— Ладно-ладно, успокойся. Нам еще ехать в Сивое отдавать икону. — Я неодобрительно посмотрел на приятеля. С ним невозможно было ничего поделать. Уговаривай его по-хорошему, или дерись — итог один. Мороз всегда будет поступать по-своему.
Мы отдышались:
— Мороз, ты неисправим.
Мороз рассмеялся:
— Пойдем, Миха! Ну, ты бешеный, набросился на меня…
Мы пошли в Ивантеевку. До самого села мы почти не разговаривали.
Церковь великомученицы Екатерины оказалась небольшим, но красивым храмом. Свежая побелка блестела на солнце. Мы приехали в Сивое часам к двенадцати. Возле храма стояло несколько потертых иномарок. Как раз в тот момент, когда мы подошли к храму, начался крестный ход.
Крупный седобородый священник махал кадилом. Нестройное пение прихожан и батюшки почему-то начало меня смешить. Мороз раздраженно толкнул меня в бок:
— Чего ржешь?! Тихо ты, не позорься.
Мы вклинились в хвост процессии. Обойдя вокруг три раза, вошли в храм. Внутри было чисто. Красивый деревянный иконостас был совершенно новым. В храме даже еще не успел выветриться запах свежей древесины. Справа на солее за большим высоким аналоем стояли три старушки и пели дребезжащими голосами. Батюшка благословил всех крестом и начал проповедь. В своей проповеди он говорил, что люди нынче не ходят в храмы, что таких людей ожидает кара после физической смерти. А тех, кто вместо просмотра телесериалов ходит на вечерние богослужения, — ожидает награда на небесах. Старушки слушали батюшку с невозмутимым видом. Также в храме было несколько мужчин средних лет, которые, по всей видимости, приехали из Москвы. Они во время крестного хода пытались подпевать бабушкам, которые были отнюдь не рады такой помощи.
Когда проповедь закончилась, все стали подходить к священнику и целовать крест. Мы с Морозом подошли последними:
— Батюшка, можно с вами поговорить? Это очень важно.
Священник с любопытством поглядел сначала на наши ссадины, а потом перевел взгляд на сумку:
— Что ж, если очень важно, тогда давайте поговорим. Сейчас я разоблачусь, а вы пока посидите вон на той скамейке. — Он указал на скамейку рядом.
Мы сели на указанное батюшкой место и стали ждать когда он выйдет из алтаря. Через две минуты к нам подошла глухая бабка и стала выпроваживать нас из храма.
— Петровна! Это ко мне! — послышался голос из алтаря.
— Ась?!
— Ко мне говорю, пришли!
А, хорошо! — старушка обернулась к нам. — Вы отца Артемия дожидаетесь? — Морщинистое лицо Петровны расплылось в улыбке. — Что же вы сразу мне этого не сказали?
Я хотел было ответить, что нас никто не спрашивал, что мы здесь делаем, как из алтаря вышел батюшка в сером подряснике. Он отдал Петровне несколько распоряжений по храму, а сам подошел к нам и сел рядом:
— Ну, что, хлопцы! Как ваше ничего? Подрались, что ли? Эх вы, забияки! — Батюшка выглядел довольным и веселым. — Ну, давайте быстрее, что вы хотели? — Он посмотрел на часы и зевнул. — А то я уже устал.
Мороз, предвкушая эффект, достал из сумки бархатный чехольчик и вынул икону. — Вот, батюшка, Матерь Божия к вам возвращается.
Отец Артемий застыл с широко раскрытыми глазами. Мороза его реакция немного напугала. Он, видимо, ожидал, что батюшка всплеснет руками и пустится в пляс от радости, но этого не произошло.
Батюшка грозно нахмурился:
— Откуда вы ее взяли?! Где остальные?!
— Нигде. То есть, мы не знаем.
— Как это не знаете?! Говорите правду и не вздумайте юлить!
Тогда Мороз, опуская некоторые детали, рассказал нашу историю. Батюшка вначале выглядел очень напряженным, но постепенно расслабился и опять стал довольным:
— Вот уж не думал, что журналисты могут, чем-то помочь. Что ж вы, сорванцы, сразу-то же не обратились в милицию? Как вы говорите их зовут Ахмет, Босяк? Урки какие-то, беспредельщики. Антихристы! Этих святотатцев посадить мало. — Отец Артемий бережно погладил ладонью икону. — Они не только перепилили решетки и забрали ценные иконы, они забрали с жертвенника позолоченный потир, который мне Тимофей Иванович на Пасху подарил! Ладно, ребята, так вы говорите, что база злодеев была в старом храме Космы и Дамиана на Ивантеевском кладбище?
— Ну не знаем, база или нет. Но они там пили портвейн.
— Бутылки хоть остались, или что-нибудь другое от попоек?
Мороз пожал плечами. — Да вроде бы лежали бутылки.
— Значит, возможно, на них остались отпечатки пальцев. Хорошо! Пойдемте в дом! Я вызову милицию, приедет следователь, возможно, вы поедете с ним в отделение и там все расскажете.
— Нет, батюшка, мы так не договаривались, — Мороз покачал головой. — Мы свидетелями не собираемся быть. Икону мы вам принесли, а теперь поедем домой.
Батюшка вспылил:
— Ну, уж нет, дорогие мои. Так дело не пойдет. Вы единственные, кто видел этих мерзавцев и кто может их опознать, так что никаких «нет»!
Мороз уперся:
— Никого опознавать я не буду. Знали бы, что вы так поступите, батюшка, не отдали вам икону.
— Да?! — Отец Артемий совсем рассердился. — А кто его знает, может быть, ты и украл? Просто продать не сумел, да и совесть заиграла, вот и решил вернуть икону. — Глядя на поникшего Мороза батюшка смягчился. — Я-то понимаю, что это не так, но… Ребята, давайте не глупить. Произошло преступление, по факту кражи заведено уголовное дело, которое ведет следователь! Вы же не глупые ребята. Неужели хотите попасть под статью «сокрытие преступления»?
— Ну, знаете! Мы еще и преступники. — Мороз насупился. Но ему нечего было сказать в ответ. За свое благородство пришлось расплачиваться. Впрочем, не сам ли Мороз хотел попасть в газеты?
Отец Артемий провел нас в трапезную, проще говоря, на кухню, и благословил Петровну покормить нас, чем Бог послал, а сам ушел в свой кабинет. Мы как раз управились с супом и со вторым, как в Сивое приехал следователь — немолодой мужичок с щеточкой усов под широким носом и острым колючим взглядом. Пока мы допивали компот, он ковырялся в своей «шестёрке» во дворе храма. Батюшка проводил нас до самых дверей автомобиля, он поинтересовался, крещены ли мы в Православии и причащались ли когда-нибудь? Я с удивлением узнал, что Мороз крещен, и крещен, по всей видимости, совсем недавно, уже после нашего приключения. Он почему то мне и об этом не сказал.
Батюшка подарил нам по серебряному крестику, сказав, что привез их из Иерусалима. Затем сердечно поблагодарил нас за возврат иконы и просил бывать у него, заверив, что мы всегда желанные гости. Следователь наблюдал за этими сантиментами, с отстраненным видом крутя в руке ключи от машины. В машине он тоже был скуп на слова и не задавал никаких вопросов.
В отделе с нами обращались не очень вежливо. Подозрительный следователь интересовался, почему мы, украв икону у воров, сразу же не обратились в органы, почему вернули ее храму только спустя три месяца?
Мороз выкручивался. Где-то недоговаривал, а где-то и врал. Я старался пассивно поддакивать и соглашался со всем, что плёл Мороз. Хотя и не понимал, зачем ему всё это надо. Следователь — матерый опытный сыскарь, — заподозрил неладное. Дневник с припиской, оставленной Ахметом или Босяком, следователь внимательно изучил и положил в целлофановый пакет. Все это время мы терпеливо ждали. Затем он подробно расспрашивал Мороза, какими именно словами Босяк нам угрожал. Наконец дал нам копию протокола и велел подписать:
— С моих слов записано: верно, мною прочитано.
Когда официальная процедура была завершена, следователь усмехнулся:
— А теперь скажите, с какого такого перепугу вы попёрлись в этот храм ночью? Что вы там забыли?!
…Михаил рассказывал более двух часов. Когда он описывал эту сцену в милиции, раздался стук в дверь. Три коротких и два длинных удара. Это явно был какой-то шифр.
— Инара! — радостно сказал Миша, — пойду открою. Ты не торопишься, отец Дмитрий? Нет-нет, я тебя не выпроваживаю — наоборот, хотелось бы, чтобы ты выслушал всё до конца.
Я хотел было ответить, что тороплюсь, но почему-то дал отрицательный ответ. Может быть, потому что, судя по его настроению, он очень не хотел, чтобы я уходил.
Инара оказалась на редкость симпатичной и доброжелательной молодой женщиной лет двадцати восьми: черные короткие волосы, приятная улыбка, большие зеленые глаза и ровные белые зубы. Её можно было бы назвать красивой, если бы не совсем пропорциональные черты лица. Но все равно Инара с первого взгляда вызывала симпатию. Она вошла на кухню вместе с Михаилом и, приветливо улыбаясь, поздоровалась со мной. Михаил счел нужным представить её:
— Вот, Дима, познакомься. Это моя подруга, я даже сказал бы — жена. Мы, правда, еще не расписаны. Грешим, так сказать, но уже несколько лет вместе. Вот все собираемся узаконить наши отношения.
