Веруя учению святых апостолов, мы исповедуем, что Христос един есть, и по причине единства называем его Богом и человеком; единства же ипостасного, как странного и чуждого Ему, не знаем никоим образом ни из Божественного Писания, ни из отцов, изъяснявших Писание. А если тот, кто предложил это, разумеет под единством ипостаси то, что тут образовалась середина между плотью и Божеством, то мы возражаем ему со всею ревностью и обличаем в богохульстве. Ибо середина необходимо предполагает слияние, а слияние уничтожает особенность того и другого естества. Что переменяется, то перестает быть тем, чем было раньше. А это в высшей степени нелепо сказать о Боге–Слове, происшедшем от семени Давида. Должно веровать Господу, который в следующих словах, произнесенных иудеям, указывает в Себе два естества: «Разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю» (Ин. 2, 19). Если же произошла середина, то Бог уже не Бог, и храм указанный — не храм, а и храм представляется Богом и Бог храмом (таков дальнейший смысл середины), и Господь излишне сказал иудеям: «Разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю». Должно бы сказать: «Умертвите Меня, и через три дня Я воскресну». Если бы действительно произошла некоторая середина, то с ней и слияние, а вот тут Он показывает, как разрушается храм и восстанавливает его Бог. Итак, не нужно единство по ипостаси, которое, как мне кажется, предлагают в смысле середины. А довольно называть единство таким единством, которое и показывает самобытность естеств, и научает почитать Христа Богом.
Защищение Кирилла
Вот, как ни восстанет против нас необузданными устами этот искусник, старающийся везде найти удобный к тому случай, снова злословит выражение «по ипостаси». Он осуждает его за новость и утверждает, что сказано странно, не помышляя того, что правдивость выражения, противополагающая истину вымыслам нечестивых еретиков, направлена к тому, чтобы ниспровергнуть то, что они противополагают [ей]. Итак, в то время как Несторий повсюду уничтожает рождение Бога–Слова телесное, уверяя нас в одном единении достоинств, и говорит, что человек, почтенный двузнаменательным названием сыновства, присоединен к Богу, мы говорим, что соединение произошло ипостасное, опровергая его слова выражением «ипостасное», — выражением, означающим не иное что, как то, что естество Слова, или ипостась (что означает само Слово), поистине соединилось с естеством человеческим без всякого превращения или изменения, как весьма часто мы говорили, и мыслится и есть единый Христос — Бог и человек. А это, как я думаю, допускает и сам Феодорит, коль скоро он говорит, что Бог не отделен от человеческого естества и что человечество не мыслится без Божественности. Итак, мы не говорим ни того, что соединение образа Божия и образа раба исключает ипостась, ни того, что обыкновенный человек, почтенный одним равенством достоинств, присоединен к Слову через обитание, но говорим, что Сам Единородный Сын Божий через восприятие, как я сказал, одной плоти, одушевленной разумною душою, стал истинным человеком так, что пребывает и Богом. Но этот велеречивый человек, привыкший к умствованиям, определил слово «ипостасное», в смысле ограничения и отваживается называть и выставлять на вид те несообразности, которые проистекают из этого, как будто мы того не знаем. Может быть, ему нравится и его услаждает многословие и красноречие, и он ничего другого не имеет в виду, кроме мысли, что может пространно говорить, принимая за истину то, чего никто еще не говорил, чтобы показаться чем‑нибудь между не умеющими правильно рассудить: кто безрассудно баснословит и говорит ложь или кто вступил на правый путь истины и употребляет мудрую и необходимую речь. Признаюсь, я сначала думал, что он понимает смысл глав, а притворяется в незнании и этим угождает кому‑нибудь. Теперь я верно знаю, что он действительно не понимает этого.
3–е анафематство
Кто во едином Христе после соединения [естеств] разделяет лица, соединяя их только союзом достоинства, то есть в воле или в силе, а не, лучше, союзом, состоящим в единении естеств, — да будет анафема.
Возражение Феодорита
Неясен и темен смысл сказанного (для благочестивых же очевидна его нелепость). Ибо для кого не очевидно, что сочетание и стечение (συνοδός) не имеют различия?! Стечение есть соединение разделенного, а сочетание есть совокупление различаемого. Но мудрый виновник этих слов полагает несовместным между собой то, что одинаково звучит. Не должно, говорит, соединять ипостаси сочетанием, а стечением, и стечением природ. Или он, быть может, не знает, что говорит или, если знает, то богохульствует. Природа есть нечто движимое необходимостью и лишенное свободы. Например, к чувству голода мы возбуждаемся природою — не намерением, а необходимостью; те, которые живут в нищете, не были бы в нищете, если бы имели свободную власть не голодать; по природе мы чувствуем жажду, спим, дышим воздухом. Все это бывает не по воле нашей, я говорю. Кто ничего этого не принимает в себя, тот необходимо встречает конец жизни. Если таким образом произошло природное соединение образа Бога и образа раба, то Бог–Слово был вынужден необходимостью, а не человеколюбием соединиться с образом раба, и Законодатель всего находится в необходимости следовать законам. Но не тому учит апостол, а противному, именно что, восприяв зрак раба, [Бог] «истощил Себя» (Флп. 2, 7). В словах: «истощил Себя» он представляет Его не вынужденным. Таким образом, ежели Он по намерению и свободно соединился с природою, взятою от нас, то уже не нужно присовокуплять слово «природный» — довольно будет того, чтобы признавать единство. Единство принимается в разделенном и никогда не мыслится, если ему не предшествовало разделение. Таким образом, принимая единство, он наперед принимает разделение. Отсюда — почему же говорит, что не должно разделять ипостаси или природы, зная при этом, что совершенная ипостась Бога–Слова существовала прежде веков и что восприняла совершеннейший образ раба. Поэтому он говорит: ипостаси, а не ипостась. Если обе природы имеют совершенство, оба сходствуют, то есть образ раба с восприемлющим его образом Бога, и благочестно исповедовать одно лицо, единого Сына и Христа, то не будет нелепостью говорить: соединились две ипостаси и две природы, но согласно с основанием[1669]. Ежели в одном человеке разделяем природы, говорим: смертное тело и бессмертный дух, и оба суть одно — человек, то тем более сообразно со здравым разумом познавать особенности природы воспринимающего Бога и воспринимаемой человеческой природы. Мы находим, что и блаженный Павел разделял человека надвое и говорил некогда: «Аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни» (2 Кор. 4,15). И в другом месте: «Соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку» (Рим. 7,22). И опять: «Во внутреннем человеце вселитися Христу» (Еф. 3, 17). Если апостол разделяет естественную связь природ, вместе созданных, то на каком основании обвиняет в нечестии отделяющих особенности природ естества Бога, существовавшего прежде веков, и естества человеческого, воспринимаемого в последнее время, — обвиняет тот, кто учит нас ограничению под другим только именем?
Защищение Кирилла
Смотри, как этот умнейший муж сначала ложно обличает неясности слов и, сам имея ум не светлый, а туманный, называет темною такую речь, которая для желающих мыслить праведно столько очевидна и понятна! Он вообразил, будто речь наша учит говорить «стечение» (σύνοδος), а не «сочетание» (συνάφεια). Потом, выказывая свое искусство, провозглашает, что у нас равная сила — в смысле, станет ли кто говорить «стечение» или станет употреблять «сочетание». Но я еще дивлюсь проницательности и уму его, обладающему такою остротою, по следующему: он один, как кажется, знает то, что всякий везде знает, что так общеизвестно, что совершенно ясно для людей, вовсе не знакомых с морской наукой и с искусством речи, обладающих знанием самым не посредственным, приобретаемым через недостаточное слушание при малом прилежании. Удивленный его ученостью, я говорю: ты, который разверзаешь против нас величественные уста, ты утонченно созерцаешь таинство едва в бодрственном состоянии, как будто сквозь сон и в опьянелом состоянии. Некоторые порицают единство, которое во Христе, перетолковывая его неправо, на собственный лад, помимо того, что предложено в Священном Писании. Говорят, что природы взаимно разделены и разделяются всеми способами, та и другая существует особенно и разделенно, а человек, спорят, соединен с Богом через обитание, по одному достоинству, то есть по силе или по известному наименованию сыновства. Анафемство уничтожает такое мнение и восстает против столь возмутительного пустословия. Оно утверждает, что никоим образом не должно разделять Слово, естественно, то есть не по обитанию, а истинно, присоединившееся к святой плоти, имеющей разумную душу, чтобы не изобразить двух сынов и не разделить нераздельного. Но он, не понимая, в чем состоит естественное единство, то есть единство истинное, не сливающее естеств и не смешивающее так, чтобы тому и другому следовало существовать иначе, чем тогда, употребляет слабое и свойственное детям доказательство для утверждения того, что будто бы правильно мыслить и говорить: если единство произошло естественное, то истощание Слова было не произвольное, а вызванное как бы силою и необходимостью. Природа обыкновенно действует принудительно. На это пусть ктонибудь скажет ему: голод, жажда и прочее, что ты сам назвал, суть природные несовершенства и производят в нас движение, так как мы обладаем природою, подлежащею возбуждениям; Божественное же и неизреченное естество Слова, отнюдь не подлежащее недугам и необходимости, никем, ни Само Собой не было принуждено к тому, чтобы против воли принять плоть, усвоить себе меру человечества и восприять семя Авраамово. Ни для кого не составит труда увидеть, если захочет, как несмысленно у него сказано. Говорит, что природное совершенно подчинено законам необходимости, и в доказательство этого приводит то, что мы чувствуем голод и жажду независимо от нашей воли, по призыву к этому природы, хоть бы кто и не хотел. Человеку искусному, имеющему сведущий в этих предметах ум, следовало бы усматривать серьезные вещи, стоящие большого затруднения. Если справедливо, что человек по природе разумен, то поэтому он против воли и по принуждению разумен! Что же? Скажи мне, неужели Бог не по природе есть Бог или не по природе свят, праведен, благ, Жизнь, Свет, Мудрость и Добро? Неужели и Сам против воли и по принуждению есть то, что есть? Но я думаю, желая так рассуждать, надобно ясно обнаружить величайшее безумие. Итак, какая ложь у нас, хоть он и воздвиг непобедимую и неодолимую стену? И столько слабые высказывают предположения, и слыша, что произошло природное соединение, то есть истинное, непричастное превращению и совершенно неслиянное стечение субстанций, усиливаются ниспровергнуть силу сказанного так, чтобы казалось, что не действительно произошло, но, по подобию, которое берет от нас. Дерзкий не страшится подчинять естество Слова неотразимой необходимости! Истощил Себя не без воли, но Единородный добровольно сделался человеком и не так, как говоришь ты, принял человечество, даровав ему только обитательное соединение и увенчав благодатью сыновства, как нас. Итак, хотя и прилично нам мыслить, что соединились субстанции, что Слово сделалось человеком и воплотилось, что соединение сообразно сему называется некоторым образом природным, чтобы не дать места неистинному, обитательному соединению, которое принадлежит нам как участникам божественной природы, о чем говорит Павел: «Прилепляяйся Господеви, един дух есть» (1 Кор. 6, 17), однако же Слово Божие, чуждое и свободное от возбуждений, не подлежит необходимости и власти природы. Не хотеть разделять надвое соединенное после соединения, по моему мнению, дело совершенно неукорительное и незаслуживающее обвинения, тем более что этот добрый Феодорит берет в пример человека, который даже, по–нашему, мыслится как один и не позволяет делить его надвое, хотя само его рассуждение не отвергает дробления и деления насколько нужно для того, чтобы знать, что одно по природе своей есть душа, а другое по природе — тело. Итак, через размышление о Божестве и человечестве, тщательно доискиваясь единения в подобном смысле совершившегося во Христе, говорим, что произошло истинное стечение в единении, причем не забываем, что Слово Божие по природе есть нечто иное, чем плоть, и иное — плоть по своей природе. Не разоткать однажды соединенное — это еще не все: дух истинной веры никому не позволяет делить на двух сынов единого Христа, и Сына, и Господа, как учит Святое и Богодухновенное Писание. Но очевидно, что он мало заботится об истинных догматах и с большим старанием избегает уразуметь нечто из того, что необходимо для пользы, как что‑либо такое, что может принести вред; ложью, как видно, хвалится и даже чрезвычайно настроен к злословию. Пусть выслушает от нас: «Что хвалишися во злобе, сильне? беззаконие весь день, неправду умысли язык твой» (Пс. 51,3, 4).
