4–6. Хотя Вакхид за несколько времени пред сим и заключил мир с Ионафаном, но тот мир был похож более на приостановку военных действий — перемирие, — и если не был еще просмотрен и утвержден самим царем, то мог, очевидно, теперь вновь быть предложен на еще более понятных для Ионафана и прочных для Димитрия условиях.
7. Ионафан пришел в Иерусалим и прочитал письма вслух всего народа и бывших в крепости;
8. и убоялись все великим страхом, услышав, что царь дал ему власть набирать войско;
8. Дарованная Ионафану «власть набирать войско» и т. п. привела всех в великий страх, т. е. не только сирийский гарнизон, но и обитателей города: язычески настроенная партия, которая могла быть спасительною в Иерусалиме, была в страхе пред местью Ионафана, верные иудеи тоже могли быть напуганы ожиданием новой войны, и во всяком случае тем, что сирийский гарнизон не уйдет из Иерусалима мирно, и Ионафану придется его выпроваживать силою.
9. а бывшие в крепости выдали Ионафану заложников, и он возвратил их родителям их.
10. И жил Ионафан в Иерусалиме; и начал строить и возобновлять город,
11. и сказал производившим работы, чтобы они строили стены и вокруг горы Сиона для твердости из четырехугольных камней, — и делали так.
11. «Стены и вокруг горы Сиона», — τα τείχη καί τό ορός Σιων, — не просто — стены кругом Сиона, но τα τείχη, т. е. стены города, в котором со времени Антиоха Епифана (I:33) не считался Давидов город (Сион), обращенный в крепость (акра), — а затем уже отдельно и τό ορός Σιων — гору Сион, т. е. стены кругом горы Сиона.
12. Тогда иноплеменные, бывшие в крепостях, построенных Вакхидом, бежали:
12. «Иноплеменные, бывшие в крепостях…» — это, по-видимому, не солдаты сирийского гарнизона, но — собственно — иностранцы (αλλογενείς), неиудеи — из поселившихся в этих крепостях.
13. каждый оставил свое место и ушел в свою землю.
14. Только в Вефсуре остались некоторые из тех, которые оставили закон и заповеди, ибо это место служило для них убежищем.
15. И услышал царь Александр о тех обещаниях, какие Димитрий послал Ионафану, и рассказали ему о войнах и храбрых подвигах, которые совершил Ионафан и братья его, и о трудностях, понесенных ими.
16. Тогда он сказал: найдем ли мы еще такого мужа, как этот? Сделаем же его нашим другом и союзником.
17. И написал и послал ему письмо в таких словах:
18. «Царь Александр брату Ионафану — радоваться.
18. «Братом» Александр называет здесь Ионафана в знак особенного братского расположения и дружбы в отношении к нему. — «Радоваться…», χαίρειν — соответственно еврейскому ??? — обычная приветственная формула в начале писем, — упоминается не только в нашей книге, но и в Новом Завете (Деян XV:23, XXIII:26; Иак I:1).
19. Услышали мы о тебе, что ты — муж, крепкий силою и достойный быть нашим другом.
19. «Услышали мы…», множественное число, в каком обыкновенно и доныне говорят о себе царственные особы в указах и посланиях, хотя встречаются случаи употребления и единственного числа (2 Мак IX:20 и д.; Езд IV:8–22; VII:12 и д.; Дан III:98 и д.; IV:1 и д.; VI:25 и д.).
20. Итак мы поставляем тебя ныне первосвященником народа твоего; и ты будешь именоваться другом царя (он послал ему порфиру и золотой венец) и будешь держать нашу сторону и хранить дружбу с нами».
20. Первосвященство, по Моисееву закону, было наследственно, и преемство определялось правом первородства, так что о «поставлении» первосвященника светскою властью нечего было и думать. Но с введением царской власти первосвященство стало в подчиненное отношение к власти царя, так что уже Соломон низложил за государственную измену Авиафара (3 Цар II:26–27), хотя без нарушения этим законного права преемства. Подле Авиафара тогда был другой равноправный первосвященник Елеазаровой линии — Садок, и через отставку первого достигалось даже то, что прекращалось упрочившееся с анархического времени Судей первосвященническое двоевластие — Елеазаридов и Ифамаридов, и восстанавливался определенный и более законный порядок. Этот порядок — наследия первосвященства в одном определенном роде — Садока — продолжался не только до Вавилонского плена, но и далее — до времен Антиоха Епифана, без особенных резких нарушений и вмешательств светской власти. Такое вмешательство и посягательство на этот средоточный пункт теократической религии со стороны светской власти начинается, собственно, со времени вырождения самого первосвященства. Так, после Александра Македонского, когда эллинистически-языческий образ жизни все более и более прививался и в иудействе, найдя себе последователей в самой первосвященнической фамилии, возможно стало и то, что грекофильствующий Иасон домогался первосвященнического звания за деньги у Антиоха Епифана (2 Мак IV:7 и д.), а отсюда уже было недалеко и до того, что языческие цари — владельцы Иудеи — взяли в свои руки право назначения первосвященников по своему произволу, определявшемуся то политическими целями, то грубо-своекорыстными, вроде поправления своих финансов; в лучшем случае это право было правом утверждения и признания вступавших в наследие первосвященства. После смерти Алкима (IX:56), которого Антиох Евпатор навязал иудеям силою (см. к VII:5), первосвященническое место 7 лет оставалось незанятым. Теперь Александр делает употребление из этого права своих предшественников и призывает Ионафана к первосвященству. И Ионафан мог принять это звание, так как из дома Иисуса, который со времени плена отправлял первосвященническое служение, теперь — по умерщвлении Онии III и уходе его сына в Египет (ср. Ios. Ann. XIII, 3, 1) — другого законного преемника не было. Единственным таким преемником и был Ионафан. — Перевод 20 стиха точнее выдержан в славянском, нежели русском тексте, сохраняя неопределенные наклонения в зависимости от «поставляем»: καθεστακαμεv… καί φρονείν… καί συντηρείν — «поставихом… другом царевым нарицатися и мудрствовати таяжде с нами и снабдевати дружбу…» — Порфира и золотой венец — собственные знаки царского достоинства — нередко были даримы царями, в знак особенной милости и благоволения, высокопоставленным и наиболее заслуженным лицам (ср. Есф VIII:15, а также в нашей книге X:62, 64; XI:58 и 2 Мак IV:38).
21. И облекся Ионафан в священную одежду в седьмом месяце сто шестидесятого года, в праздник кущей, и собрал войско и заготовил множество оружий.
21. То, чего Маккавеи не могли добиться при всех своих победоносных подвигах — свобода народа от ига сирийцев и независимое самоуправление — все это пришло совершенно неожиданно, благодаря возгоравшемуся в Сирии спору о престолонаследии. Красноречивым выражением этого было облечение Ионафана саном первосвященства и одновременно — знаками царского достоинства. Настроение умов народа и положение его дел как нельзя лучше ладили с этою новостью. Ионафан только что безраздельно овладел симпатиями народа, как вождь, добившийся крупных успехов от ловкого использования Димитриевых предложений, давших ему возможность заново отделать свящ. город и очистить его впервые от сирийского гарнизона. Вполне достоин он был нового сана и по своему происхождению, и по открывшимся правам; приветствовался он и как желанное прекращение продолжительного 7-летнего вдовства первосвященнической кафедры, утомившего всех ожиданием достойного кандидата; наконец, само время назначения Ионафана — к празднику Кущей — заставляло с радостью приветствовать его выступление в этом сане, без чего столько лет великий день очищения, предшествовавший указанному празднику, проходил с глубокою горестью народного сознания, как день неразрешенного покаяния. Все это было, очевидно, венцом торжества не только Ионафана, но в лице его — торжества унаследованного им дела Маттафии и Иуды, — дела, которое неожиданным стечением столь благоприятных обстоятельств стало торжеством всего народа, торжеством его свободы — блестящей, полной — и религиозной и политической.
