О бесчинствах бегов[6]
В Герцеговине нам рассказывали о том, что случилось когда‑то с бегом Лю- бовичем. Этот бег созвал людей на уборку в день святого Прокопия. Христиане ему говорили: "Сегодня же праздник святого Прокопия, и мы бы не хотели работать, потому что славим его". Но бег Лю- бович реагировал на это гневно и презрительно: "Какой еще святой Прокопий! Давайте жните!" Люди вынуждены были умолкнуть и, вздыхая, стали жать. Но около полудня собрались тучи, нашла гроза. Вдруг страшно потемнело, в дом бега Лю- бовича ударила молния и убила двоих его сыновей.
А некий Пудар из Локова возле Стоца рассказывал нам об Али — паше Ризванбе- говиче. Каким могущественным был этот паша, известно. И вот, пользуясь безнаказанностью, он повелел привести шестьдесят человек, чтобы их повесить на одной груше. Охранники его привели шесть десятков связанных сербов — христиан. Паша закричал, чтобы их поднимали и вешали на ветвях груши. Тогда один из этих шестидесяти рабов обратился с молитвой к Богу: "Господи, разве позволишь Ты это? Если имеешь милость, сохрани нас!" Так сказал в своей молитве один из шестидесяти. В то же мгновенье загремел гром и молния ударила в грушу, а также в колено паши. Али — паша застонал от боли и схватился за колено. После этого крикнул охранникам, чтобы всех освободили и отпустили по домам. А потом еще перед всеми признал, что это он Богом наказан. Его отнесли домой и посоветовали лечиться. Но Али- паша ответил, что человек не может вылечиться, если Бог ранит. "С этого момента, — сказал он, — я буду называться Топал — паша", а это по — турецки означает "Калека — паша".
Сошедшая с ума из‑за осквернения святыни
Ктиторкой Почаевскош монастыря считается некая старушка Анна Гойская. Она завещала обители все свое имущество вместе с принадлежащим ей чудотворным образом Богоматери. Но ее родственник Андрей Фирлей начал отбирать эту собственность у монастыря часть за частью. В конце концов дерзнул забрать из монастыря даже эту икону, потир и священнические одежды. Он со своей женой бездумно проводил время в пирах и развлечениях. И вот однажды, когда у них шел пир горой, в самый разгар буйства, жена Фирлея на некоторое время удалилась от гостей, а вернулась в епитрахили и с Потиром в руках. Она выпила за здоровье гостей токайского вина из Потира и передала его по кругу, чтобы другие пили. Но в тот же момент сама повалилась на пол. Когда же ее подняли, начала визжать, рвать на себе одежду и кусать свое тело. Она сошла с ума. Муж возил ее по докторам, однако ничто не помогало. Наконец он вернул монастырю чудотворную икону вместе с иными священными предметами. А жена его так и умерла в безумии.
Это напоминает нам царя Валтасара, повелевшего на пиру принести из храма Соломона золотые сосуды, чтобы из них угощать пьяных гостей. Тогда явилась в воздухе невидимая рука, которая написала на стене: Мене, Текел, Упарсин. И в ту же ночь Валтасар был убит в своем дворце.
Как пропало неправедное богатство
На днях в газете написали о поучительном случае с одним человеком из Цариб- рода.
Человек этот завладел чьим‑то богатством, перевел все в тысячные банкноты и, стараясь понадежнее припрятать деньги, положил их в соломенный матрац, на котором спал. Однажды он уехал куда‑то из дому на целый день и вернулся поздно вечером. А жена, с намерением обрадовать, говорит ему, что привела в порядок постель — вытряхнула старую солому и набила матрац новой. "Да ты меня разорила!" — вскричал муж и рассказал жене, что он хранил в матраце. Тут страх мужа перешел и на жену. Муж спросил у жены, куда она вытряхнула старую солому, а жена ответила, что ссыпала перед коровами в хлеву. Быстро побежали в хлев, где у них было две коровы. А солома съедена! Тогда хозяин зарезал обеих коров. И что нашел? Нашел лишь куски отдельных банкнот. Так пропали у него и неправедно добытые деньги, и коровы. Коровы — как проценты к неправедно добытому!
Рассказ о клятвопреступнике
В Студеничком районе нам рассказали об одном клятвопреступнике и о страшной каре Божией.
Некий Браович был человеком очень наглым, жил в ссоре со многими. И вот он начал таскаться по судам со своим соседом из‑за какой‑то межи. В итоге Бра- овича вызвали в суд, чтобы он дал клятву, что спорный участок является собственностью именно его, а не соседа. И Браович дал ложную клятву. В тот день, в то же самое время, его сын колол дрова перед домом. И как раз в тот момент, когда отец ложно клялся в суде, от полена отскочила щепка и выколола сыну глаз. Так юноша из‑за отцовского греха остался одноглазым навсегда.
Один житель Призрена рассказывает нам это происшествие последних дней турецкого владычества:
"Был у нас в Призрене хорошо известный Ё., торговец ружейной амуницией. Он имел лавку в городе и долгое время был попечителем церковного прихода святого Василия под Призреном. Народ в то время щедро жертвовал на церкви, особенно на церковь св. Василия, где совершалось много чудес. Но попечитель из пожертвованных денег отдавал церкви только часть, а другую часть забирал себе. Таким образом он разбогател и вошел в число первых господ Призрена. Однажды ночью послышалась стрельба, словно из пушек. Все выскочили посмотреть, что происходит. И увидели пожар. Побежали на торговую площадь. Оказалось, что горит лавка Ё. и пламя из нее вырывается во все стороны. Рядом, под одной крышей с этой лавкой, находились и другие. Но сгорела только она, причем дотла, а соседские, расположенные совсем рядом, остались целыми. После этого мы пошли к Ё. домой, и один торговец у него спросил: "А не крал ли ты деньги у св. Василия?" Ё. помрачнел и ответил: "Я не крал, но брал и пользовался, а также давал пользоваться другим".
Услышав это, мы усомнились в истинности слов, покивали головами и разошлись".
Рассказ об умирающей мачехе
Протоиерей С. из Тополы рассказал нам о тяжелой болезни одной женщины в его приходе.
Долго она болела. Муж много денег потратил на докторов, но облегчения не последовало. Пролежав долгое время в горячке, она вся высохла, у нее уже мясо отставало от костей из‑за болезни и долгого лежания, так что кости были видны. В конце концов позвала она священника. Когда тот пришел, женщина исповедовалась.
Она состояла во втором браке, выйдя замуж за человека, у которого был ребенок, только начавший ходить. И ребенка мачеха не любила. Как‑то раз приготовила она обед, чтобы нести его в поле, но тут ребенок проснулся и расплакался. Она не могла его ни успокоить, ни взять с собой. Взбешенная, схватила ребенка в руки, подняла вверх и бросила на пол. После этого понесла обед в поле. А когда вернулась, пасынок лежал на полу мертвый. Ребенка похоронили, но ни отец, ни кто иной не узнали о причине его смерти. Мачеха носила тайну в себе, пока страшная болезнь не приковала ее к постели. Она понимала, что Бог послал ей мучения за зло, сотворенное по отношению к ребенку. И ей уже не хотелось ни выздоравливать, ни жить. Она только просила священника прочитать две молитвы: разрешительную и на исход души — чтобы Господь отпустил грех и принял ее душу. Совершив обряд, священник ушел. На следующий день его позвали отпевать эту женщину.
Об архиерейском проклятии
Когда Австрия оккупировала Герцеговину, в Мостаре епископом был Игнатий, грек по национальности. Вообще, люди считали его святым. Австрийские власти решили отправить владыку Игнатия на покой, а вместо него поставить Леонтия Радуловича, тогдашнего архимандрита. Игнатий узнал, что затевается, а также и то, что в этом замешан и Леонтий лично. Когда явилась депутация, в которой был и Леонтий, сообщить Игнатию об отправке его на покой, владыка принял это сообщение с обидой, но молча. А после этого он пошел в церковь, зажег свечи и проклял всех постаравшихся отправить его на покой. Леонтий вскоре был рукоположен во епископа, но, отслужив лишь одну Литургию, скоропостижно умер. А у всех, кто вместе с ним участвовал в устранении Игнатия, род прервался.
Отец Антоний, проживший несколько лет в Америке, рассказывал нам о некоем Марке Пажиче.
Этот Марко никогда и ни за что не хотел работать в воскресенье. Поскольку на американских заводах нужно поддерживать огонь и в воскресенье, то для этого нанимают специально рабочих, которые трудятся там и в праздничные дни. Когда предлагали такую работу, Марко отказывался. А поскольку спрашивали, почему так поступает, он объяснял, что причина этого — удивительный случай, произошедший с ним в Герцеговине, под Стоцем, где он родился. Как‑то отец дал ему пятнадцать крон для найма работника, чтобы тот посадил картошку. Марко, взяв деньги, подумал: "Зачем я буду отдавать деньги другому, если такую работу могу выполнить сам, а деньги оставить себе?" И вот как‑то в воскресенье, когда не было другой работы, он пошел в поле и целый день сажал картошку. Таким образом деньги остались ему, а отцу он солгал, что заплатил работникам, которые все сделали. Когда пришло время копать картошку, отец со своими домашними пришел в поле. Ботва была очень высокая и листья крупные, но ни под одним кустом не оказалось ни одной картофелины. Удивился этому отец; удивились и все соседи. А Марко, увидев такое, пришел в ужас и все рассказал отцу. Потом он уехал в Америку, где никогда и ни за что не соглашался работать в воскресенье. И часто объяснял это удивительным случаем, который произошел с ним.
