Гавайский король, недолго думая, выделил прокаженным колонию под названием Калаупапа на острове Молокай. И прокаженных с других островов начали свозить туда, не обращая внимания на вопли родственников и друзей, практически силой. На Молокае прокаженных не ожидали ни больницы, ни дома, ни церкви, ни кладбища… Просто голая земля. Деревья, скалы, пляж и море… Прокаженные рыли норы в земле, чтобы где то жить и питались тем, что могли вырастить сами или сорвать с деревьев. Изредка получая помощь с кораблей, привозивших новые партии зараженных лепрой.
Белые туда не ездили. Лишь изредка приедет какой нибудь врач, зажав нос подойдет к больному, длинной палкой приподнимет одежду, зажмурившись оставит на берегу лекарства, да бегом назад, на корабль… Иногда приезжали и проповедники, пытаясь кричать издалека прокаженным, чтобы те покаялись…
Прокаженные над проповедниками смеялись, врачам показывали не самые пристойные обнаженные части тела, лекарства выливали на землю, а в склянках хранили табак…
И вот Дамиан решил поехать на Молокай. К тому времени юноше уже сравнялось 33 года. Собственно говоря, его туда послали на 15 дней, чтобы составить график для священников. Но дураков, желавших поехать к прокаженным больше не нашлось даже среди священников, и Дамиан остался на острове навсегда. Он отказался вернуться с острова, а позже ему это даже запретили. Карантин, понимаешь…
У Довлатова есть строчки:
Лениздат напечатал книгу о войне. Под одной из фотоиллюстраций значилось: «Личные вещи партизана Боснюка. Пуля из его черепа, а также гвоздь, которым он ранил фашиста…» Широко жил партизан Боснюк!
Дамиан де Вёстер не перещеголял партизана Боснюка. Из личных вещей он привез на остров маленькое распятие и молитвослов. Первое время спал под деревом, ел прямо на земле, что Бог пошлет (думаю, что Бог первое время посылал Дамиану что то вроде фруктов с дикорастущих деревьев, благо — тропики).
Дамиан начал строить церковь и так увлекся этим делом, что впоследствии построил там много чего: фермы, дома, школу, кладбище и даже порт. На все руки был мастер. Конечно, с большой земли помогали немножко, но в основном все было возложено на самого де Вёстера. Парень он был высокий и статный. Таскал бревна не хуже Ильича на субботнике, а даже лучше, ибо Ильич таскал бревна одну субботу, а Дамиан каждый день в течение десяти лет.
Молодой священник был единственным белым, который не брезговал прикасаться к больным. Ну как не брезговал… В дневниках он писал о том, что брезговал и весьма сильно. Но ничего не мог поделать: пример Христа не давал спуску его совести… Чтобы хоть как то свыкнуться с отвратительным запахом разлагающихся заживо тел, де Вёстер даже начал… курить трубку.
Он лично перевязывал раны больных, хоронил умерших, ел с прокаженными из одной миски, пил из одних чашек, играл с больными детьми, которые гроздьями висели на нем, обнимал отчаявшихся. Проповедовал о Христе, крестил, причащал, мазал елеем, пел о Боге…
Вот он с хором девочек, многие из которых из за болезни выглядят, как старухи…
Однажды, придя в свою хижину после трудного дня, Дамиан вскипятил воду, чтобы разбавить ее холодненькой и помыть ноги (водопровод в те годы на Гавайях не смог построить даже белый монах). Но так замотался и устал, что забыл налить в тазик холодной воды и сунул ноги прямо в кипяток. Кожа на ногах моментально покраснела и покрылась волдырями. Смотреть на это было удивительно, но еще удивительней была мысль: а почему это, интересно, мне не больно? Озадаченный Дамиан сунул в кипяток руки — тот же эффект. На коже явный ожог, но ничего не чувствуется…
На следующее утро свою проповедь в церкви Дамиан начал не так как обычно. Каждый день, он приветствовал их словами: Мои дорогие собраться, христиане!
В этот день он впервые обратился к ним со словами: Мои дорогие собратья, прокаженные!
Отныне в своих письмах на большую землю, Дамиан писал не так как раньше: прокаженные нуждаются в том то и том то, но писал: мы — прокаженные просим ваших молитв и помощи…
Дамиану помогали друзья, родственники, бизнесмены… Только церковь отказывалась прислать к нему помощника–священника. Вернее, священники не хотели, а тех, кто хотел, не пускали, боясь, что и они заразятся…
Даже исповедоваться Дамиану однажды пришлось весьма своеобразно. Священника подвезли к острову на пароходе, Дамиан подплыл к борту на лодке и кричал издалека о своих грехах, для конспирации кричал по–французски…
Надо ли говорить, что прокаженные полюбили своего пастора как родного отца. Ведь он мог понять их страхи и искушения. Мог переносить ту же боль и страдания, знал об утешении то, чего не знал больше ни один белый человек, кроме Иисуса Христа…
Незадолго до смерти, Дамиана сфотографировали. На фото ему около 49 лет…
Шестнадцать лет прожил он среди прокаженных и умер среди них. Было это в 1889 году
Его похоронили на Молокае, потом, спустя 47 лет, его тело перевезли на Родину в Бельгию, но правая рука Дамиана по–прежнему покоится на острове прокаженных.
* * *
Дамиан не предложил руку и сердце женщине. Его сердце было отдано Христу, а рука навсегда осталась на острове, где служила умирающим.
Его любовь не была естественной, если под естеством понимать приязнь и умиление от созерцания приятных и милых людей. Его любовь была результатом смирения воли в подчинении Христу. Он научился любить тех, кого любить не хотел, и кого было трудно любить.
Но честное слово, те, кто ждет, когда в их сердца снизойдет неземная любовь к погибшим грешникам, так ничего и не дождутся! Они умрут, любя только себя и свои ожидания. А венец на небесах восхитят те, кто, покрепче затягиваясь моряцким табаком, чтобы подавить рвотный рефлекс, обрабатывал раны прокаженных. Кто, дрожа от отвращения, клал частицу святого хлеба прямо в темно–багровую дыру, которая когда то была ртом. Кто плакал от ужаса и жалости, но пел о Распятом и Воскресшем, слушая как стучит о басовые клавиши деревянный протез умирающего пианиста.
Венец на небесах ждет тех, кто, презрев богатство и обеспеченную старость, стал служить Богу и людям, забывая о себе.
И спасибо им за эти болевые уколы в совесть!
Глядишь, мы и проснемся!
Жизнь — источник легенд. Ян Краковский
Вот бывают же люди, которые просто живут, как живется. А потом выясняется, что рядом с вами жил святой.
Ты его не замечал, шпынял и посмеивался над ним, а, глядь, про него уже и легенды рассказывают… Причем герои легенд — совсем иные люди, но ты то помнишь, что это происходило на твоих глазах, и поражаешься, что не разглядел в человеке главного… Так чеховская попрыгунья «упустила» Оську Дымова, а Алексей Вульф проворонил гений Пушкина…
Жизнь «рядового» профессора богословия из Краковского университета была какой то непутевой… Особенно по меркам 15 века… Скучно жил профессор, без огонька, т. е. еретиков на костры не посылал, реформаций не делал. Ну разве что примкнул раз к концилиаритам (это такое католическое движение, заявлявшее, что авторитет Соборов выше авторитета Папы Римского).
Звали его Ян, т. е. Ваня. Жил он в Польше, родился в Канте, деревне рядом с Освенцимом и в высшем обществе (где профессору и доктору богословия самое место) прослыл человеком чудаковатым, чье общество объявлялось малоприличным и нежелательным для «нормальных» семей. В историю он вошел под именем Ян из Кенты или Ян Краковский. Был он альтруистом–фанатиком. Деньги раздавал бедным, носил старую, рваную мантию. Ходил пешком в Иерусалим, хотел там мученически погибнуть от рук мусульман, но те только посмеялись и отправили профессора домой. Занимался музыкой, но успехов особых не достиг. Своих трудов практически не оставил, хотя за долгую жизнь (а прожил он 83 года) вручную переписал почти 20 000 (!) страниц (это 15 толстенных томов). Словом был человеком нескладным и малозаметным. Сегодня бы его прозвали лузером и недотепой. Хотя ума был превеликого. Зазря профессорами и докторами богословия тогда не становились…
Однако, просматривая биографию этого человека, я поразился тому, что он стал прототипом многих легенд и даже литературных персонажей…
Судите сами:
Во–первых, история про грош, описанная в псевдостихах православной монахиней Валерией (Мокеевой). Наберите в гугле фразу «Это было в старинные годы» и сами прочитайте это жуткое «стихотворение» не могу я тут его публиковать. А история о том, что Ян поздно вечером возвращался домой и был встречен разбойниками. Романтики большой дороги не стали тратить время на банальные вопросы типа: «Как пройти в библиотеку краковского университета?», «Нет ли пергамента, письмо матушке написать? А если найду?» или «Когда же уже Колумб нам табак привезет? Надо же как то закурить?» Лихие ребята просто и бесхитростно попросили Яна отдать им все деньги, явно напирая на слово «все». Ян, простая душа, деньги тут же отдал. А когда отошел на приличное расстояние, нащупал в еще несколько монет, завалившихся за подкладку. С криками: «Стойте!» — он побежал за разбойниками и отдал им завалявшееся золото. Чем немало разбойников развеселил. Они похлопали честного парня по плечу и вернули награбленное, видимо, испугавшись, что бессребреничество заразно и передается через прикосновение к монетам.
