семьи. Логвиненко проникся ко мне особыми чувствами. Не знаю, понимал ли он свою роль в сведении на нет молодежной активности в годы своего руководства. Я не задал этого вопроса, так как наступили новые времена. Я работал в издательстве «Протестант», был очень занят. Открылись неограниченные возможности, о которых мы еще несколько лет назад только мечтали. И все‑таки я встречал Логвиненко как человека, много сделавшего для протестантов СССР, и оказавшегося в одночасье выкинутым на обочину, невоспринятого у себя на Украине.
Вскоре он умер. Мы расстались с ним дружески, правда, не прояснив некоторые вопросы. Может быть на том свете мы с ним встретимся и порассуждаем о том, что он считал правильно в своем труде, о его роли в судьбе баптистов СССР. Думаю, что сегодня в его актив можно занести проповеди. А вот выстроить внешние отношения ему не удалось. Ну а разгон молодежного служения — эти лавры, наверное, сотрудники ГБ вряд ли отдадут кому‑то еще, хотя Лавриненко приложил к этому процессу и свою руку.
ГЛАВА 11. Григорий Иванович Комендант
Григорий Иванович Комендант стал председателем ВСЕХБ после Логвиненко.
Сам он прибыл в Москву из Киева. Я вернулся к тому времени из тюрьмы и активно выступал против поддержки этой кандидатуры на съезде. Он в наших кругах проходил по разряду неблагонадежных. На то были причины. Он учился за границей. Это уже было поводом усомниться в его безупречности как кандидата на такую высокую должность. Мы простили учебу за границей только Кригеру. Он молодежи симпатизировал. Кроме того, на Коменданта приходило много компромата. Среди прочего было, например, свидетельство таксиста, подвозившего Коменданта, когда тот якобы был пьян. Мы готовились выложить весь этот компромат на съезде. Собрался молодежный актив, были на встрече и наши руководители. С нами был также Андрей Бондаренко из Прибалтики. Он несмотря на молодой возраст был делегатом съезда. Нам, московской молодежи, приходилось на съездах довольствоваться лишь статусом добровольных помощников. Мы ожидали от завтрашнего дня на съезде жаркой дискуссии. Но случилось непредвиденное. Вечером мне кто‑то позвонил и сказал, что со мной хочет встретиться жена Коменданта. Несколько человек пошли на эту встречу, включая меня. Жена Григория Ивановича, милая, любезная женщина, сделала нам предложение, от которого мы не смогли отказаться. Она сказала, что знает, что мы выступим против ее мужа, что у нас есть на него компромат. Она сказала, что по просьбе Григория Ивановича, уполномочена предложить нам сделку: мы никогда не будем говорить ничего порочащего Григория Ивановича, а он, в свою очередь, не будет мешать молодежной работе, а будет только всячески нам помогать. Предложение показалось нам весьма интересным. Я собрал братьев — всех, кроме уехавшего куда‑то Андрея Бондаренко. Мы решили принять предложение жены Коменданта.
Утром начался съезд, но Андрей Бондаренко опоздал, и мы не смогли его предупредить о своем решении. Поэтому, как только объявили прения, он вышел и взял быка за рога — вылил весь ушат помоев на Коменданта. Но — о, ужас! — его никто не поддержал, ведь мы накануне договорились. Он решил, что мы его предали. Бедного Андрея чуть не выгнали со съезда. Комендант требовал лишить Бондаренко мандата, на что старший пресвитер из Прибалтики сказал: «Это не твой мандат, это мой мандат! Это я его дал Андрею». Но все обошлось, мы знали, что это недоразумение, и Андрея мы отстоим. Мы потом ему все объяснили, но он еще долго на нас дулся.
С Андреем Бондаренко (Лос–Анжелес 2006 год)
Надо отдать должное, Комендант сдержал свое слово. Наверное, все‑таки репрессивная машина государства к тому времени замедлила свой ход, хотя мы еще мало чувствовали это.
Это был 1987 год. Меня выпустили 24 января 1987 года, а 2 февраля была объявлена политическая амнистия. У власти в стране находился Горбачев, началась Перестройка. Тогда же начался новый этап взаимодействия с руководством церкви: когда мы не конфликтовали, а сотрудничали.
