Над жителями Витебска сильнее тяготела рука униатского архиепископа Селявы. Известно, что они за убиение Иоасафа Кунцевича лишены были магдебургского права. По ходатайству Селявы Владислав возвратил им это право, но с условием, чтобы они все с своими семействами неизменно пребывали в унии под властию униатского владыки. Потому вначале они не осмеливались иметь у себя в городе православной церкви. И только два брата шляхтичи Семен и Иван Пышницкие, жившие вне Витебска в своих имениях, решились построить под Витебском какой-то шалаш, куда и собирались православные из Витебска для своего богослужения. Но Селява жаловался королю, и оба брата, строители шалаша, потребованы были (28 мая 1636 г.) на задворный королевский суд, а шалаш, по всей вероятности, был разрушен. В следующем году некоторые из витебских мещан показали более смелости и внесли (18 октября) в оршанский гродский суд протестацию против архиепископа Селявы, язвительную и весьма оскорбительную для его чести, а к 1639 г. построили даже в самом городе, или «на городской земле», под распорядительством шляхетного Юрия Пылки здание наподобие церкви и отняли для нее у униатов какие-то давние церковные земли. Селява снова пожаловался, и король потребовал (23 ноября 1639 г.) тех мещан на задворный суд, а церковь велел разрушить и отнятые церковные земли возвратить униатам. Когда убедились, что ни в городе, ни под городом нельзя было православным Витебска иметь своей церкви, вельможный пан Лев Богданович Огинский, тиун троцкий, сын основателя монастырей Евейского и Кронского, основал в имении своем Маркове, находившемся неподалеку от Витебска, вниз по течению реки Немана, на возвышенном берегу ее, православный монастырь и 27 августа 1642 г. пожаловал на этот монастырь все село Марково, с тем чтобы монастырь вечно оставался в послушании святейшему Константинопольскому патриарху. Сюда-то и притекали православные из Витебска для общественного богослужения и вообще для удовлетворения своих нужд духовных. Селява ничего не мог сделать против этого монастыря, потому что он построен был не в городе Витебске, и построен шляхтичем и на шляхетской земле. Наконец в 1646 г., 21 мая митрополит Селява лично явился в полоцкий гродский суд с жалобою на весь магистрат, на всех бурмистров, радцев и лавников города Витебска и говорил: они забыли, что по ходатайству моему и некоторых сенаторов король возвратил Витебску магдебургское право только под условием, чтобы все его мещане с своими женами и детьми и со всеми потомками неотступно пребывали в унии с Римским Костелом. Они обязаны были как члены магистрата наблюдать, чтобы в Витебске и около него не строилось никакой схизматической церкви и ни один схизматик не заседал в магистрате. И вместо того чтобы искоренять схизму в Витебске и отводить от нее простой народ, они сами остаются тайными схизматиками и 11 марта, когда умерла мать у бурмистра Матвея Лытки, дозволили пригласить в город дезунитских чернецов и сами вместе с этими чернецами и народом, которого собралось до трех тысяч, в день воскресный торжественно провожали тело покойницы по улицам города мимо униатской церкви на загородное кладбище. Таких-то последователей имела у себя уния в Витебске, по свидетельству самого униатского митрополита.
Если в Витебске Селява теснил православных, опираясь, так сказать, на королевскую волю, то в Дисне он делал то же самое совершенно вопреки этой воли. Еще в «Статьях» примирения между униатами и православными было определено, чтобы в Дисне отдана была последним Воскресенская церковь. И после сейма 1635 г. по повелению короля она действительно была им отдана королевским комиссаром. Но Селява употреблял все усилия к отнятию этой церкви у православных и не допускал их совершать в ней богослужения. Православные вынуждены были жаловаться, и король грамотою от 11 сентября 1642 г. убеждал Селяву, чтобы ни он сам, ни его помощники не делали притеснении православным дисненским мещанам и оставили их в покойном обладании Воскресенскою церковию. Селява, однако ж, не послушался, и в следующем году (27 апреля) король вновь подтвердил ему свою волю.
Зато в других местах своей епархии, особенно в имениях дворян, Селява не в состоянии был препятствовать православным строить свои церкви и монастыри и молиться в них. Мстиславский подкоморий Богдан Вильгельмович Стеткевич, уже основавший два мужеских монастыря, Кутеинский и Буйницкий, основал в 1641 г. еще женский общежительный монастырь в имении своем Борколабове на острове Борок, отдал новому монастырю во владение тот остров с приписными к нему землею и угодиями и подчинил монастырь игумену Кутеинского монастыря Иоилю Труцевичу, поручив ему устроить Борколабовский монастырь как следует, позаимствовать для него устав из женского Кутеинского монастыря, основанного материю его, Стеткевича, и установить между этими двумя монастырями такое общение, чтобы они во всем помогали один другому. Дворяне воеводства Мстиславского, три брата Филон, Самуил и Мартиниан Москевичи, исполняя волю своего покойного родителя, пожертвовали (24 июня 1641 г.) в имении своем Тупичевщине две волоки земли и разные угодья на имя того же кутеинского игумена Иоиля Труцевича с братиею и предоставили ему устроить при церкви, существовавшей в том имении, мужеский монастырь с школою и держать его всегда в своем ведении: этот Тупичевский монастырь действительно был устроен. Брацлавский земский судья Севастиан Мирский, иждивением которого построен был Богоявленский монастырь в Полоцке, основал еще небольшой мужеский монастырь в имении своем Мирах Брацлавского повета и записал (25 мая 1644 г.) на содержание этого монастыря другое свое имение – Лещиловичи, находившееся в Полоцком воеводстве, с землями, крестьянами и разными угодиями. Все основатели названных нами монастырей повторяли в своих фундушевых записях одно неизменное условие, чтобы монастыри их оставались всегда в православии, или послушании Константинопольскому патриарху, и никогда не переходили в руки униатов. В 1642 г., 14 января православный игумен борисовского Воскресенского монастыря, находившегося на предместье города Борисова, Феодосий Комаренский вместе с большою громадою мещан борисовских предъявили возному Стефану Ратомскому королевскую грамоту и открытый лист от борисовского старосты Адама Козановского и просили, чтобы по этим документам возный ввел отца Феодосия с его иноками во владение тем монастырем и принадлежащими ему восемью пляцами. И возный в тот же день исполнил волю короля и передал монастырь игумену Комаренскому как «наместнику, от велебнаго в Бозе отца Сильвестра Коссова, владыки Могилевскаго, до того монастыря зосланному». Кем был основан этот монастырь, самими ли мещанами Борисова или кем другим, и когда основан, теперь ли или прежде, и не находился ли доселе во владении униатов, из документа не видно.
В Львовской епархии, которою все еще управлял престарелый епископ Иеремия Тиссаровский, хотя и не прекращалась закоренелая ненависть поляков-латинников, а с ними и униатов к православным русским, заметна была также перемена к лучшему. Львовское ставропигиальное братство, стоявшее во главе всех прочих братств епархии, с 1636 г. назначало каждый год двух членов своих заседать в городском магистрате для охранения прав своего народа. В следующем году король Владислав пожаловал братству три грамоты. Одною, от 20 февраля, дозволял православным во Львове совершать свои погребальные процессии открыто, со всеми церковными обрядами и запрещал магистрату навязывать священников в братскую городскую церковь; другою, от 11 марта, освобождал братский госпиталь при Онуфриевском монастыре от всех налогов и повинностей; третьею, от того же числа, освобождал от постоя и других повинностей дом при городской братской церкви, в котором жили инокини и полагалось начало женского монастыря. А в 1639 г., когда братство принесло жалобу королю на притеснения от латинян, он дал львовскому магистрату новый приказ (30 апреля), чтобы никто не дерзал обижать во Львове православных, когда он, король, принял их под свое особое покровительство. Митрополит Петр Могила своею грамотою от 19 февраля 1637 г. благословил Львовское братство, одобрил и утвердил как ставропигиальное со всеми его правами, означенными в патриарших ему грамотах, и в том же году писал прочим братствам края, чтобы они оказывали ставропигиальному подчиненность и уважение. А в 1645 г. благословил своею грамотою (от 3 февраля) и младшее братство, которое образовалось еще в 1633 г. при братском Онуфриевском монастыре, и утвердил, чтобы оно пребывало всегда в подчинении братству старшему, ставропигиальному, и отдавало ему ежегодный отчет. В 1641 г., 1 марта, скончался епископ Иеремия Тиссаровский в селе Злочове Бережанского округа, где и погребен в приходской церкви. Собравшиеся на погребение его духовенство, дворянство, члены братств решились там же сделать выбор нового кандидата на Львовскую кафедру. Избран был шляхтич Андрей Желиборский, человек очень ученый, но имевший от роду только 23 года. Митрополит не признал избрания законным, потому что оно совершилось без его ведома и не на месте епископской кафедры. Новые выборы состоялись 5 апреля в городе Львове, в кафедральной Георгиевской церкви, в присутствии самого митрополита Петра Могилы. Избраны были единогласно два кандидата, шляхтичи – тот же Андрей Желиборский и Даниил Балабан, и положено было представить акт избрания королю и просить его, чтобы он пожаловал свою привилегию одному из избранных и чтобы утвержденный королем принял посвящение во епископа от православного Киевского митрополита. Акт подписали сам митрополит Петр Могила и митрополичий наместник в Короне луцкий братский игумен Леонтий Шитик-Залесский (вероятно, брат Самуила Шитика-Залесского, митрополичьего наместника в великом княжестве Литовском); три настоятеля монастырей – Униевского, Онуфриевского и Троицкого в Рудниках; львовский наместник епископа со всеми клирошанами львовской капитулы; представитель Львовского ставропигиального братства от имени всего братства; множество дворян земли Львовской, Галицкой и Каменца Подольского, числом до 112; несколько наместников Львовского епископа в других городах и местечках: Галиче, Каменце Подольском, Бережане, Рогатине и пр. – каждый с подведомым ему духовенством и всеми церковными братствами и несколько священников также с своими церковными братствами, – наместников подписалось четырнадцать, а братств церковных, очевидно, было множество в епархии. Король пожаловал привилегию шляхтичу Андрею Желиборскому, и он, приняв монашество с именем Арсения, был посвящен во епископа в городе Луцке митрополитом Петром Могилою со епископами: Луцким Афанасием Пузиною, Перемышльским Сильвестром Гулевичем-Воютинским и Мстиславским Сильвестром Коссовым, как свидетельствует выданная ему там (от 17 ноября 1641 г.) ставленая святительская грамота. Новый епископ еще в Луцке дал (16 ноября) Львовскому ставропигиальному братству письменное обязательство, что оставит ставропигию при всех правах и привилегиях, пожалованных ей патриархами и королями. В следующем году, в день святого великомученика Георгия (23 апреля), на храмовой праздник львовской кафедральной церкви, епископ Арсений созывал по обычаю, которого, как видно, держались тогда и в прочих епархиях края, свое епархиальное духовенство на годовой Собор, и по случаю этого Собора какой-то Григорий Бутович, студент Замойской академии, напечатал и поднес епископу приветственное стихотворение под заглавием «Еводия» («Благовоние»), в котором восхвалял и самого епископа, и его родичей и делал обращение к собравшемуся на Собор духовенству. Между тем притеснения православным во Львовской епархии увеличивались: униатские священники силою нападали на православные церкви, отнимали церкви у православных священников и церковных братств, вовлекали их в обременительные судебные процессы и доводили до крайнего разорения. Ввиду этого епископ Арсений решился лично отправиться в Варшаву, чтобы ходатайствовать пред королем и прочими властями о защите православных, и для успеха дела выпросил себе в ссуду у ставропигиального братства две тысячи злотых.
